Абдурахман Авторханов - Технология власти
Конечно, Есениным увлекались и непризнанные донжуаны и немало их кончило жизнь самоубийством по есенинскому рецепту - разрез вены для прощального стиха и веревка на шею,- однако знаменем Есенин стал у политических бунтарей среди молодежи. Как это бывало часто в таких случаях, по рукам этой молодежи ходили нелегальные памфлеты поэта на режим, которых, быть может, Есенин никогда и не писал, но которые были вполне в есенинском духе. Мертвый Есенин грозил стать идейным вождем крестьянской Вандеи. Тем энергичнее расправилась сталинская власть с его памятью.
Не только в поэзии, но и в драматургии, театре и му зыке интеллигенция пробовала дать "реванш" большевикам. "Бег" или "Дни Турбиных" Булгакова показывали на совет-ской сцене антисоветских героев в положительном виде. Дирижер Большого театра Голованов при единодушной поддержке всего коллектива театра небезуспешно боролся за сохранение этого величественного храма русского оперного искусства против "Пролеткульта" и партийных невежд. Если бы не авторитет и влияние Голованова, Немировича-Данченко, Станиславского, Качалова, Москвина, если бы не поддержка Горького, если бы не известная слабость к искусству тогдашнего наркома просвещения Лу начарского, Большой театр, в связи с "головановщиной", был бы закрыт. Членов ЦК мало занимало искусство, хотя некоторые из них весьма увлекались артистками. Многие знали о похождениях в Ленинграде Кирова, который для удобства самочинно назначил себя почетным шефом тамош него оперного театра (советское правительство увековечило после эту склонность Кирова, назвав ленинградский театр оперы и балета его именем). С ним в Москве успешно кон-курировал Ворошилов, натыкаясь на этом поприще то ная Луначарского, то на Буденного (его жена была неграмотной крестьянкой с Кубани, но, став маршалом, он бросил ее, детей своих отдал в приют, а сам ушел "на сцену"). Вернемся к нашему вечеру. Когда мы перешли от музыкальной части к деловой, я понял, что присутствую где угодно, но только не на обычных торжествах по случаю дня рождения. Водка исчезла, не доведя никого до накала, был сервирован крепкий чай, и хозяйка после нескольких вводных замечаний предоставила слово члену бюро МК Резникову.
Я должен сказать о нем несколько слов. Резникова я видел только второй раз, но знал его, со слов Сорокина, как выдающегося партийного работника с "независимым мнением". Во время октябрьского переворота он был уполномоченным Военно-революционного комитета при Петроградском Совете во флоте, получал непосредственно указания от Троцкого по военной и от Ленина по партийной линии. "Ленин - мозг, Троцкий - душа, а Резников - тело нашей революции" - такова была формула "Генерала", когда он говорил о движущих силах большевистской революции (идеологически "Генерал" стал "право-левацким троцкистом"). Во время гражданской войны Резников дрался с Колчаком, будучи два раза ранен и оба раза тяжело, был взят в плен, но по личному вмешательству Ленина его спасли буквально из-под расстрела, обменяв на десять колчаковских офицеров, захваченных большевиками. В его партийной биографии было только одно пятно - во время кронштадтского восстания в 1921 году Резников выступил против ультиматума Троцкого повстанцам и его угрозы уничтожить Кронштадт в случае их упорства: "Каждый выстрел по Кронштадту выстрел по революции",- доказывал Резников. Когда в ЦК решали вопрос о предварительной посылке парламентеров, чтобы склонить кронштадтцев к мирному урегулированию конфликта, Ленин вновь вспомнил о Резникове. Ему сообщили, что Резников сидит в Чека как "моральный соучастник" мятежников.
- Ну знаете, товарищи, если такие люди, как Резников, числятся в контрреволюционерах, тогда мы все - контрреволюционеры! - сказал Ленин.
Так, второй раз прямо из-под расстрела, Резников был спасен Лениным. С того дня, затаив глухую злобу и на Троцкого и на Чека, Резников поклялся в верности Ленину. Поэтому понятно, что во время борьбы против Троцкого и его оппозиции Резников был в первых рядах антитроцкистов. Просталинский ЦК не замедлил ответить
благодарностью, и Резникова ввели в состав московского партийного руководства.
Итак, мы были готовы выслушать Резникова.
- Зинаида Николаевна просила меня,- начал он,- поделиться с друзьями информацией о внутрипартийном положении, в частности, о положении нашей московской организации. Я охотно согласился, тем более, что партийная печать лишена возможности информировать собственную партию.
После такого вводного слова Резников достал из портфеля записную книжку и, перелистывая ее, сделал почти часовую информацию о закулисных событиях в Москов ском и Центральном Комитетах. То, что рассказывал Резников, было для меня совершенно ново.
Оказывается, уже с самого начала 1928 года (то есть сейчас же после ликвидации "левых") как в Политбюро, так и в руководстве Московским комитетом происходила глухая, но весьма упорная борьба почти по всем основным вопросам внутренней и внешней политики партии. Спор начался, собственно, из-за Троцкого, уже находившегося в ссылке в Алма-Ате3. Троцкий продолжал и в ссылке беспокоить ЦК своими статьями и прокламациями, проникавшими внутрь страны4.
Перепечатанные в Москве, на ротаторе, материалы Троцкого широко распространялись не только между членами партии, но и среди беспартийной интеллигенции. Я сам одну из таких статей Троцкого получил в Коммунистической академии, где существовала нелегальная ячейка троцкистов. Замечу тут же, что эта статья Троцкого сохранялась у меня почти десять лет. Только в 1937 году, фильтруя свой архив от антисталинской литературы на случай возможног обыска и ареста, я натолкнулся и на нее, прочел внимательнс
3Находясь в пути из Алма-Аты в Константинополь, Троцкий по советским газетам явно видел, что его высылка не так легко даласьСталину: "Газеты в пути приносят нам отголоски новой большой кампании против троцкистов. Между строк сквозит борьба на верхах вокруг вопросу о моей высылке. Сталинская фракция спешит. У нее для этого достаточно оснований. Ей приходится преодолевать не только политические, но и физические трудности" (Л. Троцкий, "Моя жизнь", ч. II, стр. 316. Троцкого я везде цитирую по русскому изданию "Гранит", Берлин, 1930)
4За апрель - октябрь 1928 г. нами послано было из Алма-Аты 800 политических писем, в том числе ряд крупных работ. Отправленобыло около 550 телеграмм. Получено около 1000 политических писеми около 700 телеграмм, в большинстве коллективных" (там же стр. 305).
еще раз, мысленно поклонился Троцкому за его пророчество об "эпигонах" и "термидорианцах" и сжег.
Ввиду такой непрекращающейся "контрреволюции" Троцкого, Сталин поставил перед Политбюро вопрос о суде над Троцким. Все понимали, что на этот раз Сталин добивается физического уничтожения своего противника. Из членов Политбюро Сталина поддержали только Молотов и Ворошилов. Рыков, Бухарин и Калинин выступили против суда над Троцким. Наконец было достигнуто компромиссное решение: выслать Троцкого за границу.
Сталин долго не шел на этот компромисс, пока его не заверил начальник ОГПУ Менжинский, что будет ли Троцкий находиться в Алма-Ате, на Лубянке или на Мадагаскаре, для его ведомства это не играет роли - "везде Троцкий будет находиться у нас" - успокоил Менжинский Сталина. Как известно, он не ошибся.
Второй спор происходил вокруг так называемого "Шахтинского дела". В конце 1927 года полномочный представитель ОГПУ по Северному Кавказу Ефим Георгиевич Евдокимов представил председателю коллегии ОГПУ Менжинскому весьма детально разработанное агентурное дело, из которого явствовало, что в г. Шахты на Сев. Кавказе существует нелегальная контрреволюционная вредительская организация, состоящая из группы старых специалистов. По данным этого дела выходило, что эта группа, будучи связанной со старыми хозяевами шахт за границей, ставит своей целью вывод шахт из строя путем систематического вредительства. Лубянка отнеслась к докладу очень скептически. Ввиду важности дела и к тому же хорошо зная повадку своих сотрудников строить карьеру на мифических делах, Менжинский предложил Евдокимову представить ему вещественные доказательства. Тогда Евдокимов поехал сам к Менжинскому, захватив с собой "доказательства", в числе которых он привез перехваченные его учреждением частные письма на имя некоторых из обвиняемых специалистов из-за границы. Менжинский не нашел в них никаких "вредительских установок", как утверждал Евдокимов. Последний стал настаивать на том, что эти письма зашифрованы.
- Хорошо, так вы их расшифровали? - спросил Менжинский.
- Нет,- ответил Евдокимов.
- Почему же?
- Ключи к шифру находятся в руках фигурантов.
- Значит?
- Значит, мы просим санкции коллегии на арестнескольких из руководителей шахт,- доложил Евдокимов.
- Даю вам двухнедельный срок: либо вы расшифруете эти письма без предварительных арестов, либо я вас вместес вашими агентами буду судить за саботаж! - при этихсловах Менжинский прямо по-чекистски выставил Евдокимова из своего кабинета. Теперь Евдокимову стало ясно,что если он не докажет контрреволюции шахтинцев, егочекистской карьере придет конец. И он решил испробоватьпоследний шанс: обратиться к самому Сталину.
