Умберто Нобиле - Крылья над полюсом
Я сказал Торнбергу, что мои товарищи нуждаются в некоторых вещах и продуктах, особенно в пеммикане, и он заверил меня, что в тот же вечер им будет отправлено все необходимое.
После этого, не желая терять времени, я попросил доставить меня на борт "Читта ди Милано". Гидросамолет был готов к полету, и мы, Торнберг, Кристелль и я, тотчас же вылетели в бухту Вирго, где стоял на якоре итальянский корабль, который прибыл в тот же день из Кингсбея вместе с тремя большими гидросамолетами: "S-55", "Марина-I" и "Упландом".
3.9. Рассказ Лундборга
Обратный полет "Фоккера" с острова Русского на остров Фойн, рассказывает Лундборг в своей книге, проходил при хорошей погоде и без всяких осложнений. Курс прокладывал "Ганза-Бранденбург", пилотируемый Якобсеном и Розенвардом. Но когда Лундборг пролетал между островами Брох и Фойн, мотор начал работать с перебоями. "У меня замерло сердце. Что делать?"
Был момент, когда он решил, что придется садиться на острове Фойн. Лундборг начал снижаться, но, когда до земли оставалось всего несколько сот метров, мотор снова стал работать ритмично. Лундборг вновь набрал высоту и, чтобы убедиться, что мотор продолжает работать без сбоев, сделал несколько кругов над островом Фойн.
Затем, следуя за "Ганзой", которая шла впереди, "Фоккер" направился к лагерю потерпевших бедствие. До него оставалось не более 18 миль. Через несколько минут самолет был там.
"Уже показались палатка и дым, который поднимался над льдиной. Я решил снизиться, чтобы развернуть самолет против ветра, который изменил свое направление со времени первой посадки. Но как раз в этот момент мотор опять стал давать перебои. У меня вырвалось проклятье!
Любой ценой надо было приземлиться здесь, на этой площадке, где так удачно я совершил посадку в прошлый раз: в этом был единственный шанс на спасение. Снижаясь, пытался сделать все, что было возможно, чтобы мотор снова заработал нормально, но ничего не вышло. Планируя, я приблизился к короткому краю поля. Я был вынужден садиться при боковом ветре. У самой земли видел, как передо мной вырастает огромная ледяная глыба. "Фоккер" коснулся земли и заскользил по снегу. Потом подпрыгнул, преодолевая несколько ледяных торосов, и лыжи зарылись в снег, подтаявший на ярком солнце. Это случилось 24 июня в 4 часа 30 минут...
Я почувствовал, что лыжи, особенно правая, окончательно застряли в снегу, хвост самолета поднялся, а носовая часть начала опускаться...
Прежде чем понять, что произошло, я очутился висящим вниз головой, удерживаемый в кресле привязными ремнями. Я ослабил их и соскользнул вниз. Из носа пошла кровь, но снегом удалось остановить ее. Если не считать этого, я был абсолютно цел и невредим.
Что я почувствовал? Скорее раздражение, чем отчаяние.
Ко мне подбежал Вильери. Он обнял и поцеловал меня в обе щеки, ни единым словом не кляня судьбу. Он рыдал не только потому, что из-за моей неудачи надежды на скорое спасение рухнули, но и из-за жестокого удара, постигшего меня самого. Подошел Бегоунек. Он взял мои руки в свои и спросил, не ранен ли я.
Над нами, все более сужая круги, летела "Ганза", пилотируемая Якобсеном. Я немного отошел от самолета, чтобы меня лучше было видно, и поднял руки над головой, показывая, что я цел и невредим. Розенвард показал знаком: "Мы поняли". И "Ганза" взяла курс на запад. Через несколько минут она исчезла из виду".
3.10. В бухте Вирго
Из всего, что я увидел по прибытии в бухту Вирго, в памяти остался только печальный вид кое-где покрытых снегом сероватых гор, окружающих маленькую бухту, с которой были связаны воспоминания об экспедиции Андре, и еще верхняя палуба "Читта ди Милано", заполненная матросами. Навстречу нам вышел моторный бот. Меня перенесли туда на руках и доставили на борт корабля под приветственные крики экипажа. На душе у меня была смертельная тоска, которую не могла смягчить даже сердечность встречи. Помню лицо одного офицера, в глазах которого стояли слезы, а журналист Апонте во что бы то ни стало хотел поцеловать мне руку.
Меня перенесли в каюту. Я искоса взглянул в зеркало, впервые за тридцать четыре дня: вид был ужасный, неузнаваемый. Жесткая, длинная щетина сероватого цвета закрывала лицо. Я попросил умыться. Я весь зарос отвратительной грязью; только теперь я обратил на это внимание. Я сразу вдруг увидел налет, покрывающий мою кожу, ощутил зловоние, исходящее от моей одежды, всю мерзость, которая накопилась за те тридцать дней, когда мы были похоронены во льдах.
Умывшись, я пригласил к себе в каюту Торнберга, Кристелля и командира корабля. Мы решили телеграфировать в Рим и просить маленькие самолеты на лыжах, а пока что попытаться приделать лыжи к финским "Юнкерсам". На прощание я напомнил Торнбергу о его обещании тотчас же послать к лагерю гидросамолет, чтобы сбросить пеммикан и другие необходимые продукты.
"Читта ди Милано" был переведен из Кингсбея в бухту Вирго, чтобы самолетам, базирующимся на судне, было ближе лететь к красной палатке [111] и вести поиск двух других групп. Один из таких поисковых полетов был совершен первого июля.
Два итальянских гидросамолета и шведский "Упланд" вместе вылетели на розыски третьей группы потерпевших бедствие на "Италии".
Все три гидросамолета достигли окрестностей мыса Ли-Смит; здесь они попали в туман и вынуждены были вернуться. Никаких следов "Италии" обнаружить не удалось, да их и не могло быть там, потому что, если они вообще существовали, их следовало искать, как я указывал, к востоку от красной палатки, которая в тот день находилась на меридиане 28°44' к востоку от Гринвича, в тридцати километрах от мыса Ли-Смит.
3.11. Лундборг на льдине
Двадцать девятого июня, через пять дней после того, как "Фоккер" капотировал на льдине, Лундборг радировал мне на "Читта ди Милано":
"Вчера и сегодня несколько участков поля опять были в плохом состоянии. Под снегом появилась вода, и это ухудшает состояние льда. С одной стороны поля пока еще сохранился твердый лед, но становится тепло, и я не знаю, сколько времени еще можно будет использовать этот участок для посадки самолета. Хочу спросить вас, синьор, можем ли мы отправиться в путь к Большому острову, и если да, то сможет ли кто-нибудь из летчиков сбросить нам продукты, которых хватило бы, пока к нам не пробьется ледокол. Такой у меня вопрос, синьор. Прошу вас, ответьте мне если не сегодня, то не позже, чем завтра. Может быть, вы сможете подсказать нам, как лучше поступить, на что надеяться".
Это патетическое обращение со стороны иностранца, который оставлял за мной столь серьезное решение, глубоко взволновало меня. Я понимал его беспокойство. Он переживал кризис, который мои товарищи пережили в первые дни после катастрофы. Сама форма его послания выражала тревогу, отчаяние и в то же время желание и необходимость действовать. В ответ я убеждал его отказаться от всякой попытки отправиться в путь пешком и сообщал, что в ближайшее время на льдину приземлится самолет.
Тревогу шведского летчика, желающего как можно скорее выбраться со льдины, подтверждали и остальные. Бегоунек пишет в своей книге [112], что Лундборг сразу же после своей неудачной посадки предложил ему и Вильери уйти всем вместе, за исключением Чечони, оставив его одного с запасом провизии и оружием в ожидании помощи. Конечно, и Бегоунек, и Вильери наотрез отказались. Однако Лундборг вернулся к своему предложению несколько дней спустя, когда дрейф приблизил льдину к Большому острову и мысу Ли-Смит. В этот раз, правда, он предлагал взять с собой и Чечони, которого должны были везти на поставленных на лыжи двух надувных лодках, сброшенных Маддаленой и Пенцо. "Я согласился с этим новым предложением, - говорит Бегоунек, - но Вильери отверг его".
Вечером 2 июля с "Читта ди Милано" пришло сообщение о том, что из Швеции прибыл шведский самолет "Мот" и капитан Торнберг хочет узнать, в каком состоянии посадочная площадка. Сообщалось также, что Торнберг собирается основать новую воздушную базу у мыса Ли-Смит, чтобы перевезти туда "Мот", как только будет закончен монтаж самолета и совершен пробный полет. Но через два дня разразилась сильная буря с обильным снегопадом. Лундборг рассказывает:
"Во время моего четырехчасового дежурства у палатки стояла отвратительная погода. Я дрожал от холода и бегал взад-вперед, похлопывая себя руками, чтобы согреться. Это был один из самых ужасных дней, которые я провел на льдине. Я все время спрашивал себя, чем же это кончится. Избавимся ли мы когда-нибудь от этих невыносимых страданий? Есть ли выход из мрачной перспективы потерять тут здоровье или погибнуть?"
К полудню немного посветлело, и шесть человек на льдине с великим удивлением обнаружили, что находятся к мысу Ли-Смит и Большому острову так близко, как никогда.
Буря бушевала весь день 4 июля. Мыс Ли-Смит и остров Большой становились все ближе. К вечеру можно было отчетливо рассмотреть ледники и берег Северо-Восточной Земли. Близость твердой земли вернула Лундборгу хорошее расположение духа. Он провел тщательные наблюдения, чтобы определить, в каком направлении движутся льды. С наступлением ночи твердая земля стала еще ближе.
