Дмитрий Винтер - Опричнина. От Ивана Грозного до Путина
А главное – в том, что «спуск» Симеона при Грозном – не триумф исконного русско-евразийского начала над ордынским, а всего лишь триумф Мамаевичей над Тохтамышевичами… Настоящий «спуск» Симеона Бекбулатовича с вершин власти начинается, при Федоре Иоанновиче (читай – при Борисе Годунове). Оно и понятно: «опрично-ордынская» система проиграла Ливонскую войну, от полного разгрома страну дважды спасли те, кого опричники не добили, так что появилась возможность нанести удар по этому режиму политических банкротов, пока они не оправились от шока. Эта возможность и используется: стараниями Годунова (вероятно, не его одного, так как первые год-два после смерти Грозного царя он полновластным правителем еще не был) Симеона ссылают в его поместье, в село Кушалино, а князь И. Ф. Мстиславский попадает в опалу и постригается в монахи в том числе и потому, что приходился ему тестем.
Тем не менее и в 1598 г., после смерти бездетного Федора, по мнению А. Курганова, у Симеона были шансы на победу на выборах царя. Тогда Годунов уже после избрания царем (или до того? – непонятно) посылает сопернику в подарок бутыль отравленного испанского вина, выпив которого, тот слепнет[918], что резко снижает его шансы в борьбе за трон. Но и после воцарения Бориса в 1598 г. в присяге на верность ему подданных, притом что Годунов вообще опасается соперников, именно Симеон выделен как особо нежелательный кандидат на трон, так что русских людей обязуют «не искать в цари Симеона Бекбулатовича или кого-либо другого»[919]. О страхе Годунова перед успехом Симеона говорит, возможно, и то, что еще за три года до смерти Федора, в 1595 г., он тоже подумывал об убежище в Англии «в случае беды»[920].
Отметим, что и преемники Годунова, при всей разнице между ними – и Лжедмитрий I, и Василий Шуйский – продолжали преследовать Симеона Бекбулатовича, пока наконец Василий Шуйский не «законопатил» его в Соловецкий монастырь, причем под жестким контролем – как выедет и как приедет, «чтобы нам о том ведомо было вскоре»[921]. Только Минин и Пожарский разрешили ему в 1612 г. вернуться в Москву, где он в 1616 г. и умер. А мы спросим: если такие разные люди проявляют в каком-то вопросе единодушие, то, может быть, для этого есть основания? Может быть, дело в том, что «Чингисхана» на Московском царстве не хочет никто?
Короче говоря, повторю: Годунов был далеко не подарок, но минимум две хорошие вещи он сделал – уничтожил завещание Ивана Грозного о передаче престола эрцгерцогу Эрнесту Габсбургу, не дал состояться «Чингисхану Всея Руси» Саин-Булату-Симеону Бекбулатовичу. Кроме того, есть за ним и еще некоторые хорошие дела, об одном из которых теперь и представляется целесообразным поведать.
Как «отменили» «Ивана Грозного № 2»
Бориса Годунова довольно часто пытаются «отмазать» от убийства царевича Дмитрия. Вот, например, В. Д. Чарушников отрицает роль Годунова в убийстве Дмитрия, так как никто не ждал, что Федор останется бездетным, а кроме того, Федор не считал Дмитрия своим наследником как рожденного в шестом (на самом деле – в восьмом, если считать Марфу Собакину. – Д. В.) браке, незаконном с православной точки зрения: православие разрешает жениться не более трех раз[922]. Р. Г. Скрынников тоже пишет, что Дмитрий считался незаконнорожденным, но при жизни Ивана Грозного никто не осмеливался сказать об этом вслух[923]. С. Ф. Платонов на этом основании даже называет его «так называемым «царевичем Дмитрием» (кавычки Платонова. – Д. В.)»[924]. В. Д. Чарушников верит приговору комиссии В. И. Шуйского, которая расследовала обстоятельства гибели царевича, поскольку все показания свидетельствуют, что царевич «набросился на нож», и при этом совпадают[925].
Однако К. Валишевский по поводу последнего обстоятельства отмечает, что показания большей части свидетелей «производят впечатления хорошо заученного урока», а также добавляет, что следователи не то не осмотрели тщательно труп царевича, не то даже вообще его не видели![926]
Что касается бездетности Федора, то к весне 1591 г. брак его с Ириной продолжался уже одиннадцатый год, так что определенные выводы сделать было можно. Возражение по поводу рождения царевича в незаконном браке серьезнее, но и тут при отсутствии других царских сыновей или братьев мог сработать принцип «на безрыбье и рак рыба». В конце концов, не байстрюком же Дмитрий был, Иван Грозный с Марией Нагой таки обвенчались, и Церковь, как-никак, официально разрешила царю жениться более трех раз… Кстати, если Дмитрия считали незаконным, то вот и объяснение того, почему Иван Грозный, как и позднее Борис Годунов, в последние годы правления тоже запрещал жениться князьям Рюриковичам![927] Хотя, возможно, у него это могло быть связано и с планами передачи трона Габсбургам.
Но уж Борис Годунов в любом случае имел намного меньше прав на царство, чем Дмитрий! Кстати, еще в 1586 г., возражая против требований со стороны лидеров антигодуновской оппозиции развода царя Федора с Ириной, тогдашний митрополит Дионисий сказал, что, мол, царь и царица еще молоды и вполне могут иметь детей, а если бы и не было их, то у Федора есть брат Дмитрий (выделено мною. – Д. В.)[928]. Таким образом, Церковь устами своего главы подтвердила законность прав Дмитрия на престол.
С учетом всего этого простая постановка вопроса: «Кому выгодно?» вынуждает признать: выгодно было Борису. Помимо перечисленных, и некоторые другие авторы с этим не согласны. Так, по мнению А. Курганова, Годунову гибель Дмитрия была невыгодна, зато она будто бы открывала путь к престолу… Романовым[929]. Непонятно, каким именно образом Романовы, пусть и родственники царя Федора по матери, надеялись обойти всесильного уже к моменту гибели царевича правителя Годунова… А вот последнему, повторим, убийство Дмитрия было не просто выгодно, но представляло из себя буквально вопрос жизни и смерти.
В самом деле, если Федор был бездетным, а Дмитрий был при всем при том самым законным наследником, то царствовать в будущем предстояло ему. Это не говоря уже о том, что по приходе Дмитрия в совершеннолетие вполне могли найтись люди, которые внушили бы ему (если бы еще надо было внушать…), что слабодушного Федора, вместо которого всем правит временщик, логично «свести» с трона и сесть на царство самому. При этом родственники нового царя по матери – Нагие – конечно, не простили бы Борису прошлого величия, а тем более своего удаления от царя.
Между тем нравом царевич пошел явно в своего свирепого папашу, проявляя уже с детства садистские наклонности, например, в том, что мучил животных, любил смотреть, как их убивают, и сам убивал палкой для потехи. Впрочем, само по себе это ни о чем не говорит: садистскими наклонностями страдают многие дети (ребенок зачастую просто не понимает, что котенку, щенку или птичке тоже больно), особенно мальчики.
Гораздо страшнее для правителя было то, что своей ненависти к Годуновым и их сторонникам царевич не скрывал. Например, иногда он во время детских игр лепил снежных баб, нарекал их именами бояр Годуновых и их сторонников, потом рубил в куски и кричал: «Вот что будет с Годуновыми, когда я стану царствовать!»[930] Таким образом, устранение Дмитрия был вполне в личных интересах Бориса. Но интересен другой вопрос: было ли оно в интересах государственных и национальных?
Сразу оговариваюсь: убийство ребенка – в любом случае очень тяжкий грех. И все же – попытаемся представить себе, что бы было со страной, окажись во главе ее «Иван Грозный № 2». Вспомним, что в момент смерти Федора (январь 1598 г.) Дмитрию было примерно столько же лет, сколько и его отцу при начале самостоятельного правления (январь 1547 г.). Проживи он столько же (т. е. примерно до 1635 г.) – выдержала бы Россия, не оправившаяся от Опричнины, еще и его правление? При этом надо учесть, что своих Адашева и Сильвестра (благодаря которым стало возможно «дней Иоанновых прекрасное начало») у Дмитрия явно не было, а если бы и были, то после совершенной его отцом «самодержавной революции» вряд ли бы он стал к ним прислушиваться.
Это было бы пострашнее Смуты, которой, впрочем, все равно было бы не миновать, только после не одной, а двух Опричнин. Точнее, с учетом состояния страны, Россия, скорее всего, «провалилась» бы прямо, без переходов, из одного кошмара в другой.
Зато, вполне возможно, он стал бы прислушиваться совсем к другим людям. Например, к тем же родственникам по матери – Нагим. Позднее Лжедмитрий I, по мнению Р. Г. Скрынникова, допустил серьезную политическую ошибку, когда, удалив воеводой в Новгород упомянутого племянника Малюты Скуратова – князя Богдана Бельского, в то же время возвысил своего мнимого дядю Афанасия Нагого, чье имя (его собственное, а не дяди, как у Бельского!) вызывало в народе не меньшую ненависть, чем имя самого Малюты Скуратова[931].
