Иван Ле - Хмельницкий (Книга первая)
Пока Богдан раздумывал, его окончательно убедили в том, что, если бы они теперь захотели вернуться назад с переправы, им уже не было бы возможности. Беспрерывным потоком двигалась с шумом и песнями масса вооруженных людей, увлекая за собой Хмельницких. На правом берегу Днепра пришлось задержаться, пока проходила конная хоругвь казаков, направлявшаяся к зданиям монастыря. Казаки большей частью вели на поводу измученных разномастных коней, разминая затекшие от долгой езды ноги. За спинами казаков покачивались длинные копья, сбоку висели кривые сабли. У многих за плечами торчали ружья, но не видно было ни единого лука или колчана. Богдан искал глазами сотников, есаулов, хорунжих. Самые звания эти были для юноши чудесной музыкой. Хорунжий!..
К старшему Хмельницкому подъехал молодой, но, видать, уже закаленный в боях всадник. У него за спиной не было ни копья, ни ружья. Только за поясом, по-турецки сплетенным из зеленого сафьяна, торчали два пистолета. Серая смушковая шапка валахской работы, с голубым донышком, лихо сбитая набекрень, едва держалась на бритой потной голове.
- Эй, чьи люди, кто такие? - еще не подъехав вплотную к Хмельницкому, крикнул он.
- Подстароста Чигиринского староства, молодец Дмитро, - ответил Михайло Хмельницкий, узнав запорожца Гуню.
- Эвва-а! Дай бог здоровья, пан Михайло, - улыбнувшись, ответил запорожец, также узнавший Хмельницкого. Он присматривался к всадникам, жмуря глаза. - Твой? - спросил, кивнув головой в сторону Богдана.
- Как же, сын, пан Дмитро. Здравствуй, казаче. Давненько не видались мы с тобой.
- Давненько, что и говорить. С позапрошлого года, еще когда Лаща с Яцком провожали, не был я в Чигирине. Вот с каких пор, пан Михайло... А это тот рыцарь Богдан? Слышали, слышали, казак. Максим Кривонос с Подольщины не нахвалится тобой. И конячка у тебя подходящая... - даже вздохнул он, поглядев на своего измученного гнедого. - На казацкий Круг приехали, пан Михайло?
Михайло Хмельницкий громко засмеялся. Этого еще недоставало! И без того староста упрекает его при всяком удобном случае: якшаешься, говорит, пан подстароста, с прощелыгами!
- Да бог святый с вами, молодец! Вольны ли мы, подстаросты, иметь дело с казаками?
- В неслужебное время, пан Михайло, чигиринскому подстаросте это не мешает... Вместе с вами прикордонье для коронной шляхты охраняем...
- А Максим в Терехтемирове? - поторопился Богдан переменить неприятную для отца тему разговора.
- Кривонос, хлопче, одновременно бывает в трех местах. Вездесущий казак, как бог! Наверное, здесь... Если хотите, пан Михайло, давайте проедем к монастырской площади, там сейчас все. Охотно помогу разыскать, предложил запорожец.
Он сказал что-то казаку, стоявшему рядом, и тот отъехал к отряду.
- Очень хотим, пан Дмитро! - вместо отца поспешил ответить Богдан.
Гуня сразу же повернул коня вправо к площади.
10
На площади, забитой вооруженными людьми, которые, казалось, бродили здесь без всякой цели, становилось все теснее. Казаки то волнами двигались куда-то, то группировались и горячо о чем-то спорили. Хмельницкие - отец и сын - пропустили между своими свежими конями Дмитра Гуню на его изнуренном и сейчас будто приободрившемся гнедом. Казаки узнавали атамана низовиков в таком, можно сказать, торжественном сопровождении и, расступаясь, охотно давали проезд. Порой кое-кто, не сдержавшись, хлопал ладонью по сытому крупу буланого, на котором ехал совсем молодой, но на удивление бравый казак. И конь, будто зная, что с ним играют, только водил ушами. Богдан и ревновал своего коня, и в то же время испытывал удовольствие оттого, что казаки уделяли ему столько внимания. Над площадью стоял гул голосов, лошадиное ржание. На деревянной колокольне Терехтемировского собора колокола пробили полдень.
- А пропустят ли казаки Левобережья моих чигиринцев? У нас там есть женщина, - забеспокоился подстароста, оглядывая площадь, улицу, тянувшуюся мимо собора, переходившую в дорогу на Межиречье, на Корсунь.
Все было заполнено вооруженными людьми. И привыкший управлять староством Хмельницкий ужаснулся: какой волей надо обладать, чтобы руководить этим разбушевавшимся морем! А Гуня успокаивал его:
- Среди казаков всегда найдется кто-нибудь, если и не в Чигирине начинавший казаковать, то неподалеку от него. А пани Мелашку Пушкариху уважают и за Порогами еще с той поры, когда, может быть, и самого Чигирина не было...
Несколько казаков и джур охраняли вход в монастырь. На привязи возле тына стояли кони, переступавшие с ноги на ногу. Дмитро Гуня соскочил с седла и тихо, как свой человек, спросил одного из часовых:
- Кажется, Федь? Скажи-ка, паря, нет ли на полковничьей раде Кривоноса?
- Кривоноса? Это тот из вольных подолян, Максим Кривонос, что на их манер "бысь", "мись" говорит?
- Да тот же, тот. Спрашиваю: не там ли он случаем? - Гуня показал рукой на деревянный дом, возвышающийся над кустами терна и цветами.
- А где же ему быть! Но я знать не знаю и ведать не ведаю, не велено, пан атаман...
- Ну и хорошо, раз не велено - не говори! - посмотрел он на своих громко засмеявшихся спутников. - Возьмите, хлопцы, коней. Нам на раду.
- И ему? - спросил Федь, кивнув головой в сторону Богдана.
- Именно пану Богдану и нужен Максим Кривонос, - решительно сказал Гуня, пропуская впереди себя молодого казака в малиновом кунтуше.
- Подожди, подожди, пан Дмитро! - крикнул дежурный у ворот. - Пускай уж лучше джура позовет Максима. Беги, Яков! Скажи, пан Кривонос срочно нужен атаману... Да вон и сам казак - легок на помине. Пан Максим!..
- Бегу. Спешу. Сам бог вас посылает!.. - выкрикнул Кривонос.
Богдан с Гуней прошли в ворота. Им навстречу по дорожке спешил Кривонос, без шапки, разгоряченный и, по всему видно, обрадованный, но, как обычно, суровый, с нахмуренными клочковатыми бровями.
- Со счастливым прибытием, пан Хмельницкий! - крикнул он, обращаясь к стоявшему за воротами подстаросте. - Рад видеть в полном здравии брата Богдана!.. - И он крепко, по-мужски, порывисто обнял и поцеловал юношу.
- Вижу в окно, вы подъезжаете к воротам. И кстати же ты, Богданко, прибыл! Здесь как раз такая перепалка идет между нашими полковниками... Знаю ведь... Богдась у иезуитов латынь изучал, а пан Дорошенко поспал джуру к батюшке-настоятелю, чтобы он полковникам ту латынь прочитал в послании гетмана Жолкевского к казакам. Может быть, ты, Богданко, поможешь им справиться с клятым посланием королевского гетмана? Батюшка ведь только по-церковному умеет, а пан Петр Конашевич до сих пор не приехал из Киева. Минута дела, пан подстароста. Отпустите хлопца, а то полковничий писарь ничего не смыслит в панской грамоте!.. Пан Дмитро, - обратился он к Гуне, словно уже получил согласие Богдана, - пусть-ка ваши казаки устроят где-нибудь пана чигиринского подстаросту на постой с его людьми, а немного погодя я приведу туда казака Богдана...
11
В Белую Церковь по западной дороге прибыл с войсками Станислав Жолкевский. Гетман, которому уже было под семьдесят лет, чувствовал, что с каждым днем ему становится все тяжелее и тяжелее носить бремя "прославленного победами рыцаря Речи Посполитой". Оглядываясь на пройденный путь, убеждался, что в самом деле сделано немало. Но и все-таки долго топчется что-то он на одном месте. Еще в славные времена Стефана Батория, после победы над шведами, он вышел на это политое кровью гетманское поле деятельности. И идет с той поры, не минуя луж крови, не закрывая ушей от громких стонов сраженных. После смерти друга и родственника Яна Замойского он должен был бы занять пост коронного гетмана, уступив поле брани более молодым. И вот уже скоро будет десять лет, как он ждет этой королевской милости, таская саблю польного гетмана по тернистым путям возвеличенной его победами Польши...
И в этот раз снова прибыл усмирять казацкую вольницу.
- "Казацкая вольница"... - вслух высказал свою мысль и засмеялся. - Не считает ли пан Януш, что в этот постулат "вольница", прямо как в бога, веруют хлопы, выросшие на украинских просторах? - спросил Жолкевский Януша Острожского, одного из самых рьяных членов сеймовой комиссии, выделенной для усмирения казаков.
- Нет, прошу вельможного пана гетмана, о чем здесь думать, - скучающе заговорил Януш. Он укладывался на ковер, в тени раскидистых груш во дворе замка, чтобы отдохнуть от дорожной жары. - Просто хлопы распустились, беря пример с лайдацкого низового казачества, и сами же мы виноваты, что распустили...
Вельможный гетман промолчал. Он понимал, что казацкая часть населения на Украине не только увеличивалась количественно, но и все глубже осознавала свои человеческие права. Гетман-магнат даже в таком зрелом возрасте должен был кривить душой, соглашаться на словах с общим мнением, твердить о том, что "хлопы распустились". Это уже стало аксиомой. Он скрывал трезвое мнение убеленного сединой человека, обладавшего государственным опытом, опасаясь уронить шляхетскую честь, опасаясь и настойчивости, с которой украинский народ требовал обещанных казацких прав.
