Средневековый Восток - Леонид Васильев
В пределах же нормы рынок и собственник занимали ту нишу, которая не представляла угрозы государству. Соответственно складывался и менталитет собственника. Вообще-то говоря, этот менталитет исконно был сродни обычному менталитету подданного восточного государства. Никто из восточных собственников никогда и не мыслил себя иначе, как покорным власти подданным, даже если он ворочал миллионами и был, выражаясь словами китайских источников, «богаче князей». Известно, что любой выходец из простолюдинов, став богатым (разумеется, это не относится к тем, кто шел наверх по административной лестнице, обретая с каждой ее ступенью законную новую порцию престижа и прилагавшегося к нему в строгом соответствии с рангом богатства), больше всего заботился о престиже. Далеко не случайно с легкой руки одного из основоположников легизма Шан Яна (390–338 до н. э.) государство в Китае, например, всегда в случае нужды запускало привычный механизм продажи рангов, должностей (чаще всего синекур) и даже ученых степеней (тоже с явственным знаком «проданная», «купленная»). Богатство возвращалось в казну, а богатый приобретал столь желанный и так высоко ценимый в обществе рангов и привилегий престиж.
Этот механизм, сводивший богатство собственника к престижу власть имущего или причастного к власти, так или иначе работал на Востоке везде и всегда. Соответственно стремление к постоянному росту дохода, увеличению богатства во что бы то ни стало и любой ценой гасилось в зародыше, не говоря уже о том, что сами по себе стоявшие за этим стремлением инициатива, предприимчивость, энергия новатора не имели почвы для своего расцвета и потому не расцветали. Понятие «время — деньги», характерное для любого связанного со свободным рынком предпринимателя, на Востоке не существовало и не могло там появиться. Зато желание уподобиться тому, кто имеет престиж, было постоянно действующим импульсом. Собственники всегда стремились вложить свое богатство в землю, даже если земля не приносила заметного дохода, по той простой причине, что владение землей давало землевладельцу престиж. Собственники вкладывали деньги в дом, в богатый выезд, в слуг и рабов — все это не приносило дохода и часто было связано с солидными расходами, но зато гарантировало престиж, то есть ставило владельца в ряд с теми, кто достиг административных высот и был причастен к власти. Я уж не говорю о желании собственников породниться с власть имущими со все той же целью обрести престиж.
Есть и еще один важный фактор, влиявший на взаимоотношения собственника и государства. В условиях отсутствия свободного рынка сделки с землей всегда были как-то завуалированы, открытых торгов земельных участков на Востоке в принципе никогда не бывало. Для государства вопрос земельной собственности обычно сводился к вопросу фактического владения землей[19]. По сути, ему было все равно, кто платит налог: крестьянин-общинник или крупный собственник, который небольшими наделами сдает землю тому же крестьянину. Это вело к тому, что государство начинало смотреть на стремление крупных собственников приобрести побольше земли сквозь пальцы: не все ли равно, от кого поступают доходы?! И только явный выход за пределы нормы, который влек за собой социальную нестабильность, заставлял государство (прежде всего китайское) вмешиваться и восстанавливать статус-кво, возвращая землю крестьянам. А в Индии, где все аграрные отношения регулировались внутри общины и не вызывали угрозы социальных катаклизмов, не было и этого: государству было абсолютно безразлично, кто владеет землей, богатый или бедный, общинник или собственник; важно было лишь, чтобы положенную норму налогов община вносила в казну.
Обращает на себя внимание хорошо известное, но недостаточно осмысленное обстоятельство. Со времен III династии Ура или Древнего Египта Восток не знал ни системы плантаций, ни больших имений, ни барской запашки в поместьях, ни вообще чего-либо похожего, во всяком случае в сколько-нибудь экономически и социально значимых масштабах (небольшие хозяйства типа дворцовых, предназначенные для внутреннего обслуживания, можно в этой связи не учитывать). Все крупные земельные владения обычно дробились и раздавались в аренду небольшими клочками. Почему? Да потому, что условий для существования крупного товарного хозяйства не было — опять-таки потому, что не было развитого свободного рынка.
Крупное товарное хозяйство — дело хлопотное, способное принести не только доход, но и убытки. И коль скоро сам факт владения землей дает богатому владельцу желанный престиж, который ценится выше, чем доход, то зачем, во имя чего стремиться к погоне за сомнительной прибылью? С потребностями же мелкого местного рынка отлично справлялись мелкие земледельцы и те же арендаторы. За снабжение городов и вообще всех слоев населения, не связанных с производством пищи, отвечало государство, имевшее для этого развитую систему перераспределения.
Государство и общество
Взаимоотношения с собственниками определяли судьбу восточного централизованного государства, но почти столь же важными были отношения государства, аппарата власти, с обществом в целом. Здесь перемены сводились к институционализации и легитимизации тех форм взаимосвязей, которые сложились в древности. Лучше всего это видно на примере Индии и Китая, чья история вполне отчетливо распадается на древность (период формирования структуры) и зрелость (период ее устойчивого существования в Средние века). Но в определенной мере это касается и Ближнего Востока, где эллинизм, прервавший связь традиций (до известной степени, разумеется), был заменен исламом, возродившим генеральную структуру, созданную древними.
О чем идет речь? Неевропейское государство, в отличие от европейского антично-капиталистического, никогда не было тем, что марксизм именует надстройкой над базисом. Оно не ставило и не могло ставить своей целью выражение интересов господствующего класса собственников, ибо такого класса не было, да и государство было иным. Неевропейское государство с незапамятных времен
