Геннадий ОБОЛЕНСКИЙ - ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I
– Вы должны им быть, – последовал ответ.
«Александр не имел мужества сам участвовать в заговоре и тем спасти отца», – скажет немецкий историк Т. Шиманн.
В первые дни Александр был так потрясен случившимся, что многие опасались за его рассудок. «Целыми часами оставался он в безмолвии и одиночестве, с блуждающим взором, устремленным в пространство; в таком состоянии находился в течение многих дней, не допуская к себе почти никого», – пишет Чарторыйский. В ответ на его призывы «сохранять бодрость и о лежащих на нем обязанностях, Александр с горечью отвечал:
– Нет, все, о чем вы говорите, для меня невозможно, я должен страдать, ибо ничто не в силах уврачевать мои душевные муки».
«Ужасное сознание участия его в замыслах, имевших такой неожиданный для него, терзательный исход, не изгладилось из его памяти и совести до конца его жизни, не могло быть заглушено ни громом славы, ни рукоплесканиями Европы своему освободителю… Смерть Павла отравила всю жизнь Александра: тень отца, в смерти которого он был невиновен, преследовала его повсюду. Малейший намек на нее выводил его из себя. За такой намек Наполеон поплатился ему троном и жизнью… Ни труды государственные, ни военные подвиги, ни самая блистательная слава не могли изгладить в памяти Александра воспоминаний о 12 марта 1801 года», – писал Н. Греч.
Глава пятнадцатая
Фон Пален действует
Талейран, Буше, Бернадот в одном лице.
А. СорельПолучив согласие наследника, Пален начинает действовать.
1 ноября 1800 года вышел указ, в котором говорилось: «Всем выбывшим из службы воинской в отставку или исключенным, кроме тех, которые по сентенциям военного суда выбыли, паки вступать в оную с тем, чтобы таковые явились в Санкт-Петербург для личного представления императору». В этот же день царская милость была распространена и на статских чиновников. В столицу потянулись толпы обиженных и уволенных – весть об указе быстро распространилась в дальних краях. «Можно представить, – писал современник, – какая явилась толпа этих несчастных. Первые были приняты на службу без разбора, но вскоре число их возросло до такой степени, что Павел не знал, что с ними делать. Тем, кому не нашлось места, оседали в столице, надеясь на лучшие времена, или возвращались назад, обиженные вдвойне, потеряв немалые суммы на проезд».
Рассказывая Ланжерону о своей «дьявольской проделке», автор указа Пален был предельно откровенен: «Я обеспечил себе два важных пункта: 1) заполучил Беннигсена и Зубовых, необходимых мне, и 2) еще усилил общее ожесточение против императора. Вскоре ему опротивела эта толпа прибывающих, он перестал принимать их, затем стал просто гнать и тем нажил себе непримиримых врагов в лице этих несчастных, снова лишенных всякой надежды и осужденных умирать с голоду у ворот Петербурга». «Какая адская махинация», – комментирует Ланжерон свою собственную запись.
Трудно, казалось бы, обмануть такого человека, как Павел. Нет, легко, потому что как истинному рыцарю свойственны были ему и детская доверчивость, простодушие детское.
Правда и то, что Павлу Петровичу предсказали, что если он первые четыре года своего царствования проведет счастливо, то ему больше нечего будет опасаться и остальная жизнь его будет увенчана славой и счастьем.
«Он так твердо поверил этому предсказанию, – пишет современник, – что по прошествии этого срока издал указ, в котором благодарил своих добрых подданных за проявленную ими верность, и, чтобы доказать свою благодарность, объявил помилование всем».
Приятель фон Палена 55-летний генерал Беннигсен, уроженец Ганновера, подозреваемый в проанглийских настроениях, был уволен в отставку и проживал безвыездно в своем литовском имении. Он опасался появляться в обеих столицах, чтобы не оказаться в местах более отдаленных. Зная решительность и смелость генерала, Пален намечает его на главную роль. «Длинным Кассиусом» назовет Беннигсена великий Гёте. «Граф Беннигсен, – пишет княгиня Ливен, – был длинный, сухой, накрахмаленный и важный, словно статуя командора из Дон-Жуана».
Пален пригласил Беннигсена приехать в Петербург, но он отказался, и тогда, сославшись на указ, Пален начал бомбардировать письмами упрямого ганноверца. С большой неохотой собрался тот в столицу, еще не догадываясь о предназначавшейся ему роли. «Я приехал в Петербург, и сначала Павел принял меня очень хорошо, – вспоминает Беннигсен, – затем проявил холодность и перестал замечать. Я отправился к Палену и сказал ему, что хочу скорее уехать, случилось то, что я и предвидел. Пален потребовал, чтобы я потерпел некоторое время…»
Братья же Зубовы, сославшись на указ, в числе первых просились на «верноподданническую службу». И Павел, забыв старые обиды, простил их. Платон Зубов назначается директором 1-го кадетского корпуса, Николай – шефом Сумского гусарского полка, Валериан – директором 2-го кадетского корпуса. Датский посол Розенкранц писал в Копенгаген: «Князь Платон встречен государем хорошо, Николая Зубова постоянно приглашают во дворец – государь расположен к нему». Павел расположен к человеку, который первый сообщил ему об апоплексическом ударе Екатерины II и первым нанесет удар в роковую ночь.
Комментируя стремление фон Палена заполучить братьев Зубовых, Ланжерон замечает: «Насчет Беннигсена и Валериана Зубова Пален прав, Николай же был бык, который мог быть отважным в пьяном виде, но не иначе, а Платон Зубов был самым трусливым и низким из людей».
Заполучив Зубовых и Беннигсена, Пален сумел привлечь на свою сторону и любимца императора графа Кутайсова, бывшего его камердинера. Этот турчонок мальчиком был взят в плен в сражении под Анапой и с малых лет воспитывался при дворе великого князя. Теперь, когда Кутайсов достиг высокого положения, Платон Зубов сватается к его дочери. Безродному отцу лестно породниться с такой знатной фамилией, и он попадает под влияние заговорщиков.
В декабре началась вербовка гвардейских офицеров – выбирали наиболее обиженных и озлобленных. Обеды и пирушки идут чередой, благо был повод – прибытие шведского короля. Прощупывая тех, кто «молчит и действует», Пален готовит недовольных для исполнения замысла. Полковник конной гвардии Саблуков рассказывает: «Зимой 1800 года… мы слышали, что у некоторых генералов – Талызина, двух Ушаковых, Депрерадовича и других – бывают частые интимные сборища, устраиваются пирушки для избранного круга, которые длятся за полночь, и что бывший полковник Хитрово, прекрасный и умный человек, но настоящий распутник, близкий к Константину, также устраивает маленькие „рауты“ близ самого Михайловского замка. Все эти новости… показывают нам, что в Петербурге происходит что-то необыкновенное, тем более что патрули и рунды около Михайловского замка всегда были наготове».
Николай Андреевич Саблуков – одна из наиболее ярких личностей в русской истории. Выросший в богатой и знатной семье, получив блестящее европейское образование, он отличался благородством и высочайшими понятиями о чести. Чувство чести было опорой его жизни.
Саблуков был одним из редких людей, способных преодолеть обиду, пристрастия, симпатии и антипатии, оставаясь скромным человеком – благодарным слушателем и столь же благодарным наблюдателем. Он сумел разглядеть в Павле I много хорошего, как бы задушенного злым. Зная обстоятельства его жизни, сформировавшие дурные наклонности, Саблуков относился к Павлу с участием и беспристрастностью, охраняя свою честь и верность присяге. И грозный император, также человек чести, обладавший высокими нравственными качествами, оценил «неподкупную верность порядочного человека» – в 1799 году 23-летний подпоручик производится в полковники конногвардейского полка.
После переворота 11 марта перед генерал-майором Саблуковым открывается блестящая карьера, но, потрясенный увиденным, не желая иметь ничего общего с людьми, запятнанными кровью императора, он подает в отставку и уезжает в Англию.
В 1806 году он возвращается в Россию, служит три года по морскому ведомству и вновь уезжает в Англию, где нашел вторую родину. Узнав о нашествии Наполеона, Саблуков спешит в Россию и, «защитив отечество», возвращается в Лондон. Замечательный человек и патриот скончался в 1848 году, а в 1865 году увидели свет в английском журнале его интереснейшие записки – объективное свидетельство прошлого, показания очевидца многих исторических событий. Написанные живо, литературным языком, человеком просвещенным и гуманным, записки отличаются благородной прямотой и искренностью.
«При описании этих событий мною руководит искреннее желание сказать правду, одну только правду, – писал Николай Андреевич. – Тем не менее я буду просить читателя строго различать то, что я лично видел и слышал, от тех фактов, которые мне были сообщены другими лицами и о которых я по необходимости должен упоминать для полноты рассказа…
