ВАЛЕРИЙ ШУМИЛОВ - ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ПРИЗРАК РЕВОЛЮЦИИ

Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма!

День 24 апреля года тысяча семьсот девяносто третьего должен был стать для Сен-Жюста самым знаменательным днем в его жизни, – в этот день он выносил на суд Национального конвента свой проект конституции Франции. Это был уже не первый день дебатов по основному закону страны, над которым давно и, как оказалось, напрасно трудилась Конституционная комиссия Конвента, состоявшая на момент ее создания в прошлом году почти из одних жирондистов. Теперь «партия Горы» брала реванш – зачитанный 15 февраля энциклопедистом Кондорсе проект конституции слишком уж много бравших на себя «государственных людей» был отвергнут с ходу, как «умеренный и недемократический». И первым из монтаньяров, кто должен был представить свой альтернативный проект главного государственного закона, был Сен-Жюст.

Важность возложенной на него миссии Антуан осознавал вполне. Собственно, сам Конвент был созван лишь для того, чтобы в кратчайший срок выработать и оформить вторую французскую конституцию, теперь уже конституцию республиканскую, и, приняв ее, немедленно разойтись, передав полномочия сформированным по этой новой конституции органам власти. Тогда многие здравомыслящие французы с неодобрением отзывались о сроках деятельности Учредительного собрания, трудившегося над первой, в сущности, так и не ставшей нужной конституции целых два с половиной года, и отводили для только что собравшегося экстраординарного Конвента срок деятельности в несколько месяцев. В то время никто не мог представить многомесячную борьбу жирондистов и монтаньяров, затмивших политические баталии прежних Собраний, начавшуюся гражданскую войну и, наконец, затянувшийся процесс короля. Но вот с открытия Конвента прошло уже семь месяцев, а депутаты только-только приступили к тому, ради чего собирались, и не было похоже, что решение по конституции будет принято быстро, – спор, какой ей быть, грозил затянуться до окончательного падения одной из двух враждующих партий.

В этом споре молодому депутату от департамента Эна очень хотелось бы занять нейтральную позицию. Поглощенный мыслями о конституции, он считал почти что ниже своего достоинства вмешиваться в межфракционную борьбу. Ведь, подобно Кутону, он и в Конвент стремился больше всего ради возможности участия в создании основного закона для Франции. Быть истинным законодателем и осознавать, что ты сам своими руками приблизил для окружающих общее счастье, значило для Сен-Жюста неизмеримо больше, чем победа над какими-то жирондистами.

Это его желание не осталось незамеченным Робеспьером, который сам трудился над собственным проектом конституции, и уже в начале января Сен-Жюста, так же как и его соратника по устремлениям Кутона, избрали в состав Конституционной комиссии Якобинского клуба, созданную по предложению Дантона еще в октябре в противовес жирондистской Конституционной комиссии самого Конвента.

Так они впервые сошлись за одним столом – Кутон, Сен-Жюст и Робеспьер…

Вот и сейчас, предваряя «конституционную» речь Сен-Жюста, на трибуну поднялся Робеспьер и обрушился с критикой на проект Кондорсе, точнее на основу этого проекта – жирондистскую Декларацию прав человека и гражданина. Неподкупный обращался к святая святых самой буржуазной революции – к праву собственности:

– Конечно, не нужно было революции для того, чтобы мир узнал, что крайнее неравенство имуществ есть источник многих бед и многих преступлений. И тем не менее мы убеждены в том, что имущественное равенство – химера. Что до меня, я считаю, что оно еще менее необходимо для личного счастья, чем для общественного благоденствия. Гораздо важнее сделать бедность почтенной, чем осудить богатство… Пусть грязные души, уважающие только золото, знают, что я отнюдь не хочу касаться их сокровищ, каким бы нечистым ни был их источник. Знайте, что тот аграрный закон, о котором вы столько говорили, лишь призрак, созданный плутами, чтобы напугать дураков… Давая определение свободы, важнейшего из благ человека, самого священного из прав, полученных им от природы, вы правильно сказали, что она имеет границею права других. Почему же вы не применили этого принципа к собственности, которая является социальным институтом?

«Да, – думал Сен-Жюст, – вопрос в духе Робеспьера, чисто риторический. Но так ли уж правомерно его желание не трогать нечистое золото грязных душ? Оставить негодяям богатства – значит дать им возможность подкупать и обманывать нищий и темный народ, он же сам об этом столько раз говорил. И как же мы тогда придем к общему счастью?»

Чувствуя незавершенность вывода Максимилиана о собственности, Антуан решил положиться на время, справедливо полагая, что сама жизнь приведет их к правильному решению, подобно тому, как только самое развитие революции во Франции всего лишь за год (с 1791 по 1792) превратило редактора умеренной монархической газеты

«Защитник конституции» Робеспьера и автора трактата такой же весьма «бледно-розовой» окраски «Дух Революции и Конституции во Франции» Сен-Жюста в двух крайних республиканцев.

О конституционном проекте Сен-Жюст стал задумываться еще в сентябре, с первых заседаний Конвента; конкретно к работе приступил в Конституционной комиссии общества якобинцев в январе; но сам проект был готов из многочисленных набросков лишь в апреле сразу же после его возвращения из первой депутатской миссии в департаменты Эна и Арденны. Тогда же была написана и большая «конституционная» речь, предварявшая собственно проект Конституции.

В этой речи-вступлении Сен-Жюст местами почти дословно повторил некоторые общие места из недописанного трактата «О Природе…»: раз общественный порядок (отношения между людьми) предшествовал порядку политическому (отношениям между народами), последний возник из-за необходимости сопротивляться завоеваниям, и эта необходимость многих подчиняться немногим привела к искажению «естественных нравов и добродетелей»; и поэтому, чтобы привести общество в прежнее состояние гармонии, следовало «всего лишь» упорядочить существующий хаос добродетельными законами, «соответствующими природе», и отменить тиранические законы, подавляющие человека.

– Вообще порядок не может быть результатом действий, навязываемых силой, – вещал с трибуны Сен-Жюст прописные истины, хорошо знакомые всем депутатам, молившимся на Руссо и Монтескье. – Поддается упорядочению лишь то, что происходит само собой, подчиняясь внутренней гармонии. Силой следует устранять лишь то, что чуждо этой гармонии. Этот принцип применим, прежде всего, к естественной конституции держав. Законы отвергают только зло; добродетель и невинность на земле независимы, – и далее в речи давался вполне четкий «рецепт» достижения всеобщего порядка: – Я думаю, что общественный порядок заключен в самой природе вещей, а человеческий ум призван лишь определить место его различных элементов… – а за «рецептом» следовал все тот же стандартный вывод – «просвещение и воспитание»! – Полагают, что осуществление на практике этого порядка зависит от просвещенности и от нравов. Просвещенность дает знание нравов, но сами они проистекают из природы правления…

Предвосхищая будущее утверждение классика «все люди – добрые», Сен-Жюст говорил:

– Испорченность человеческой души породила иные взгляды: человека считают жестоким от природы и преступным существом, что дает право порабощать его. Так, представление о рабстве и несчастье человека утвердилось даже в его сердце; он поверил тиранам, назвавшим его дикарем; он с кротостью позволил укрощать свою предполагаемую свирепость. Люди являются дикарями только по мнению угнетателей; в отношениях между собой они вовсе не жестоки…

Принцип «естественной политики», по мысли Сен-Жюста, заключался в правильном понимании Общей воли, которая в новой интерпретации автора трактовалась им как «материальная воля народа, его воля в данный момент, отвечающая активным интересам большинства». И эта воля должна была найти точное выражение в новых законах и их квинтэссенции – республиканской конституции.

– Конституция французов должна разоблачить перед всей Европой нелепость королевской власти, показав, что она лишена цели, представительства, нравственности. Нравственность сильнее тиранов, – торжественно заявил Сен-Жюст. – Тираны борются с вами: пусть же они испытают на себе силу ваших законов… Скоро просвещенные нации подвергнут суду тех, кто царствовал над ними; королям придется спасаться в пустынях среди подобных им хищных зверей; природа вновь обретет свои права1.