Клод Фаррер - Корсар
- Молод? - произнес он. - Молод? Ну, конечно, кум! Слава Богу, что он молод. Потому что судьба - все равно, что гулящая девка, и только молодые умеют ей вовремя задрать юбку. Эх, Мало Трюбле! Не думаешь ли ты взаправду, что нужны седые бороды, чтобы ходить по волнам, и что только умудренная старость способна на воинские безумства, которые множат наше богатство? Ну, нет! Твой сын и сын. Геноле - вот кто мне нужны! И кроме нескольких старых морских волков, которым нипочем взять горошинку с нок-реи в непогоду, мне не надо людей старше этих молодцов на моем "Горностае", потому что когда мой "Горностай", закончив компанию, вернется в Сон-Мало, он должен быть доверху набит золотом!
Снова ударил он по эфесу своей шпаги и, посмотрев в глаза корсару, снова улыбнулся от удовольствия; глаза эти, словно заранее отражая блеск обещанной добычи, пылали рвением и алчностью.
- Итак, - продолжал кавалер, - докончим наш разговор. Фрегат в полной готовности, способен на любую работу; команда набрана, и ты будешь ею доволен. Впрочем, если тебе на борту что-нибудь окажется не по душе, то у тебя четыре дня в распоряжении, и ты двадцать раз успеешь все перегрузить и все перевернуть. Делай по-своему, это тебя касается. Клянусь Богом, ты хозяин на своем судне Но смотри, чтобы в воскресенье, с утренним приливом, все были на своих местах Тот трус, который отрекается!
- Да, - сказал Тома.
Он размышлял. Помолчав, он спросил:
- А место назначения от меня будет зависеть?
- Нет, - молвил Даникан.
Снова наступило молчание. Кавалер вглядывался в лица внимательных собеседников и старался взглядом проникнуть в глубину обращенных на него четырех пар глаз.
- Ба, - сказал он наконец, - другие... и Жюльен Граве в особенности... постарались бы напустить здесь туману - побольше, чем осенью бывает на Ла-Манше... Но чего мне таиться, раз все мы пятеро здесь присутствующих только выиграем, если сумеем молчать? Нет, капитан Трюбле, место назначения будет зависеть не от тебя, так как я его уже выбрал. Но не бойся! Если я выбрал, так значит знал, что выбрать. Сын мой, я тебя не пошлю в Зейдерзе ловить селедочников, и чтобы тебя самого там словили. Рэйтер король знает, что делает, когда воюет с Соединенными Провинциями не в Голландии, а в Эльзасе и даже в Германии. Черт возьми, почему мне, худому смерду, не следовать его примеру? И наш "Горностай" не станет стеречь голландских крыс у выходов из их норы. Никак нет! Эти прощелыги кичатся тем, что они "морские возчики", сами себе придумали название. На всех океанах лавируют их корабли, причем с таким гонором, как будто вся соленая вода им принадлежит, - и губят пиратством торговлю других стран... Разве я не правду говорю? Я, например, не слышал что-то, чтобы в Вест-Индии было много голландских земель, и все-таки, презирая договоры, всюду развевается трехцветный флаг и дерзко покрывает иные грузы, которые должны бы принадлежать иди нам, подданным короля Франции, или нашим друзьям, подданным королей Испании и Англии. Тома Трюбле, ты прежде всего должен прекратить это бесчинство.
- Стало быть, в Индию? - спросил Тома.
- Да, в Вест-Индию, к Антильским островам. Вот куда я тебе приказываю держать курс, как только выйдешь из фарватера. Ты должен бросить якорь у острова Тортуги. Если ты это сделаешь, ты выполнил мое приказание; остальное зависит от тебя. Там хорошенько разберись в обстоятельствах и помни общее мое наставление: опустошать вражеские трюмы и набивать свои собственные.
Снова воцарилось молчание. Нахмурив брови, старый Мало старался представить себе эти почти сказочные Антиллы, куда он никогда не добирался даже в самых отчаянных своих рыболовных предприятиях. Обе женщины слушали в смятении. Дочери уже чудились попугаи, обезьяны и другие неслыханные птицы и звери, населяющие острова, которых Тома, очевидно, привезет десятками; мать, своими материнскими глазами, видела бури, кораблекрушения, людоедов, акул, лихую горячку. Что касается Тома, то он обдумывал про себя слова кавалера, весьма их одобряя. Тома Трюбле был человек осторожный. И Готье Даникан с минуты на минуту все больше в этом убеждался. Постучав недавно в дверь, арматор явился, собственно, за тем, чтобы связать со своей судьбой судьбу храброго молодца, чья недавняя победа наполняла восхищением и гордостью весь Сен-Мало. Но удача, как всегда, баловала Даникана: упомянутый молодец, помимо всего прочего, оказался ловким и хитрым. Каждое его слово служило тому порукой, каждое молчание тоже.
Теперь он осведомлялся, задавая вопросы короткие и ясные.
- Что, сударь, ждет меня там хорошего и дурного? Я хочу знать, чтобы лучше вам послужить, так как мне незнакомы те широты.
Готье Даникан кивком одобрил своего капитана.
- Конечно, ты прав, что расспрашиваешь. И мне бы многое хотелось знать, чего я не знаю, чтобы тебя научить. Не беда! Ты и сам там научишься. Самое важное вот что: в Американской Индии есть, как я тебе говорил, французы, англичане, испанцы, которые имеют право там быть, и голландцы, которые этого права не имеют. Там есть много обширных земель: остров Санто-Доминго, полуфранцузский, полуиспанский, остров Ямайка, уже лет двадцать принадлежащий англичанам, и Куба. Но я тебе назвал Тортугу. Остров этот, как меня уверяли те, кто там бывал, в смысле размеров почти что нуль, и, может быть, Сен-Мало показалось бы на нем теснее, чем в кольце своих стен. Впрочем, кому важны размеры отчего дома? Мы, малуанцы, хорошо это знаем: город наш не велик, а слава о нем гремит повсюду. Точно так же и остров Тортуга превосходит своей известностью Ямайку, Санто-Доминго и Кубу, вместе взятые. Вот почему, сын мой, ты прежде всего бросишь якорь в этом благословенном месте, - в настоящей столице Антильских островов, чтобы собрать там справки и обучиться, как ты того желаешь, всем полезным вещам.
Тома, кивая головой, в свою очередь одобрил своего арматора.
- Я полагаю, - сказал он, - что Тортуга эта принадлежит французам?
- Да, - сказал Даникан, - король держит там губернатора: губернатор его величества над островом Тортуга и побережьем Сан-Доминго.
По последним сведениям, какие я имел, должность губернатора занимал господин д'Ожерон, о котором отзывались с похвалой. Это было в 1666 году, когда губернатор Мартиники, мой родственник, приезжал ко двору, чтобы по требованию господина Тюренна дать отчет в своем управлении. С тех пор не знаю... Еще бы! Тортуга - остров французский, может быть даже в большей степени, чем многие другие земли, подчиненные королю... хотя в тех местах не всегда в точности подчиняются королю...
Тома Трюбле вопросительно взглянул на Даникана.
- Не всегда в точности! - повторил судовладелец. Пусть это тебя не удивляет, капитан! Тортуга, во-первых, и прежде всего, владение и родина корсаров, и притом корсаров отважных среди отважных. Эти ребята имеют право на некоторое снисхождение его величества, и они им пользуются Поступай, как они, я жаловаться не буду.
Большое и румяное лицо, на котором, как свежая кровь, выступал косой шрам, нарисованный голландской саблей, расплылось неожиданной улыбкой. И Тома Трюбле продолжал расспросы:
- Кто же они, эти корсары с Тортуги?
- Они флибустьеры, - ответил кавалер Даникан. - Флибустьеры! Запомни это слово: флибустьеры! А тех, кто так называется, ты быстро узнаешь...
Кавалер уже встал и пристегивал портупею. Надев шпагу, он проверил, хорошо ли она вынимается из ножен. Несмотря на стражу, дурные встречи не были редкостью в ночном городе. Завернувшись в плащ, Готье Даникан оставил правую руку свободной, - на всякий случай...
- За сим, - сказал он, - до свидания, дорогие хозяева, покойной ночи всем вам и да хранит вас святой Винсент, патрон нашего города. Мало, сосед мой, мы попьем другого винца, не хуже этого, когда сын твой вернется с островов. Госпожа Перрина и вы, моя прелесть, целую ваши руки. А тебе, друг мой, скажу: до завтра, если угодно Богу!
И вышел.
VI
Тишина и сон царили теперь в доме на Дубильной улице.
Тома и Гильемета, как и подобает детям, первыми поднялись по деревянной лестнице, ведущей в их комнаты. Перрина последовала за ними. И, наконец, Мало, глава семейства, потушил последнюю свечу в железном подсвечнике и тщательно проверил все ли в порядке со стороны входа: замок и засовы.
После чего все погрузилось в молчание. Невзирая на это, немного позже, легкий шум возобновился в спящем доме: легкий шум шагов - осторожных и тихих, таких приглушенных, что они не потревожили сон стариков. Желтый луч, падавший из ручного фонаря, осветил нижнюю комнату. Тома и Гильемета, - она в нижней юбке, он совершенно одетый, готовый шататься где угодно, - веселые и лукавые заулыбались друг другу. Не в первый раз покровительствовала сестра ночным похождениям брата. Когда ему еще не исполнилось двадцати лет, - а Гильемете в то время не было пятнадцати, - уже тогда Тома каждую ночь удирал, чтобы таскаться по кабакам, а также и по другим местам, о которых он не говорил Гильемете. Понятно, не в вечер такого дня, - дня, бывшего свидетелем того, как он променял на шляпу с пером и шпагу свой боцманский серебряный свисток, - не в такой вечер капитан Тома Трюбле стал бы вместе с курами укладываться спать, не совершив сначала прогулки по городу и не пожав руку добрым приятелям и однокашникам.
