Ирина Павлова - Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941
Таким образом, Сталин приписал Ленину именно то, от чего он отказался, заявив о «коренной перемене всей точки зрения нашей на социализм»[600]28. В современной литературе имеется немало подтверждений тому, как вольно обращались публикаторы с произведениями Ленина. А. Латышев, автор книги «Рассекреченный Ленин» (М., 1996) привел несколько интересных фактов о «корректировке» ленинских представлений о социализме. Выступая на торжественном заседании пленума Моссовета, МК РКП(б) и МГСПС 6 ноября 1920 г., Ленин в очередной раз повторял: «...мы всегда подчеркивали, что в одной стране совершить такое дело, как социалистическая революция, нельзя...»
Фраза эта тогда же была опубликована в «Стенографических отчетах Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов» (№ 15), вошла затем во 2-е и 3-е издания собраний сочинений Ленина. А уже в четвертом издании в 1955 г. она была без всяких отточий изъята из текста. Соответствующая купюра сделана и в 5-м, так называемом полном собрании сочинений...
Аналогична судьба абзаца из доклада Ленина о внешней и внутренней политике Совнаркома на заседании Петроградского Совета 12 марта 1919 г.: «Дело строительства целиком зависит от того, как скоро победит революция в важнейших странах Европы. Только после такой победы мы можем серьезно приниматься за дело строительства».
Или такой пример: во 2-м и 3-м изданиях – выступление Ленина на собрании секретарей ячеек Московской организации РКП (б) 26 ноября 1920 г. приводится по архивной стенограмме, а в последующих 4-м и 5-м изданиях – уже по газетному отчету. И вся эта затея большевистских цензоров – ради того, чтобы скрыть абзац: «... но как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить весь капитализм, мы немедленно схватим его за шиворот»[601]29.
Говоря о сталинском видении вопроса о возможности построения социализма в одной стране, историк Б. Николаевский пришел к проницательному заключению о том, что «Сталин ни разу не сделал даже попытки проанализировать обстановку, чтобы показать, какие именно элементы ее позволяют ему считать построение социализма в России возможным, никогда и нигде не указывал, на какие именно социальные силы при этом можно опереться. Свой вывод он вообще не обосновывает, не доказывает, а декретирует... у него никогда в высказываниях на эту тему не звучали ни крестьянофильские, ни вообще гуманистические ноты. Вопрос он ставит всегда в иной плоскости, внимание своей аудитории всегда концентрирует на других сторонах проблемы»[602]30.
Анализ обстановки, вопрос о социальных силах, крестьянофильские ноты и тому подобные тонкости Сталин оставил таким теоретикам партии, как Н. Бухарин, Л. Троцкий, Евг. Преображенский и другие, хотя и использовал в своих действиях их теоретические рассуждения, которые в его трактовке приобретали чисто утилитарный смысл. Как образно заметил Н. Валентинов (Н. Вольский): «В мозг Сталина и К° входит в крайней, потом обнаружится – в чудовищной форме, идея Преображенского о строительстве социализма на базе "первоначального накопления". Из всех этих элементов и начнет слагаться "сталинизм"»[603]31.
Как бы там ни было, для себя Сталин уже нашел решение и определил направление деятельности. Поэтому в брошюре «К вопросам ленинизма» он несколько раз возвращается к вопросу о возможности построения социализма в СССР и в своей манере, как бы вколачивая гвозди, многократно повторяет, что «пролетариат победившей страны может и должен организовать у себя, после взятия власти, социалистическое производство», что означает «построить социалистическое общество». И далее: «Мы можем и должны построить полное социалистическое общество, ибо мы имеем в своем распоряжении все необходимое и достаточное для этого построения»[604]32. Таким образом, видение Сталиным строительства социализма предполагало именно формационный характер этого процесса, но не сущностно, не концептуально, а механистично, организаторски, техницистски.
Но если Сталин с такой убежденностью говорил, что «мы можем и должны...» – а «мы» в данном случае – это он, Сталин, так как он больше никого об этом не спрашивал – значит, у него есть ответ на вопрос «как». И в ответ на этот вопрос он без колебаний отвечает – «сверху», посредством власти, что фактически и означает «загнать население в новый строй силой». Высказываний на эту тему у Сталина предостаточно: «...Власть используется как рычаг для перестройки старой экономики и организации новой», «использование власти пролетариата для организации социализма», «для чего же мы брали власть в октябре 1917 г., если не рассчитывали построить социализм?»[605]33.
Сталин знал, что такая сила, посредством которой можно загнать население в новый строй, у него была. Недаром он так упорно и целенаправленно занимался проведением секретной партийно-государственной реформы, в результате которой родился феномен партийного государства с его иерархией партийных комитетов во главе с назначенными «сверху» секретарями и всеохватывающей секретностью. Это оказалась на редкость простая и архаичная система власти, не связанная ни законами, ни правовыми нормами, ни контролем общества. В традициях России был другой, архаичный регулятор отношений между государством и обществом – «приказ – подчинение». При определенных условиях этот регулятор можно было перевести в режим прямого насилия.
Главное, что отличало Сталина от его политических противников уже в 1920-е гг. – это, во-первых, абсолютная беспринципность не только по отношению к чужим текстам и высказываниям, но и в выборе средств для достижения цели, среди которых ложь и фальсификация были его верными друзьями, а во-вторых, абсолютное отсутствие чувств жалости и сострадания. Б. Николаевский приводит очень характерный для личности Сталина эпизод. Осенью 1921 г. на заседании коллегии Наркомнаца, во главе которого тогда стоял Сталин, только что приехавший представитель Башкирской республики делал доклад об ужасах голода. Жуткий рассказ все слушали с глубоким волнением. В одном месте у кого-то из слушателей вырвалась реплика: «Но ведь это один ужас, что творится!» Сталин, который вел собрание, коротко оборвал: «Ужас, это когда речь идет об отдельном человеке. Если речь идет о миллионах, это не ужас, а статистика... Товарищ, продолжайте Ваш доклад!»[606]34. К этим качествам прилагалась отсутствовавшая у его политических противников уверенность в своей политической позиции. «Нельзя строить социализм, не будучи уверен, что его можно построить, не будучи уверен, что техническая отсталость нашей страны не является непреодолимым препятствием к построению полного социалистического общества. Отрицание такой возможности есть неверие в дело строительства социализма, отход от ленинизма»[607]35.
В сталинской уверенности была своя привлекательность для широких масс, вошедших в политику после 1917 г., стремившихся достичь хорошей жизни и социального реванша как можно быстрее[608]36. Действительно, такая уверенность заражала, тем более, что Сталин умело пользовался популистскими лозунгами. Вот строки из его письма А.М. Горькому в декабре 1930 г.: «Дела идут у нас неплохо. И в области промышленности, и в области сельского хозяйства успехи несомненные. Пусть мяукают там, в Европе, на все голоса все и всякие ископаемые средневекового периода о "крахе" СССР. Этим не изменят ни на йоту ни наших планов, ни нашего дела. СССР будет первоклассной страной самого крупного, технически оборудованного промышленного и сельскохозяйственного производства. Социализм непобедим. Не будет больше "убогой" России. Кончено. Будет могучая и обильная передовая Россия»[609]37.
Однако одной уверенности и популистских лозунгов было бы недостаточно. Нужен был еще один немаловажный фактор, по силе воздействия сравнимый с рычагом власти. Им стала идея великодержавия. Однако в российской истории великодержавие имеет не только ментальный характер, а объективно выступает как целостная социокультурная система, носителем которой является государство. Система великодержавного господства реализуется путем насилия, направленного внутри страны на политическую, социальную и экономическую экспроприацию подданных и на территориальное расширение вовне. Фактор великодержавия Сталин искусно использовал в 1922 г., создавая свой Советский Союз как унитарное государство. На чувствах великодержавия он играл и в период строительства социализма, и в годы Великой Отечественной войны, и последующего восстановления разрушенного хозяйства. За время сталинского правления великодержавное сознание народа усилилось многократно. Многократно упала и цена человеческой жизни. Очень тонко почувствовал это противоречие и отразил в своем дневнике 25 июня 1945 г. замечательный советский режиссер А.П. Довженко. Эту запись стоит привести полностью: «Вчера я был на Параде Победы на Красной площади. Перед великим мавзолеем стояли войска и народ. Мой любимый маршал Жуков прочел торжественную и грозную речь Победы. Когда вспомнил он о тех, кто пал в боях, в огромных, неведомых в истории количествах, я снял с головы убор. Шел дождь. Оглянувшись, я заметил, что шапки (так в тексте. – И.П.) больше никто не снял. Не было ни паузы, ни траурного марша, ни молчания. Были сказаны вроде бы между прочим две или одна фраза. 30, если не 40 млн жертв и героев будто провалились в землю или совсем не жили, о них не вспомнили, как о понятии... стало грустно, и я уже дальше не интересовался ничем... Перед великой их памятью, перед кровью и муками не встала площадь на колени, не задумалась, не вздохнула, не сняла шапки. Наверное, так и надо. Или, может, нет? Ибо почему же плакала весь день природа? Почему лились с неба слезы? Неужели они подавали знак живым?»[610]38.
