Евгений Лазарев - Друиды Русского Севера
Благодаря включению северного манихейства в сферу сабейской инициатической традиции особый смысл приобретают ассоциативно-семантические аналогии сабейского (мандейского) космогонического понятия «Танна» и центральноазиатского теонима Тэнгри, во всем комплексе их аллитерационно-символических отображений. Танна — образ загадочный и не имеющий академической этимологизации; это нечто подобное космогоническому Яйцу, мистический пламенный Тигель; растворение Танны маркирует рождение мира. В ностратическом дискурсе в качестве этимонов для этого понятия можно предложить лексемы *tVŋnV, жемчужина (с алтайскими и уральскими дериватами), *tVŋV, твердый, плотный: убедительная субстратная основа для сабейского понятия. Идея растворения твердой Жемчужины-Яйца вполне космогонична.
А очень похожее ностратическое слово *tVngV, полный, изобильный проецируется и на еще более древний борейский уровень, в форме TVNKV: палеолитический праобраз гностической Плеромы? От этой же праформы может происходить и теоним Тэнгри; его ауслаут предположительно сопоставим с ностратическим *rVx.wV, веять, дуть (понятие духа, божества?). По-видимому, и в южном сабействе, и в тэнгрианстве севера Центральной Азии мистериальные архетипы ностратической эпохи, связанные с Танной как Матрицей творимого бытия и с Тэнгри как Великим Небом, как Богом по преимуществу, тысячелетиями существовали в качестве глубоко осознанной, структурирующей основы посвятительного опыта и самого религиозного мироощущения. Наверное, и шумерское dingir, бог, и полинезийский теоним Тангароа при внимательном диахроническом рассмотрении укладываются в обозначенную здесь схему.
Не случайно ассоциативные ностратические коннотации, формирующие символическое пространство исходного прообраза сабейской Танны, лучше всего сохранились (как показывает этимологическая база данных С. А. Старостина) не в индоевропейских и не в афразийских языках, а в лексике алтайской и уральской языковых семей. Именно регионы, населенные этими народами, на первый взгляд, во всех отношениях далекими от реалий месопотамского Харрана и аравийской Сабы, в Средние века восприняли сабейскую религию в ипостаси северного манихейства, вероятно, распознавая в ней нечто близкое родному для них тэнгрианству — его же собственную изначальную инициатическую основу. Сибирские народы, приобщившиеся сабейской вере, как отмечает Л. Р. Кызласов, не отказались даже от имени собственного древнего божества, Тэнгри — имени, включенного, как мы видим, в широчайший культурологический и мистериальный контекст.
ТРЕУГОЛЬНЫЙ ХРАМ
…Это было в полевой сезон 2006 г. Один из автономных маршрутов экспедиции «Гиперборея» был проложен в окрестностях Карозера, в северной части Кольского полуострова, к востоку от Мурманска. В этих местах, где нет постоянного населения, только редкие оленеводческие станы для сезонных перекочевок, в начале 2000‑х гг. мурманскими рыбаками были обнаружены грунтовые образования пирамидальной формы, предположительно искусственного происхождения (или «подправленные» руками человека). Летом 2006 г. в район Карозера отправились уже знакомый читателю североморский моряк и краевед Игорь Захарович Боев и автор этих строк.
Что касается пирамид, то ничего сенсационного нам найти не удалось. Грунтовых холмов в несколько метров высотой мы встретили множество, но это не были искусственные сооружения. Возле Карозера преобладает типичный камовый ландшафт: от невысоких, сглаженных временем древних гор на километры тянутся гряды ледниковых отложений (озы), и на этих грядах местами развиты курганообразные всхолмления (камы), характерные для такого рельефа местности. Почвенный слой на этих холмах сильно нарушен ветровой эрозией, и любые следы человеческой деятельности были бы хорошо заметны в отсортированных ветром россыпях песка и мелких камней. Но ничего примечательного нам не встретилось. В принципе можно допустить, что каким-то из камов в прошлом придали правильную форму, превратив их, скажем, в святилища или иные объекты культурной либо хозяйственной деятельности. Но пока вопрос этот остается открытым.
Заслуживает внимания другой, случайно попавшийся нам на пути памятник. Это сравнительно небольшое, около полутора метров высотой, сложение из каменных плит, напоминающее трехгранную пирамидку. Она воздвигнута на невысоком, но прочном скальном основании — на округлом возвышении, выступающем среди ягельника. Именно так сооружались саамские сейды и древние могильники Лапландии — на скальных площадках, предохраняющих памятники от оползней и потоков талых весенних вод. Дольменообразная конструкция тоже косвенно свидетельствует в пользу того, что это сейд: как мы видели, такие сейды на Росийском Севере были, и, похоже, такая их модификация весьма архаична.
Кроме того, карозерский дольмен виден издалека в здешней, уже баренцевоморской, практически безлесной тундре, а потому вполне мог играть роль гурия или межевого знака. Ведь именно в этих местах проходит северная граница Ловозерского района; когда ее определяли, в 1‑й половине XX в., скорее всего учитывали старинные рубежи саамских кочевий. Функция гурия, межевого знака (который, кстати, мог воспроизводить форму ранее существовавших здесь сложений) не исключает, а скорее обусловливает сакральные аспекты в его традиционном осмыслении (скажем, в древнеримской культуре и священный Центр Мира, Пуп Земли, и межевой камень обозначались одним и тем же словом umbo, umbilicus).
Конечно, единичная находка треугольного дольмена — не основание для фундаментальных выводов. Однако в предварительном порядке вполне уместно будет привести возникающие в связи с этим мысли сравнительно-религиоведческого плана — и потому, что в традиционных культурах практически исключено случайное появление какой бы то ни было семантически значимой формы, и потому, что сама форма треугольного в плане сакрального сооружения исключительно глубока и архаична.
В целом упоминания о такого рода сооружениях, в том числе символических, могут показаться редкими: «по валу» они, бесспорно, уступают формам круглым (ротондальным) и квадратным (прямоугольным). Но все же они существуют; более того, при всей своей кажущейся фрагментарности, обнаруживают черты глубинного сходства в весьма различающихся ныне традициях.
Начнем со свидетельства, географически наиболее близкого. Более века назад в Сибири (в культурном отношении близкой Русскому Северу), в Тобольской губернии была записана русская сказка «Кузнечонок» («По колено ноги в золоте, по локоть руки в серебре»). И там описывается «треугольная избушка»; в ней живут мать (оклеветанная и изгнанная) и три ее чудесных сына: «По колена ножки в золоте, по локоть ручки в серебре, во лбу красно солнце, в затылке светел месяц, по косицам часты звезды». Эту избушку мать вместе с одним из сыновей находит в земле с молочными водами и кисельными берегами (Беловодье?), куда они попадают после плавания в заколоченной бочке. Избушка чудесная; когда ее впервые встречают другие люди (кстати, «они были пророки»), то удивляются: «Как это прежде тут не было никакой избушки, а теперь избушка стоит, и свет какой большой, и месяц, и солнце»{231}.
Свидетельство очень непростое: тут и возможное указание на святилище, связанное с культом небесных светил, и фактически «беловодская» локализация сюжета, то есть привязка к сакральному Центру Мира. Причем свидетельство это труднообъяснимо. Иногда такие фольклорные образы представляют собой вторичные реплики фактов городской культуры. Однако в данном случае эти параллели неубедительны и вряд ли говорят о заимствовании. Не мог превратиться в сказочную избушку, скажем, символический «храм Закона» — треугольное в плане здание Сената в Московском Кремле, построенное в 1776–1787 годах М. Ф. Казаковым.
То же самое можно сказать и о треугольных алтарях масонских храмов. Согласно масонской легенде о Храме Соломона, такой алтарь впервые был возведен в тайной храмовой нише после гибели мастера Хирама; на алтарь был возложен его наугольник. Масонские символы обычно трактуются как вторичные по отношению к древним религиозным традициям. Но здесь важно то, что речь идет об изначальном Храме как образе Мира, об истоках храмового сознания. Тем более, что, похоже, треугольный алтарь действительно имеет свои глубокие и древние корни — в архитектуре зороастрийских храмов огня.
На территории Иранского нагорья, на землях древней Мидии и нынешнего Ирака обнаружены развалины храмов и ритуальные башни I тыс. до н. э., внутри которых располагалось треугольное святилище. На нем находился ступенчатый алтарь огня. Протозороастрийский культурный регион, по данным археологии, включал в себя обширные территории вплоть до степей Поволжья и Южного Урала. А значит, и символика соответствующих святилищ могла быть известна обитателям этого региона и их соседям.
