Олег Вишлёв - Накануне 22 июня 1941 года. Документальные очерки

Однако надежды советского руководства на то, что балканская кампания германской армии приобретет затяжной характер, не оправдались. Уже первые операции вермахта в Югославии и Греции показали, что эти страны не смогут оказать серьезного сопротивления агрессору. 17 апреля 1941 г. капитулировала Югославия. Спустя неделю была предрешена участь материковой Греции. Выигрыша времени Кремль не получил, и теперь он уже не мог не считаться с возможностью выступления Германии против СССР в самое ближайшее время. Ситуация стала угрожающей.

Понимая серьезность обстановки и видя, что страна пока что не готова к войне, советское правительство с весны 1941 г. скорректировало свою "германскую политику" и попыталось воздействовать на Берлин средствами, отличавшимися от тех, которые оно использовало в предшествующий период. Кремль решил продемонстрировать свою готовность к поиску компромисса с рейхом, с одной стороны, и военную мощь СССР — с другой. Ставка делалась на то, чтобы втянуть Германию в переговоры, сами переговоры затянуть до осени 1941 г., т. е. до периода распутицы и холодов, и тем самым выиграть время до весны 1942 г.[79]

Не "симпатиями к Гитлеру и фашизму" и не иллюзиями относительно "дружбы" с Германией, как это пытаются представить некоторые авторы, определялось все то, что делалось Москвой в этот период, чтобы предотвратить столкновение с "третьим рейхом". Нельзя согласиться и с другой крайней точкой зрения, согласно которой советское правительство весной — в начале лета 1941 г. заняло позицию непротивления гитлеровским планам агрессии и было готово ради сохранения мира сделать далеко идущие уступки Германии. Войну советское правительство стремилось предотвратить, основываясь на трезвой оценке внутри- и внешнеполитического положения СССР, состояния его вооруженных сил и понимании того, какую величайшую опасность для советской страны таила в себе агрессия Германии и ее союзников. Никаких территориальных, политических, военных и экономических уступок рейху оно не предлагало[80]. Подчеркивая свою склонность к мирному диалогу и поддержанию нормальных отношений, советское руководство в то же время последовательно проводило курс на то, чтобы реализовать внешнеполитические интересы СССР, создать международные условия, которые затруднили бы Германии выступление против Советского Союза, и готовило страну и вооруженные силы к отражению возможного нападения.

Рассмотрим, опираясь на документы, чем характеризовалась "германская политика" СССР весной — в начале лета 1941 г. Перемены в подходе Кремля к отношениям с Германией руководство "третьего рейха" начало отмечать в апреле 1941 г. После "замораживания" советской стороной январских и февральских поставок в Германию, предусмотренных двусторонним хозяйственным соглашением от

10 января 1941 г.[81], в марте — апреле был не только выполнен, но и значительно перевыполнен их объем за весь квартал[82]. 15 апреля 1941 г. на переговорах по пограничным вопросам к полному удивлению немецкой стороны НКИД СССР "безоговорочно принял" германские предложения, против которых до этого резко возражал[83]. Не остался без внимания Берлина и дружественный жест Сталина в адрес Германии во время проводов из Москвы 13 апреля 1941 г. министра иностранных дел Японии И. Мацуоки. В присутствии многочисленных представителей дипломатического корпуса Сталин "несомненно намеренно", как немедленно сообщил о том в Берлин посол Германии в СССР Ф. В. фон дер Шуленбург, особенно горячо приветствовал немецких дипломатов и, обращаясь к ним, дважды подчеркнул: СССР и Германия должны остаться друзьями[84].

Как бы в подтверждение изменения курса СССР, советское правительство 9 мая 1941 г. закрыло дипломатические представительства стран, оккупированных Германией, в том числе югославское посольство. Из советской прессы исчезло все, что Берлин мог квалифицировать как проявление недружественной позиции в отношении Германии[85].

Жестом, рассчитанным на определенный резонанс в Берлине, явилось установление советским правительством в конце апреля 1941 г. дипломатических отношений с вишистским правительством Франции, а в первой половине мая — с прогерманским правительством Ирака, пришедшим к власти в результате государственного переворота[86].

Стремясь продемонстрировать готовность к мирному диалогу и поиску новой надежной политической базы для советско-германских отношений, Кремль в апреле 1941 г. неоднократно давал Берлину понять, что СССР готов к сближению и сотрудничеству с Тройственным пактом[87], т. е. мог бы вернуться к рассмотрению тех предложений, которые Гитлер и Риббентроп делали наркому иностранных дел В. М. Молотову во время его визита в Германию осенью 1940 г.[88] Месяц спустя, в середине мая 1941 г., после назначения Сталина председателем Совета Народных Комиссаров СССР[89], советские дипломаты, если верить агентурным донесениям, поступавшим в "бюро Риббентропа" ("личный штаб" министра иностранных дел Германии), в доверительных беседах начали даже высказывать мысль, что для урегулирования советско-германских отношений и торжественного присоединения СССР к Тройственному пакту Сталин якобы готов прибыть с визитом в Берлин[90].

Перспективы развития советско-германских отношений зависели не только от того, как поведет себя в дальнейшем Берлин, но и в немалой степени от того, как будет складываться международная обстановка в целом, какую позицию займут граничащие с СССР страны, прежде всего Румыния, Финляндия и Венгрия. Располагая информацией об интенсивных контактах генеральных штабов армий этих стран с командованием вермахта и о планах последнего использовать территорию и вооруженные силы названных стран для нападения на СССР[91], советское руководство с весны 1941 г. начало прилагать активные усилия к тому, чтобы улучшить отношения с ними, помешать Германии объединить их в коалицию для войны против СССР.

20 марта 1941 г. Кремль сделал дружественный жест в адрес Будапешта, возвратив ему знамена венгерской революции 1848 г.[92] Месяцем раньше, 26 февраля 1941 г., советское правительство подписало с Румынией договоры о торговле и судоходстве и соглашение о торговле и платежах, предусматривавшие применение сторонами режима наибольшего благоприятствования[93]. В связи с событиями в Белграде в начале апреля 1941 г. Москва попыталась добиться от венгерского и румынского правительств неучастия их стран на стороне Германии в войне против Югославии[94]. В апреле 1941 г. Кремль начал активно зондировать почву в Бухаресте на предмет улучшения советско-румынских отношений и заключения двустороннего договора о ненападении[95], а в мае довел до сведения румынского правительства, что "готов решить все территориальные вопросы с Румынией и принять во внимание определенные пожелания относительно ревизии (границ. — О. В. ), если Румыния присоединится к советской политике мира"[96].

Серьезную тревогу вызывала в Москве политика Финляндии. Стремление правящих кругов этой страны взять реванш за поражение в зимней войне ни для кого в мире не являлось секретом. С апреля 1941 г. пресса многих стран уже открыто писала об усилении группировки германских войск в Финляндии и сотрудничестве между германскими и финскими военными, направленном против СССР[97]. 25–26 мая 1941 г. начальник генерального штаба финской армии генерал Э. Хайнрикс провел в Берлине секретные переговоры с командованием вермахта об участии Финляндии в войне против СССР[98], о чем стало известно как Лондону, так и Москве. 27 мая правительство Финляндии отозвало из Москвы своего посланника Ю. К. Паасикиви, сторонника добрососедских отношений с СССР, назначив временным поверенным П. Ю. Хиннинена[99].

Стремясь предотвратить дальнейшее нарастание антисоветизма в политике Хельсинки, Кремль попытался продемонстрировать добрую волю и подчеркнуть свою заинтересованность в сохранении мира с Финляндией. В СССР знали о критической ситуации с обеспечением хлебом, возникшей у северного соседа[100], и попытались воспользоваться этим обстоятельством для того, чтобы повлиять на его политику. 30 мая 1941 г. Сталин дал аудиенцию Паасикиви перед его отъездом в Хельсинки и в ходе беседы заявил, что советское правительство придает большое значение добрым отношениям с Финляндией и со своей стороны готово к их улучшению. В доказательство этого оно решило дать Финляндии 20 тыс. т хлеба сверх ранее сделанных поставок[101], не считаясь с тем, что Финляндия плохо выполняет свои обязательства по поставке товаров Советскому Союзу. В первых числах июня 1941 г. Финляндии в срочном порядке было отгружено свыше 7,5 тыс. т хлеба[102].