Петер Гостони - Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
Тем не менее кое-что в этой статье настораживает: в ней говорится: «Если мы сможем сдержать натиск большевизма на главном рубеже обороны, который проходит посреди Берлина, тогда перелом в войне свершится, независимо от того, как сначала к этому неизменному факту отнесутся США и Англия».
Новый командный пункт на вокзале Анхальтер. Перроны и кассовый зал вокзала похожи на военный лагерь. В нишах и углах теснятся женщины и дети. Другие сидят на складных стульях. Они прислушиваются к шуму боя. Близкие взрывы сотрясают потолок туннеля. Вниз сыплется штукатурка. В туннелях стоит запах пороха и облака дыма. Санитарные поезда городской железной дороги медленно движутся по рельсам. И вдруг такой страшный сюрприз. Потоки воды устремляются на наш командный пункт. Крики, плач, проклятия. Люди дерутся у лестниц, ведущих через вентиляционные колодцы на поверхность. Бурлящие потоки воды заполняют туннели. Массы людей устремляются по шпалам. Бросают детей и раненых. Люди погибают в давке. Вода подхватывает их тела. Она поднимается на метр и больше, пока наконец не начинает медленно спадать. Еще несколько часов царит ужасная паника. Много утонувших. Причина: по чьему-то приказу саперы взорвали шлюзовые камеры Ландвер-канала между мостами Шёнебергер-Брюкке и Мёккерн-Брюкке, чтобы затопить туннель городской железной дороги и помешать противнику воспользоваться им для продвижения к центру города. Все это время тяжелые бои на поверхности. Ближе к вечеру переходим на станцию Потсдамерплац. Командный пункт располагается на втором этаже, так как в нижних туннелях еще много воды. Снаряды пробивают потолочные перекрытия. Большие потери среди раненых и гражданского населения. Сквозь пробоины проникает густой дым и чад. Снаружи взрывается штабель фаустпатронов, в который попал русский снаряд. После взрыва тяжелого снаряда под первой лестничной площадкой у входа на станцию рядом с пивной «Пшорброй» ужасная картина: останки женщин, детей, мужчин и солдат буквально прилипли к стенам. С наступлением темноты артобстрел ненадолго стихает.
27 апреля 1945 года – ночью продолжительные атаки. Русские пытаются прорваться к улице Лейпцигерштрассе. Нам удается отбить улицы Принц-Альбрехтштрассе, а также Кётенерштрассе. Постоянный рост случаев разложения и отчаяния. Но это уже не имеет никакого смысла. Нельзя капитулировать в последнюю минуту, а потом всю жизнь сожалеть, что не продержался самую малость. К. принес весть, что американские танки находятся на пути к Берлину. Это значит, что в рейхсканцелярии убеждены в окончательной победе, как никогда прежде. Сейчас почти все боевые группы оказались без связи, за исключением боеспособных батальонов с радиосвязью. Телефонные кабели очень быстро разрушаются огнем. Невозможно описать физическое состояние защитников Берлина. Нет никакой возможности ни смениться, ни передохнуть. Никакого регулярного питания. Нет даже хлеба. Из-за постоянного артиллерийского огня нередко происходят нервные срывы. Воду приходится качать из затопленных шахт или из Шпре, а потом фильтровать её. Легкораненые почти нигде не могут найти приюта. Гражданские опасаются пускать в свои подвалы раненых офицеров и солдат. Слишком многих повесили как настоящих или мнимых дезертиров. Всех обитателей тех подвалов, где были обнаружены дезертиры, безжалостно выкуривают оттуда члены походных военно-полевых судов.
Походные военно-полевые суды появляются у нас сегодня довольно часто. Обычно это совсем юные офицеры войск СС. Почти ни у кого из них нет боевых наград.
Слепые фанатики. Надежда на прорыв блокады и одновременно страх перед военно-полевыми судами заставляют бойцов снова и снова собираться с силами. Генерал Муммерт протестует против дальнейшего появления в полосе обороны его дивизии какого-нибудь следующего военно-полевого суда. Дивизия, в которой служат больше всего кавалеров Рыцарского креста и дубовых листьев, не заслуживает того, чтобы ее бойцов терроризировали какие-то юнцы. Муммерт полон решимости лично перестрелять всех членов военно-полевого суда, которые посмеют осудить кого-либо из его подчиненных.
Потсдамерплац представляет собой груду развалин. Невозможно окинуть взглядом огромное количество разбитой боевой техники и транспортных средств. В подбитых артиллерийским огнем санитарных автомобилях все еще лежат раненые. Повсюду тела убитых. Большинство из них раздавлено гусеницами танков или колесами грузовиков и ужасно изувечено.
Вечером пытаемся прорваться к министерству пропаганды, чтобы в правительственных зданиях получить хотя бы какую-нибудь информацию о Венке и американских дивизиях. Ходят слухи, что и 9-я армия Буссе направляется к Берлину. На Западе полным ходом идет всеобщий процесс заключения мира. С наступлением ночи происходит самый сильный за последнее время артиллерийский налет на центр города. Одновременно русские атакуют наши позиции.
Мы не можем больше удерживать позиции на Потсдамерплац и около 4 часов утра отходим по подземным туннелям к площади Ноллендорфплац. По встречному железнодорожному пути в соседнем туннеле русские устремляются к Потсдамерплац».
Словно пожар, русское наступление со всех сторон вгрызалось в город. В некоторых местах бой неожиданно разгорался в глубине линии обороны. Поспешно создавались новые оборонительные рубежи и узлы обороны. Постепенно повсюду распространился хаос. Друг и враг, сражающиеся с оружием в руках, и «нейтралы», этот город, превратившийся в поле битвы, стал для них всех общей судьбой. Датский журналист Якоб Кроника сообщал:
«28 апреля 1945 года – утром в дипломатическую миссию ворвались эсэсовцы. Они улеглись спать во всех подвальных помещениях. Эсэсовцы поставили три своих автомобиля под арку ворот миссии. Один из посольских автомобилей они выкатили во двор посольства. Телефон больше не работает. Протесты здесь не помогут.
Эсэсовский офицер обещает, что они все уедут отсюда, после того как его солдаты поспят хотя бы пару часов. Я представляюсь и прошу его назвать свое имя.
– Видимо, вы забыли, что идет война! – рявкает в ответ офицер.
В данный момент ничего нельзя больше сделать. Я договариваюсь с персоналом посольства, что днем мы будем дежурить по очереди. Ночью ни у кого из нас нет желания да и смелости покидать спасительный бункер.
Когда я решаю пойти в наш бункер, чтобы перекусить, в воротах посольства меня останавливает элегантно одетый господин в гражданской одежде. У него была с собой даже такса, которую он вел на поводке.
– Моя фамилия Бреннеке, я офицер СС. Я датчанин. Не могли бы вы спрятать меня где-нибудь здесь в здании посольства?
– Вы дезертир? – уточняю я.
– Битва за Берлин закончится через несколько часов… Я, как и многие другие, позволил использовать себя в преступных целях режиму, который коррумпирован снизу доверху. Несколько лет тому назад я сам вступил в СС по доброй воле. Но теперь я не хочу погибать за такое позорное дело…
– Вы спрятали свое оружие и форму здесь, в здании посольства?
– Нет, в развалинах соседнего дома.
– У вас есть с собой документы?
– Ничего нет.
– Хорошо, вы можете остаться в комнате, которую я вам покажу. Конечно, только до тех пор, пока немцы не сложат оружие. Ни секундой дольше. Как только Берлин окажется в руках русских, само собой разумеется, посольство не будет иметь никаких дел с дезертирами из германского вермахта!»
В эти дни многие жители Берлина впервые в жизни встретились с русскими солдатами. Тео Финдаль, норвежский журналист, пишет:
«По-видимому, мы задремали, так как в половине первого ночи внезапно очнулись от полусна. Тяжелые удары прикладов в дверь. «Открывайте! Открывайте!» Ада Норна бросается вверх по лестнице, чтобы открыть входную дверь. Русские! В следующую секунду нам показалось, что в подвале полно солдат. На самом деле здесь было три или четыре человека, в то время как остальные громко топали сапожищами вверху в комнатах. Красная армия – интересная встреча. Русские, в землисто-бурой форме, запыленные до черноты, как обычно бывает во время боя, вооруженные до зубов, внимательно оглядывались по сторонам. Мы невольно облегченно улыбнулись, выходит, что бой за городской район Далем (на юго-западе Берлина. – Ред.) закончился и русские уже здесь. «Финка», – говорит Ада Норна. «Норвежец, – говорю я, – в доме нет немцев». Русские хотят удостовериться в том, что мы говорим правду, и проверяют наши паспорта. Потом они начинают обыск в доме. Двое остаются с нами в подвале, офицер и его адъютант. Я не разбираюсь в знаках различия Красной армии, но на обоих молодых офицерах форма из более качественного материала, чем у других солдат. У них на груди много орденов и медалей: ордена Красной Звезды, медали с профилем Сталина и Ленина. Остальные русские хозяйничают в вилле. Мы слышим, как они входят в кладовую, затем они поднимаются вверх по лестнице в спальни на втором этаже, вот они уже на чердаке.
