Ирина Карацуба - Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов

Многие заговорщики «вскричали, что покушение на жизнь императора есть необходимость», а Иван Якушкин предложил себя в убийцы со словами: «Рок избрал меня в жертвы, сделавшись злодеем, я не должен, не могу жить: совершу удар и застрелюсь». Правда, уже на следующий день мысль о цареубийстве была оставлена. Заговорщики поняли, что смутившие их слухи ложны, «предположенное злодейство будет бесплодно, ибо тайное общество не имеет еще средств оным воспользоваться» (Сергей Муравьев-Апостол). Кроме того, большинство заговорщиков пока еще не свыклись с мыслью о цареубийстве — «крови по совести». Против цареубийства высказался, например, Пестель, его поддержал его будущий оппонент Трубецкой.

В Московском заговоре, как в зародыше, уже содержались все основные проблемы и противоречия декабризма — как внутренние, так и внешние. Еще в Петербурге при обсуждении написанного Пестелем устава, «Статута» Союза спасения, во многом копировавшего масонские обряды и клятвы, многие из участников обсуждения отвергли этот документ. Отвергли на том основании, что он «годен разве для разбойников муромских лесов», а не для культурного общества с политическими целями. Предложенные Пестелем строго конспиративный характер организации, деление членов общества на «разряды», безоговорочное подчинение «низших» «высшим», угроза смерти за предательство — все это считалось среди современников «якобинством» (имелся в виду печальный опыт якобинского террора во Франции).

Начались длительные споры о принципах построения и деятельности общества, целях и средствах их достижения. Историки по-разному трактуют эти споры — то как столкновение либеральной и радикальной (революционной) линий движения, то как споры любителей и профессионалов, то как конфликт сторонников разных европейских моделей тайных обществ (одни декабристы ориентировались на немецкий просветительский Тугенбунд, другие — на итальянских революционных карбонариев) или разных масонских систем (из масонских лож вышли более 50 декабристов). Споры эти в плане организационно-тактическом шли вплоть до утра 14 декабря 1825 г., а в идейном — продолжались и в ссылке, при написании мемуаров.

Организационные и тактические зигзаги декабристов в значительной степени объясняются тем, что заговорщики и правительство работали над одним и тем же — планами реформ для России. Катастрофическое столкновение 1825 г. было следствием, прежде всего, деспотического режима и отсутствия «обратной связи» общества и власти. Даже сравнительно либеральное правительство Александра I, намекая на возможность коренных реформ, держало в тайне от общества процесс разработки конкретных документов, периодически от них отрекаясь. Мыслящее же дворянство, не видя реальных перемен, вынуждено было создавать тайные общества.

Правда, после кризиса 1817 г. заговорщики осознали необходимость перестройки узкого и заговорщического по своему характеру «Союза спасения», расширения его состава, привлечения на свою сторону общественного мнения, разработки новой развернутой программы.

В начале 1818 г. в Москве возникла следующая декабристская организация — Союз благоденствия, насчитывавшая уже через полгода более двухсот членов. Стремительный рост рядов был вызван как изменением программы и тактических установок, так и воздействием на русское общество знаменитой варшавской речи Александра I. В ней император впервые открыто заявил о подготовке конституции для России. Кроме того, в частных беседах он в это время осуждал крепостное право, что скоро стало достоянием гласности.

«Трудно было устоять против обаяний Союза, которого цель была: нравственное усовершенствование каждого из членов, обоюдная помощь для достижения цели, умственное образование как орудие для разумного понимания всего, что являет общество в гражданском устройстве и нравственном направлении, наконец, направление современного общества, посредством личного действия каждого члена в своем особенном кругу, к разрешению важнейших вопросов… тем влиянием, которое мог иметь член… В дали туманной, недосягаемой виднелась окончательная цель — политическое преобразование отечества, — когда все брошенные семена созреют и образование общее сделается доступным для массы народа».

Из этих слов видно, что новое общество строилось на началах постепенности, просвещения и гражданственности. Основные цели оставались теми же — установление конституционной монархии, освобождение крестьян, демократические реформы в различных областях государственной жизни. Однако тактика изменилась — действовать предполагалось путем распространения просвещения и формирования либерального общественного мнения как силы, способной преобразовать российскую действительность в отдаленном, но реальном будущем. «Даль туманная, недосягаемая» должна была, по расчетам заговорщиков, приблизиться через двадцать лет. За этот срок общественная деятельность Союза призвана была подготовить грядущие перемены и сделать их бескровными.

Была написана программа общества, в которой (по негласной договоренности) предусматривались две степени посвящения членов: одним была известна окончательная политическая цель союза, другие же знали только о просветительских и благотворительных его намерениях. Первая часть программы, получившая по цвету переплета название «Зеленой книги», не содержала в себе ничего противозаконного. Участникам общества, не посвященным в конечную, «сокровенную» его цель, предлагалось избрать для себя одну из четырех возможных областей деятельности: «человеколюбие», т. е. благотворительность, облегчение участи крепостных или иных страждущих; образование; правосудие; общественное хозяйство. Вторая часть устава, которая должна была быть известна только посвященным, так и осталась ненаписанной, известен только ее проект, предполагавший установление в России конституционной монархии.

Общество состояло из управ (Петербургской, Московской, Тульчинской, Кишиневской и других), подчинявшихся Коренному совету. За почти три года своего существования Союз благоденствия, будучи самой многочисленной из декабристских организаций, развил бурную и многостороннюю деятельность. Декабристы помогали крепостным получить вольную — так, например, Николай Басаргин активно участвовал в освобождении двух беглых дворовых девушек, спасавшихся от грозившей им участи стать наложницами жестокосердного барина, их собственного отца (по справедливому замечанию М. В. Нечкиной, случай, почти совпадающий с описанием безобразий крепостников в книге Радищева). Союз выкупил крепостного поэта Сибирякова у рязанского помещика Маслова, который потребовал огромную сумму (10 тысяч рублей) за своего кондитера (как писал Петр Вяземский, «в отечестве — поэт, кондитер в барском доме»). Чтобы скопить денег и принять участие в выкупе крепостного поэта, небогатый декабрист Федор Глинка отказался от питья чая, стоившего тогда очень дорого, и пил вместо чая кипяток, откладывая сэкономленные деньги.

Лицейский однокашник и друг Пушкина Иван Пущин, выполняя программу борьбы с судебным беззаконием, совершает невиданный для дворянина поступок — уходит в надворные судьи и, по выражению Н. Я. Эйдельмана, «вторгается в мир московского правосудия, куда доселе не ступала нога человека». В результате такой деятельности, по свидетельству Глинки, «многие взяточники обличены, люди бескорыстные восхвалены, многие невинно утесненные получили защиту; многие выпущены из тюрем… иные прощены и от ссылки избавлены… купец Савастьев уже с дороги в Иркутск возвращен и водворен благополучно в семействе…». Николай Тургенев и Александр Муравьев написали и подали царю обстоятельные записки о вреде крепостного права и неотложной необходимости реформ. Записка первого осталась без ответа, второму император велел передать — «дурак, не в свое дело вмешался». Это был хороший урок на будущее…

Наконец, во время голода 1820 г. в Смоленской губернии члены Союза Иван Якушкин и Михаил Фонвизин организовали комитет помощи голодающим и спасли тысячи человек. Это вызвало тревогу у Александра I, заметившего одному из своих придворных — «эти люди могут кого хотят возвысить и уронить в общем мнении».

Однако, разрастаясь, Союз благоденствия терял и без того шаткое организационное и идейное единство. В обществе оказалось слишком много случайных людей, и — при весьма слабой конспирации — его деятельность стала слишком прозрачной для правительства. Кроме того, усилился радикализм взглядов левого крыла, не желавшего мириться с медлительностью и постепенностью преобразований и все более склонявшегося к мысли о военном перевороте и цареубийстве.