Джон Феннел - Кризис средневековой Руси 1200-1304
Несмотря на феодальные распри, продолжавшиеся целое десятилетие, братья так или иначе умудрились просуществовать друг с другом еще четыре года. Очевидно, было выработано какое-то соглашение (modus viuendi), поскольку в 1293 году все князья старой Ростовской земли, даже Дмитрий Борисович, последовали за Андреем Александровичем в Орду и приняли участие в опустошительном походе Дюденя на Русь. Несмотря на то что Константин был сторонником Андрея, ему не удалось удержать татар от нападения на Углич. Однако ему не пришлось долго ждать своего часа: в 1294 году, когда умер Дмитрий Александрович, а его брат Андрей опять стал великим князем, смерть настигла и Дмитрия Борисовича. Он умер, не оставив наследника, и Константин снова стал ростовским князем, а в Углич посадил княжить своего сына. Persona grata в Золотой орде, в 1302 году он взял в жены татарскую княжну и оставался в Ростове до своей смерти в 1307 году. Его поддержка Андрея (он был его сторонником на съезде во Владимире в 1296 году) и постоянная готовность призвать себе на помощь татарское войско были столь же пагубными для Ростова, как и бездарная политика Андрея для Суздальской земли.
Белоозеро оставалось в стороне от борьбы за ростовский престол. Дмитрий Борисович, правда, пытался очернить своего дядю Глеба Васильковича Белозерского, когда последний умер в 1278 году. Через девять недель после его смерти епископ Игнатий приказал выкопать останки из ростовского собора[210], пытаясь тем самым показать, что покойный и его потомки не имеют более прав на ростовский престол, и размежевать позицию Дмитрия от заискиваний Глеба перед татарами; — «служаша им» — так характеризует Глеба его в остальном хвалебный некролог[211]. В следующем году Дмитрий отобрал те части района Белоозера, которые теперь принадлежали сыну Глеба Михаилу[212]. Но кроме этих двух эпизодов, об отношениях между Белоозером и Ростовом нам больше ничего неизвестно. Либо летописцы утратили интерес к этому княжеству после смерти Глеба, либо никаких столкновений не было. Во всяком случае, к концу XIII века Белоозеро фактически отделилось от других княжеств, некогда составлявших единое родовое наследие Константина Всеволодовича.
То же произошло и с Ярославлем. Федор Ростиславич, правивший почти сорок лет (1260–1299) этим полученным им посредством женитьбы княжеством, по-видимому, не имел тесных связей с Ростовом, Угличем или Белоозером[213]. За время своего длительного правления Федор Ростиславич нечасто бывал в Ярославле — он проводил время то в Золотой орде, то сражаясь на стороне татар в русских и иных землях, то управляя Смоленским княжеством, которое он приобрел после смерти своего брата Михаила в 1279 году и которое он номинально «держал» до 1297 года, пока его племянник Александр Глебович не отобрал у него Смоленск «лестию (хитростью)»[214]. Подобно Белоозеру, Ярославль выпал из родового наследия Константина Всеволодовича и оставался независимым до окончательного поглощения его Москвой в XV веке.
При всей их независимости друг от друга правители Ростова — Углича, Белоозера и Ярославля были связаны между собой одинаковыми взаимоотношениями с Золотой ордой. Все князья, исключая только Дмитрия Борисовича, отличались нежеланием или неспособностью оказать хотя бы малейшее сопротивление татарскому давлению и готовностью считать любого хана своим господином. Сказанное вовсе не означает, что население этих городов разделяло мнение князей: народный мятеж 1289 года в Ростове, например, завершившийся изгнанием татар из города (пускай и с одобрения Дмитрия), похоже, повторял массовые восстания, захлестнувшие Суздальскую землю в 1262 году и не имевшие от князей никакой поддержки.
Может быть, князья не имели другого выхода? Может быть, их поведение определялось не дошедшими до нас договорами с ханами? Так или иначе, они вели себя так, как будто располагали еще меньшей свободой, чем князья в других частях Суздальской земли. Хан был их хозяином. Они сражались на стороне татар в иных землях: четверо из них участвовали в кавказском походе 1277 года (см. прим. 62, 63); двое, Федор Ярославский и Михаил Белозерский, помогли подавить антитатарское восстание дунайских булгар в 1278 году [215]; они были в составе первого татарского похода Андрея в 1281 году; они последовали за Андреем в Орду в 1293 году, после чего помогали Дюденю опустошать Суздальскую землю. Не исключено даже, что они участвовали во всех трех упоминаемых источниками татарских набегах на Литву (1279, 1282 и 1289 годы)[216]. Дважды их епископ ездил в Орду «за причет церковный (по делам духовенства)»[217]. Трое из них были женаты на татарских княжнах — что стало обычным делом только в XIV веке. А один из них, Федор Ростиславич Ярославский и Смоленский[218], провел многие годы при дворе хана, женился на его дочери, был ханским виночерпием и фаворитом, рассматривался ханом как его улусник и служебник и, если можно верить его агиографу (Федор был впоследствии причислен к лику святых), получил тридцать шесть городов и был отослан обратно в Ярославль с татарским войском [219].
Что касается других районов Северной Руси, то об их истории в последней четверти XIII века почти ничего не известно. Суздаль, Северный Галич, Дмитров, Юрьев Польский, Стародуб и Муром как будто и не существовали для летописцев того времени. Молчание источников, однако, совсем неудивительно. Помимо Новгорода свои собственные летописи велись только во Владимире и в Ростове. Какие-то попытки вести погодные записи делались в Москве и Твери. Фрагменты летописей были занесены во Владимиро-Ростовский свод, который позднее вошел в Лаврентьевскую и Троицкую летописи, равно как и сохранившиеся фрагментарные церковные записи о делах и перемещениях высшего духовенства. Только одной территории, лежавшей вне сферы власти великого князя владимирского, удалось вести какое-то подобие летописания — это была Рязань; но уцелели лишь немногие рассказы рязанского происхождения о двух татарских нашествиях (1278 и 1288 годов)[220] и о нападении Даниила Московского (1300 год)[221].
При последних двух потомках Ярослава связи между Новгородом и великим князем стали постепенно ослабевать. Новгород неуклонно прокладывал свой путь к еще далекой пока независимости. Однако без военной поддержки ему было пока не обойтись, если не для защиты западных рубежей, то хотя бы для сопротивления господству татар и сопровождавшему его разорению. Татарская угроза постоянно нависала над новгородцами с тех пор, как Александр Невский поддержал перепись силой оружия в 50-х годах XIII века: Ярослав Ярославич был на волосок от того, чтобы призвать татарское войско для усмирения Новгорода в 1270 году, а в 1272 году Василий привел-таки татар, чтобы опустошить эту землю и прогнать своего племянника. Вот почему в Новгороде постоянно должен был находиться князь — или его ставленник — вместе с войском.
Во время первого правления Дмитрия Александровича в качестве великого князя его отношения с Новгородом были безоблачными. Он по-прежнему пользовался авторитетом князя, которого новгородцы дважды призывали на княжение, но который никогда не пересекал их рубежи во главе татарского войска, и с городскими властями он успешно сотрудничал. В начале 1278 года Дмитрий провел в высшей степени успешный совместный поход сил Новгорода и Суздальской земли в Карелию — обширную территорию с размытыми границами, расположенную между Ладожским озером и шведской Финляндией и простиравшуюся дальше на север. Объединенные силы под началом Дмитрия «казни корелу и взя землю их на щит». В том же году Дмитрий получил разрешение построить крепость в городе Копорье у Финского залива, возможное прибежище и перевалочный пункт по пути в Швецию на случай междоусобной войны и вынужденного бегства[222].
Поворотной точкой в отношениях Дмитрия с Новгородом стал 1280 год, когда между великим князем и городом вспыхнула ссора. В источниках ничего не сообщается о причинах, а только лишь о последствиях. Попытка архиепископа утихомирить Дмитрия успеха не имела, и зимой 1280/81 года он вторгся в Новгородскую землю с суздальским войском. И опять, как это часто бывало, когда русские противостояли русским, из этого вторжения ничего не вышло. Так или иначе, был заключен мир. Но нападение не прошло бесследно. Новгородцы больше не приглашали Дмитрия в князья, более того, они отказали ему в убежище во время первого татарского похода Андрея, сравняли с землей его крепость в Копорье, призвали в князья его брата в 1282 году. Новгородцы приняли Дмитрия на княжение только тогда, когда сила обстоятельств и крайняя степень военного давления вынудили их это сделать в 1283–1284 годах. Второй период правления Дмитрия (1284–1294) прошел большей частью при полном молчании осторожного новгородского летописца, который почти не упоминает о деятельности князя, — трудно даже сказать, находился ли он в основном в Новгороде в это время или же его заменял там его наместник. Правда, Дмитрию удалось заставить новгородцев пойти вместе с его войском походом на Тверь в 1287 году, но, с другой стороны, в городе произошли три сильнейших восстания (1287, 1290, 1291 годов), что указывает на жестокую борьбу между боярскими группировками, поддерживавшими Дмитрия и противостоявшими ему[223]
