Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества

Однако правящей верхушке было недостаточно простого и пассивного повиновения. Ей нужно было организовать миллионы людей на форсиро­ванную модернизацию, заставить их активно, с энтузиазмом и верой вы­полнять задачи, поставленные «наверху», и перевыполнять их. Для этого необходима была особая мобилизационная модель, и советская верхушка по ходу дела сооружала ее, почти экспериментально подбирая адекватные ей формы с целью ускоренного развития индустриальных производитель­ных сил. Для этого внедрялись общественные отношения, основанные на приказах, системе неоплаченного труда и стремлении разбить все горизон­тальные социальные связи между людьми, огосударствить человеческие контакты и направить их в русло официальных властных институтов.

В 1930-е годы сталинская система приобрела вид четырехступенчатой иерархической структуры «бонапартистского» типа[453]. На верхней ступени общественной пирамиды находился единовластный харизматический вождь, сакральность которого подкреплялась новой мифологией. Фигура покоящегося в Мавзолее Ленина была обожествлена, но то был бог далекий, «ушедший». Сталин подавался не только как его пророк, но фактически как его живое воплощение - «Ленин сегодня», то есть земной бог. В этом смысле Сталин продолжал традиции восточного деспотизма. Ему даже возносили молитвы. «Если ты, встретив трудности, вдруг усомнишься в своих силах - подумай о нем, о Сталине, и ты обретешь нужную уверенность. Если ты почувствовал усталость в час, когда ее не должно быть - подумай о нем, о Сталине, и усталость уйдет от тебя... Если ты замыслил нечто большое - подумай о нем, о Сталине, - и работа пойдет споро. Если ты ищешь верное решение - подумай о нем, о Сталине, - и найдешь это решение», - поучал печатный орган партии, газета «Правда»[454].

Пропагандистская машина старательно создавала облик богочеловека - мудрого, всезнающего и вездесущего, сурового, но доброго по отношению к народу (отсюда и многочисленные вариации на тему «Сталин и дети»), любящего простого человека и заботящегося о нем, беспощадного в гневе, но справедливого. Впрочем, здесь была оставлена необходимая лазейка для отступления: Сталин стремился поставить дело так, чтобы все «непопуляр­ные» меры, вплоть до жесточайшего террора, представали как «обман до­верия» вождя («Сталин не знает»). Но «обмануть» вождя можно было лишь ненадолго - затем он «вмешивался», исправлял положение и карал виновных в «злоупотреблении» (так было и с «коллективизацией», и с репрессиями 1937-1938 гг., списанными на отстраненного и расстрелянно­го министра Н.И.Ежова). Миф о вожде развивался и совершенствовался. К его всеведению добавлялись новые и новые грани и стороны: гениальный полководец, выигравший войну, главный теоретик «марксизма-ленинизма» как науки наук и непререкаемый авторитет в любых «частных» науках. Все, кто был свидетелем прежнего, домифологического бытия Сталина, уничтожались столь же беспощадно, как и его оппоненты в любой отрасли человеческого знания.

Вторую ступень занимала небольшая группа соратников Сталина, его ближайшее политическое и партийное окружение. Его можно назвать ста­линской властвующей элитой. В отличие от системы противоборствующих элитарных («термидорианских») группировок 1920-х гг., структура, сло­жившаяся в 1930-е годы, была моноэлитно-олигархической, причем под­черкнуто связанной с вождем и зависимой от него. Именно через Сталина осуществлялся элитный статус этих деятелей; если он был вождем всех и вся, то они - как бы отраслевыми вождями. На них лежал отблеск его са- кральности. Но при потере милости вождя любой член или группа членов элиты проваливались в политическое или даже физическое небытие. По­этому внутри правящей элиты также происходили постоянные столкнове­ния, закулисная борьба, взаимное подсиживание и сведение счетов.

Сталинская элита фактически увенчивала собой третью ступень - бюрократию, подобно тому, как сам «отец народов» увенчивал элиту и всю пирамиду. Функция номенклатурщиков-бюрократов (партийных, государ­ственных, хозяйственных, «общественных») на всех уровнях состояла в конкретном осуществлении решений, принимаемых на верхних ступенях пирамиды. Вождь и его элита в широком смысле слова выражали, в ко­нечном счете, интересы именно бюрократии (советских государственных капиталистов), постоянно воспроизводили ее и обеспечивали ей льготы и привилегии. Но на практике интересы верхних этажей власти и конкрет­ных групп бюрократии совпадали далеко не всегда.

Бюрократ, заняв определенную должность, стремится к прочности и стабильности своего положения, начинает проявлять консерватизм, с опа­ской относится к любым резким и быстрым переменам, воспринимая их как нежелательные. Напротив, Сталин и элита 1930-х гг. пытались форси­ровать темпы экономического индустриального развития, чтобы укрепить прочность своей власти и обеспечить материальную основу собственного могущества и привилегий. Поэтому один из принципов «сталинизма Ста­лина» состоял в том, чтобы держать все сферы жизни в стране в состоянии постоянного напряжения, перманентной мобилизации и бдительности, что позволяло поддерживать атмосферу «чрезвычайщины», военного лагеря[455]. Вот почему для низшего и среднего звена бюрократии (чтобы оно «не за­сиживалось») предназначался не только пряник, но и кнут в виде постоян­ного контроля, систематических взбучек[456] и периодически повторявшихся чисток и перетряхиваний, доходивших до физического истребления целых групп и эшелонов бюрократии.

Выполнять распоряжения начальников-бюрократов и с энтузиазмом трудиться на фабриках, стройках, в полях и учреждениях должны были трудящиеся массы. Они составляли четвертую, низшую ступень общест­венной пирамиды. Но в рамках мобилизационной модели форсированного развития им отводилась и еще одна роль. Постоянное апеллирование к массам широко использовалось сталинским бонапартизмом для подстеги­вания и запугивания бюрократического аппарата. Верхушка власти при необходимости давала понять, что она готова вместе с народом принять меры против бюрократов, постоянно подчеркивала, что она сама отражает интересы трудящихся (советская компартия «есть передовой, организован­ный отряд пролетариата Союза ССР, высшая форма его классовой органи­зации», - говорилось в партийном уставе[457][458]), а также интересы общества в целом - общегосударственные, общенациональные. Тем самым она как бы отмежевывалась от представителей бюрократии, когда те действовали во­преки «общим интересам» системы в целом, нарушая, как заявлялось, ин­тересы трудящихся. Этот метод не был, конечно же, изобретением Сталина или кого-либо из его окружения. Он также вытекал из восточно-деспоти­ческих традиций, при которых центральная власть сводила вместе и кон­центрировала интересы разобщенных патриархальных общин. Характерно, что к таким же приемам прибегал любимый «отцом народов» первый рус­ский царь Иван Грозный, в борьбе за свое единовластие не брезговавший поддержкой «низших» якобы против «сильных» и «богатых» .

Заинтересованность аппарата в стабильности и, следовательно, огра­ничении масштабов форсирования и подхлестывания модернизации ста­линская правящая верхушка изображала как сознательный саботаж, вреди­тельство, противоречащее чаяниям и устремлениям народных масс. «Партия приняла специальное решение в организационном отношении, облегчающее борьбу с этими канцелярско-бюрократическими методами. Вы знаете, что одним из характерных признаков и проявлений этого метода было раздутие функционалки в наших организациях хозяйственных, где разделялась от­ветственность, где многочисленность органов, параллельно работающих, путающихся друг у друга в ногах, мешала улучшению работы», - заявил, выступая на пленуме ЦК партии в феврале 1937 г. глава правительства В.М.Молотов, и добавил: «...это был, видимо, союз вредителей и голово­тяпов». Вторя ему, секретарь ЦК партии Л.М.Каганович заявил с места: «...Я думаю, функционалка в легкой промышленности была вредительст­вом»[459]. А прокурор СССР А.Я.Вышинский подчеркивал, что именно бю­рократическую атмосферу используют «саботажники» и диверсанты» в «маскировке своей преступной, вредительской деятельности»[460].

Сталинское заигрывание с массами не ограничивалось проведением периодических антибюрократических кампаний. Постоянная перестанов­ка аппарата создавала условия для социальной мобильности, для быстрого продвижения «человека из народа» по крутым ступеням общественной лестницы. Возможность этого ярко демонстрировалась массам на приме­рах героев истинных и вымышленных. Так начинал свою карьеру будущий лидер партии и государства Л.И.Брежнев, которого волна чисток конца 1930-х гг. вознесла из инженеров на пост заведующего отделом, через год - секретаря Днепропетровского обкома партии, а после войны - и выше. Лишенные социальной и личной свободы трудящиеся могли (разумеется, не все!) обрести своеобразную компенсацию в виде надежды на путь на­верх и связанное с этим преуспеяние. На киноэкранах зритель видел мно­гочисленных героев и героинь, совершающих стремительное восхождение от «сохи и станка» до высот политического и государственного руково­дства, всеобщей известности и авторитета. На подобных реальных героев «рабочей аристократии» сталинизм пытался опереться. Наличие многочис­ленных иерархических ступеней, привилегированных и «подкармливае­мых» слоев отражало глубокий антиэгалитаризм сталинской политики.