Николай Черкашин - Чрезвычайные происшествия на советском флоте
«Девятого ноября 1975 года в 4 часа утра я получил приказ догнать и остановить „Сторожевой“, а в случае неповиновения — уничтожить… Я, конечно, знал всё командование корабля, поскольку мы служили в одном соединении.
Тогда, 15 лет назад, у меня не было точной информации, что происходит на корабле, кто ведёт „Сторожевой“, каков его замысел. Но, давая команду на предстартовую подготовку ракет, был убеждён (да и сейчас уверен в правильности своих действий), что сдать „Сторожевой“ с шифрограммами, аппаратурой опознавания и засекречивания связи, с литерами ракет любому другому государству — это преступление. И никакие благие намерения не могут оправдать нарушение замполитом В. Саблиным присяги и законности».
Знакомая позиция: «Ничего не знал, но был убеждён…» Был убеждён, что корабль идёт в Швецию. Об истоках «шведской версии», зародившейся в дальнозорких головах близорукого начальства, чуть позже. Но «шведский синдром», столь удобный в объяснении ЧП (перебежчик, предатель, изменник Родины), охватил в ту ночь многих должностных лиц.
Бывший дежурный по штабу Краснознамённого Прибалтийского военного округа подполковник В. Ильин:
«Я заступил на дежурство 8 ноября 1975 года. Помню, что вскоре появились офицеры. Перебивая друг друга, они сообщили: „Военный корабль снялся с места в кильватерном парадном строю на Даугаве и пошёл к устью в море. В Швецию угоняли, в Швецию!..“
Да ведь ему же долго надо было выбираться по реке на большую воду. К тому же малым ходом. И берега-то во многих местах почти друг на друга смотрят, ширина по воде — минимум. Так если бы хотя бы танки выгнали на берег — да прямой! Хватило. Ну а он бы не посмел. Танками надо было, танками!»
Тем не менее начальство решило — самолётами!
В 1941 году «юнкерсы» рейхсмаршала Геринга потопили в Ирбенском проливе советский эсминец «Сторожевой».
В ноябре 1975 года с тех же самых, когда-то немецких, аэродромов взлетели бомбардировщики главного маршала авиации Кутахова. Они тоже держали курс на Ирбены, и задание у них было тем же — бомбить советский корабль «Сторожевой».
Спирали истории, как и трассы самолётов, порой закручиваются в «мёртвые петли».
Командир отдельного дивизиона связи радиотехнического обеспечения полка фронтовой авиации подполковник В. Прожогин:
«Мы стояли под Тукумсом. Полк дружный, с традициями, опытом. Воевали в Северной Корее. Так что новенькие тогда Су-24 одним из первых в армии доверили нам. Восьмого ноября 1975 года ранним утром объявили боевую готовность. Подняли первое звено, второе, третье…»
Капитан-лейтенант В. Тыцких, замполит спасательного судна в Лиепае:
«В четыре утра подняли по тревоге всю базу. Мы получили приказ по радио: „Быть готовыми к работе с кораблём и экипажем на грунте“. Долго ломали головы: подводная лодка что ли затонула?»
М. Родионова, корреспондент флотской газеты «Страж Балтики»:
«В тот день наша газета вышла с фотографией „Сторожевого“ — „Лучший корабль Балтики“. Представляете, как взъярилось начальство! Никто не хотел верить, что это случайность, что фотография была сделана задолго до события и поставлена в номер только потому, что „Сторожевой“ ушёл в Ригу на праздник… Но это к слову… Но вот что любопытно… Самолёты были подняты и с бывшего немецкого аэродрома под Мамоново. Полк был либо девятаевский… Помните, пленный лётчик Михаил Девятаев бежал из лагеря на острове Рюген на немецком самолёте? Либо покрышкинский. За Девятаевым гнались „мессершмитты“, они поднимались как раз с того аэродрома, откуда взлетали теперь наши истребители в погоню за Саблиным…»
Рассказ одного из лётчиков, принимавших участие в операции 9 ноября 1975 года, майора Юрия Дробышева:
«Первоначально планировалось работать звеньями, но погода не позволяла выполнять групповые полёты. Поэтому стартовали одиночными экипажами.
Приказ был краток и однозначен: обнаружить БПК, опознать его по присвоенному номеру и произвести бомбометание впереди корабля по курсу на расстоянии 1000–600 метров, побудив тем самым экипаж судна прекратить движение.
Первым поднялся в небо экипаж заместителя командира полка, подполковника В. Потапенко, который одновременно выполнял роль и разведчика погоды. За ним — экипажи командиров эскадрилий и начальника воздушной огневой и тактической подготовки части майора А. Поротикова.
Выполнить задачу было непросто. Ведь предстояло найти в водах Балтики именно этот корабль (а в море находилось множество судов), опознать его, филигранно произвести бомбометание, чтобы не нанести ущерба ни БПК, ни, тем более, членам экипажа. Словом, это было под силу только высокоподготовленным воздушным бойцам. И мы остановили БПК…»
9 ноября 1975 года. Борт БПК «Сторожевого». Матрос Шеин:
«Подъёма как такового не было. В восемь часов был завтрак. Уже рассвело. Первой новостью, облетевшей корабль, было появление пограничных катеров. Они шли по левому борту и беспрестанно подавали сигналы остановиться. Саблин прокричал им в мегафон, что мы идём в море, чтобы заявить свой протест Политбюро, что мы не собираемся делать ничего дурного… Катера не отставали, а сзади нас нагонял сторожевик, которому, как мы позже узнали, было приказано открыть по „Сторожевому“ орудийный огонь, как только он выйдет на дистанцию залпа.
Саблин попросил комендоров повращать орудийными башнями — для острастки. Однако этого делать не стали. Ракетного оружия на борту не было, а боекомплект в башни не подавали. Об этом даже и мысли не было — стрелять по своим.
Радисты передали в эфир саблинское обращение: „Всем! Всем! Всем!“
Мы понимали: чтобы сохранить свою независимость, у нас только два выхода: либо стать к борту какого-нибудь судна, либо укрыться в терводах нейтрального государства.
Я смотрел на Саблина. Он, побледневший, молчал. „Сторожевой“ шёл вперёд».
В. Саблин (из показаний на суде):
«С пограничных кораблей я получал приказы остановиться и следовать в город Ригу, но этого не сделал. Это было диким упрямством с моей стороны, которое я объяснить не могу…»
Вряд ли он хотел объяснять суду, что под этим «упрямством» жила надежда, последняя, отчаянная надежда, что стрелять по кораблю не станут, что произойдёт чудо и погоня отстанет, скроется в дымке… На самый, худой случай в кармане тужурки лежал текст обращения за помощью к Генеральному секретарю ООН Курту Вальдхайму…
Матрос Шеин:
«К утру мы входили в Ирбенский пролив. Дальше начиналась открытая Балтика… И вот здесь-то появились самолёты — истребители-бомбардировщики. Они стали нас облетать, заходя на боевой курс. Чуть раньше радисты приняли предупреждение о том, что, если мы не остановимся, „Сторожевой“ будет потоплен. Весть эта сразу же распространилась по кораблю, и прежнее воодушевление погасло окончательно».
Матрос Максименко:
«В восьмом часу проснулся — завтрак готов, можно кормить экипаж. Пришёл Антон. Открываю, в столовой никого нет. Валайтис с кислой физиономией посмотрел на меня: „Идём под конвоем“.
Я стрелой вылетел на верхнюю палубу — на дистанции около мили по обоим бортам ходовые огни кораблей, видны вспышки сигнальных прожекторов. С левого борта — открытое море, справа — земля — значит, вдоль острова Сааремаа. Почти никто не завтракал, все разбежались по постам. Поел, не ощущая вкуса.
Спросил Валайтиса: „Обед будет?“ — „Пожарь отбивные“, — ответил он, глядя в иллюминатор. Вдалеке обозначался расплывчатый силуэт пограничного корабля. Я вставил броняшку в иллюминатор и задраил барашки; завалился в подсобку — нервы сдали, уснул.
Антон стучит в дверь. Открываю, спрашиваю: „Молчат?“ Кивнул в сторону юта. Иду через столовую — темнота, вышел на корму: красота, море отсвечивает золотом, багрово-красные волны, балтийское солнце тоже багровое — слепит. Вдалеке корабли.
Рассказывают, Саблин выступил в эфире напрямую, теперь во всех странах знают. Различаю вдалеке силуэт нашего эсминца. Сказали, вся эскадра в море рыщет. Рёв самолётов, задраились. Нормально. Возле нас на разных высотах ревут штук, наверное, двадцать самолётов. Что-то ударило. Болванку наш ракетоносец кинул — с ультиматумом командующего.
Периодически выскакиваем на ют посмотреть.
…Четвёртый час. По левому борту корабли: СКР, эсминец, тральщик, вдалеке — ВПК, десяток силуэтов — дистанция миль пять, но сближаемся. Нервы на пределе.
Пятый час. Справа и слева в кабельтове по два „охотника“, на борту чётко вижу абордажные команды. Восемь стволов направлены на нас с каждого борта и по четыре торпедных аппарата. Идут, а нервы у них ни к чёрту, как и у нас; все на палубах, боятся. Идём под эскортом час. У Антона из носа от напряжения потекла кровь. Я грызу зубами ногти: ну что, кто первый?
