Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
То же самое и в отношении «обиженных». Сам «воровской мир» был настроен резко отрицательно к процедуре так называемого «опетушения» — то есть изнасилования осуждённых за какие-то провинности. В «правильных хатах» (камерах под контролем «братвы», воровских «смотрящих») за подобную попытку можно было серьёзно ответить. Во многих воровских «прогонах» тех лет читаем: «Мужики! Прекратите плодить «обиженных»! «Менты» после используют их против вас».
В «зонах» «воровской мир» тоже всячески пытался пресечь беспредел и «обжималовку», наказывать за лагерные грабежи. «Элита» стремилась сделать так, чтобы «мужик» сам нёс ей необходимое. Как мы уже говорили выше, в условиях необдуманных ограничений колонистской жизни со стороны власти «чёрные» имели возможность выказывать себя «благодетелями» и «защитниками» «мужика», создавая в «зонах» «чёрный рынок». Здесь можно было купить всё — от шоколада с колбасой до водки и анаши. В колониях спокойно ходили деньги. Это был для «мужика» единственный способ облегчить своё существование.
Поэтому рассказы Снырцева опять-таки извращают действительность, обвиняя в лагерном беспределе «воров в законе». Это заведомое искажение фактов. А то, что такой беспредел существовал, — разумеется, факт. Но именно там, где сама администрация ему попустительствовала. Убирая из «зоны» «воровских положенцев» и «смотрящих», «начальники» не в состоянии были самостоятельно поддерживать дисциплину и режим — даже драконовскими методами. Когда в «зоне» исчезал «чёрный рынок» (снимавший во многом напряжённость в арестантской среде, дававший зэкам возможность использовать по своему разумению заработанные и обналиченные с помощью «воровского мира» деньги), на смену ему приходило чувство нищенской безысходности. Переставали жёстко действовать арестантские и воровские «законы», каравшие беспредел. Наступала эпоха безвластия (официальная власть в расчёт не принималась), и наиболее наглые, злые и крепкие «отморозки» начинали диктовать свои «законы джунглей».
Против «отморозков», а вовсе не против «воров», следовало направить главный удар. В «зоне», у администрации были зачастую связаны руки. Штрафной изолятор и ПКТ в колонии не являлись действенными средствами наказания: «братва» давно научилась «греть» своих «корешей» и там, нелегально передавая им всё, что необходимо. На тюремный же режим можно было отправить очень немногих: чрезвычайно сложной была процедура такой отправки, да и подобными поступками начальство как бы расписывалось в собственной слабости. Мол, не можете сами с нарушителями справиться, всех сплавляете на «крытую»! (Перевод же в «Белый лебедь» означал не смену режима, а как бы меру воздействия в рамках того же самого режима — просто «перевод в помещение камерного типа»).
Сама по себе идея создания отдельного учреждения для изоляции лагерных подонков может быть признана целесообразной и разумной. Однако изначально усилия были направлены не только (и не столько) против конкретных беспредельщиков, сколько против «чёрной идеологии» — конкурентов лагерной администрации в борьбе за власть в местах лишения свободы.
Попытка убедить общественность в том, будто в условиях строгой изоляции можно «перевоспитать» настоящего вора или «авторитета» — это, мягко говоря, заблуждение. На эти грабли власть уже наступала в 60-е годы. К тому же и «изоляция» в «Белом лебеде» — понятие довольно условное. Об этом — чуть ниже.
«Письменные обязательства о прекращении преступной деятельности» — после исторической сходки и принятия предложений Черкаса эти «подписки» потеряли всякий смысл. Они годились только для бумажных отчётов перед московским начальством «о проделанной работе».
Остаются только «приобщение к общественно полезному труду» и «выступления перед осуждёнными». Это действительно серьёзно.
Однако и здесь не всё просто. Прежде всего — работа на производстве, согласно классическому «воровскому закону», «вору» не западло. В 60-е, в период «ломок», «законники» отказывались от труда не потому, что запрещал «закон», а «на характер», в пику тем, кто их принуждал. Так что просто труд на производстве ещё не ведёт к развенчанию «авторитета» — особенно тогда, когда он вкалывает с такими же «братьями».
Другое дело — уборка ПКТ, ремонт охранных сооружений. Это, конечно, позор. Однако в Усольское ЕПКТ попадает не только элита уголовного мира. Здесь немалую часть составляют просто злостные нарушители режима колоний, арестанты, «неудобные» для администрации. В том числе даже из «мужицкой» или «фраерской» (в нынешнем понимании — «воровская пристяжь») среды. Они-то (и слабовольные, сломавшиеся «блатари») в основном и занимаются «позорной» работой. То же можно сказать и о «публичных выступлениях» «авторитетов».
И всё же будем справедливы: за долгие годы существования «Белого лебедя» здесь научились «ломать» арестантов — в том числе и «авторитетных». С особой гордостью Снырцев перечисляет имена «перевоспитанных»:
Это такие особо опасные рецидивисты, как Сидоренко по кличке «Кукла», Попов — «Жаркун», Кравцов — «Кравец», Бобохидзе — «Гиви»…
Конечно, развенчание даже одного лидера — дело далеко не простое. На некоторых из них уходят годы. Например, с Сидоренко (кличка «Кукла») мы работали семь лет (это был самый изворотливый «вор» из тех, кто к нам попадал), с Кравцовым — около двух лет.
Кстати, вопрос по ходу дела: если многих лидеров приходится развенчивать по много лет, как понимать утверждение, что «удалось добиться выполнения всеми правонарушителями норм выработки»? Мягко говоря, одно с другим не вяжется…
К тому же начальник УЛИТУ малость покривил душой, заявляя в 1992 году о «перевоспитании» осуждённого Сидоренко. Уже в следующем году начальник «Белого лебедя» майор внутренней службы Александр Шерстобаев случайно проговорился:
Недавно пришлось наказать Рогова. Я делал обход, зашёл в камеру, там Рогов и Сидоренко. Последний не встал при моём появлении. Рогов бросил мне: «Места мало!» В результате получил десять суток штрафного изолятора в одиночке…(«Серые будни «Белого лебедя»)
Значит, «исправившийся» Сидоренко может позволить себе не вставать при появлении начальника ИТУ?! Поступок вызывающий даже в обычной колонии — тем более в «воровской крытке»! Ой, не вяжется что-то у «воспитателей»…
Зная историю «воровского братства», психологию «воров», приходится сомневаться, что их можно «сломать» «строго по закону» (как утверждал сам Снырцев). Если уж в обычных «зонах» никогда не стеснялись в средствах, то «Белому лебедю» просто по статусу положено!
Ну не будет настоящий «вор» или «авторитет» «ломаться» только потому, что ему якобы «перекрыли каналы информации» и «дороги» с волей! Тем более что такое «перекрытие» — не более чем миф. Это даже в лучшие времена косвенно признавал сам Снырцев, рапортуя:
Очень трудно поддаётся нашему воздействию «вор» Кутателадзе… Его щупальцы простираются далеко за пределы колоний нашей области… Существующие каналы связи Кутателадзе со «свободой» надёжно контролируются администрацией центра.
Но если «дорога» одного «авторитета» контролируется администрацией, это не значит, что она контролирует все подобные нелегальные связи. Это практически неосуществимо. Что и показали дальнейшие события.
В августе 1992 года начальник Усольского УЛИТУ Василий Снырцев с гордостью рапортовал о том, что «в течение всего времени существования в профилактическом центре не допущено ни одного преступления». И следом, в ноябре того же года, в «Белом лебеде» рвануло с такой силой, что грохот разнёсся по всей стране. Рвануло и в прямом, и в переносном смысле.
Причиной послужило открытое предательство служебных интересов двумя офицерами «Белого лебедя», причём офицерами достаточно высокого ранга — командиром войскового подразделения, охранявшего ЕПКТ, подполковником внутренней службы О. Большаковым, и начальником отделения боевой подготовки подполковником внутренней службы В. Юрьевым. Большаков передал осуждённому Таранюку гранаты и боеприпасы, украденные Юрьевым на службе! Хороша «изоляция», о которой с гордостью поведал всей стране Снырцев! Если подполковники проносят оружие, что говорить о каких-нибудь лейтенантах или тем паче прапорщиках? Что говорить о проносе жалкой колбасы или спиртного? Кстати, любопытные подробности сообщил в ведомственном журнале «Преступление и наказание» журналист Владимир Грибов:
Как выяснилось, О. Большаков давно уже наведывался к осуждённому, который заведовал в колонии выпуском ширпотреба из дерева. За дешёвые поделки, за водку (выделено мною. — А.С.) и купился офицер...(«Серые будни «Белого лебедя»)
