Карл Барц - Свастика в небе. Борьба и поражение германских военно-воздушных сил. 1939–1945 гг.
Первые парашютисты были выброшены еще в темноте, а на рассвете за ними последовали аэромобильные подразделения, доставляемые на больших планерах, каждый из которых вмещал 25 полностью вооруженных и экипированных человек. Американцы приземлились около небольшой деревушки Сен-Мер-Эглизе, в то время как англичане высадились вокруг Кана. Сразу же хлынули более тяжелое вооружение и снаряжение: противотанковые пушки, танки, джипы и боеприпасы.
Обширная армада вторжения двигалась через Ла-Манш, защищенная зонтиком из неисчислимых истребителей. Согласно расчетам британской разведки, атакующие могли столкнуться приблизительно с 885 немецкими бомбардировщиками и 745 истребителями, но сначала никаких их признаков вообще не наблюдалось в воздухе, и союзники полностью контролировали его. В день вторжения 3-й воздушный флот генерал-фельдмаршала Шперрле имел 481 машину, но из них только 300 были пригодны к использованию, включая 100 истребителей, и в первый день люфтваффе совершили лишь 300 вылетов по сравнению с 6700 вылетами, которые выполнил противник.
Всего вторжение поддерживали 12837 самолетов, из которых 5400 были истребителями. Немецкая оборона была сокрушена, и 3-й воздушный флот оказался абсолютно не способен выполнить задачи, возложенные на него, а именно: уничтожение плацдарма и недопущение его снабжения. Внизу отчаянно сражавшиеся немецкие пехотинцы ругались, смотря в небо, — все, что они могли видеть, — это были вражеские самолеты. Бомбардировщики прилетали волна за волной, без препятствий со стороны люфтваффе, и сбрасывали на них свои бомбы. Затем они разворачивались и летели назад за другими. Это была тактика, которую часто использовали люфтваффе. Теперь ситуация изменилась.
К концу мая немецкий резерв истребителей сократился до 450 самолетов. 7 июня началась переброска на фронт вторжения 600 машин, но активность противника была чрезвычайно сильной, и этот процесс сразу же был дезорганизован и потребовал импровизаций. Аэродромы люфтваффе подвергались мощным налетам и выходили из строя, а когда начинали использоваться запасные аэродромы, то их быстро обнаруживали и тоже подвергали бомбежкам. Впоследствии много немецких самолетов были вынуждены приземляться на временных аэродромах, которые вскоре оказались переполненными, из-за чего там часто происходили столкновения. Эскадрильи, находившиеся в воздухе или уже заходившие на посадку, часто получали распоряжения разворачиваться и лететь в другое место. Вскоре дезорганизация и беспорядок достигли таких больших размеров, что начало рушиться централизованное управление, в то время как мощные вражеские налеты продолжали причинять большие потери. Превосходство союзников в воздухе было настолько подавляющим, что спустя очень короткое время для люфтваффе стало невозможным любое систематическое использование аэродромов в районе вторжения, и самолеты должны были часто пролетать сотни километров прежде, чем вообще могли открыть огонь.
Ситуация же на стороне союзников была совершенно иной. В пределах нескольких дней после высадки начали действовать аэродромы истребителей, экономя, таким образом, для них около 320 километров полета. Этот результат был достигнут так быстро в значительной степени потому, что имелась первоклассная техника, включая мощные бульдозеры, которые быстро выровняли землю и подготовили ее к устройству взлетно-посадочных полос путем раскатки рулонов специально изготовленной стальной сетки. Имелось большое количество вагонов-цистерн и обширные запасы боеприпасов. И все это время армии бомбардировщиков действовали с английских баз словно маятники. В течение первой недели вторжения союзнические бомбардировщики выполнили 49 тысяч вылетов и сбросили 42 тысячи тонн бомб ценой потери 532 самолетов.
Командиры люфтваффе на местах старались восстановить хоть какой-то порядок среди общего замешательства, но они были не способны достигнуть многого, действуя против мощного вражеского истребительного зонтика, и практически не могли наносить никаких бомбардировочных ударов для поддержки немецких войск, сопротивлявшихся вторжению. Немецкий пехотинец теперь на себе испытывал мощь авиации. Союзническая система взаимодействия наземных войск и авиации работала превосходно. Готовя наземную атаку, массы бомбардировщиков засыпали немецкие позиции плотным ковром бомб. Эта летающая артиллерия буквально перемешивала и перепахивала целые районы, очень сильно расшатывая моральный дух обороняющихся, которые видели, что они сами были лишены всякой авиационной поддержки. Например, прежде чем начать наступление с целью форсирования реки Орн, союзники послали в атаку 2200 самолетов, включая 1600 четырехмоторных бомбардировщиков, которые сбросили на относительно узкий участок 8 тысяч тонн бомб.
В течение месяца союзная авиация выполнила 158 тысяч вылетов, потеряв 1284 машины. Немецкая истребительная авиация вела отчаянные бои с противником, имея каждый раз в среднем 250 самолетов. Пилоты должны были лететь в ад, и в их сердцах было мучительное и деморализующее чувство, что их безнадежно превзошли. Они чувствовали, что ими бессмысленно жертвовали, и, кроме того, если бы они возвращались живыми, то получали бы упреки в том, что «ничего не сделали». Оберcт Траутлофт, сам бывший известным воздушным асом, как инспектор истребительной авиации[366] был послан в район вторжения. Перелетая из группы в группу, он смог лично увидеть, какой теперь ценой расплачивались люфтваффе за ошибочные решения своего руководства, за решения, вяло принимавшиеся штабами, которые должны были возражать против них вместо того, чтобы слепо выполнять приказы. Но теперь было слишком поздно, и эскадрильи одна за другой съеживались в свирепом огне вторжения.
Ситуация со снабжением также становилась критической, потому что, несмотря на вторжение, бомбежки Германии не прекратились, фактически начала применяться новая тактика, сделавшая их даже более ужасными. До этого массированные налеты на конкретный город выполнялись с интервалами, давая таким образом его жителям возможность немного оправиться от их страшного опыта. Но теперь они следовали один за другим. Например, Мюнхен пережил одним за другим три мощных ночных налета, в то время как Штутгарт последовательно подвергся трем дневным бомбежкам. Кроме того, все больше и больше использовались зажигательные бомбы.
Днем 20 июня были атакованы двенадцать заводов по производству синтетического топлива и нефтеперерабатывающих заводов, и причиненный им тяжелый ущерб еще больше усилил нехватку бензина, которая частично стала причиной слабости немецкой истребительной обороны. К концу сентября 1944 года были разрушены или сильно повреждены 88 заводов по производству синтетического топлива и нефтеперерабатывающих заводов, а всего их было 91.
25 июля флот американских бомбардировщиков атаковал немецкие силы в районе вторжения и в качестве прелюдии к наступлению на Сен-Лo сбросил 6 тысяч тонн бомб. Выжившие в том секторе немецкие пехотинцы были так потрясены пережитым, что их всех пришлось отвести с фронта и дать им время для отдыха прежде, чем они снова стали пригодными для боевых действий. После этой ужасной увертюры немецкое сопротивление в различных точках 27 июля было сломлено, и оказалось невозможным организовать контрнаступление, чтобы блокировать глубокие прорывы союзнических войск. 31 июля американцы прорвались в Авранше и ситуация стала критической. Если они смогли бы расширить прорыв и хлынуть сквозь немецкую оборону, то второе решающее сражение на Западе было проиграно — на сей раз для Германии. А с ним и вся война целиком.
Чтобы ликвидировать эту угрозу, Клюге[367] бросил пять бронетанковых дивизий с 400 танками. В первые немногие часы его контрнаступление отбросило американцев, но с самого начала следующего дня начались мощные атаки союзнических военно-воздушных сил. Стаи «Тайфунов»[368] обстреливали танки ракетами, и контрнаступление было остановлено. Еще раз было продемонстрировано, что в критический момент энергичное вмешательство авиации может стать решающим для наземного сражения. После этого американские танки покатились вперед по открытой местности. Теперь наступила очередь немецких истребителей, и они делали все, что могли, атакуя с малых высот танки и механизированные колонны. Но для них вообще было нелегко добраться до союзнических наземных войск, поскольку те имели мощное прикрытие из истребителей, и, как следствие, немецкие истребители обычно втягивались в воздушные бои прежде, чем даже могли попытаться выполнить свою основную задачу.
Немецкие потери в воздухе в ходе этого сражения возросли до 500 самолетов в неделю. Это было слишком много, чтобы устоять, и после прорыва в Авранше все начало рушиться. Аэродромы оставлялись в панической поспешности, были сожжены десятки тонн топлива, чтобы оно не досталось врагу. Ничего не было сделано для подготовки организованного отхода, и когда немецкие войска пытались разорвать контакт с противником, то атаки становились еще более жестокими. Люфтваффе находились теперь в таком тяжелом положении, что часто приходилось объединять потрепанные авиагруппы, чтобы набрать достаточное число самолетов для эффективной атаки, хотя уже был создан новый резерв из приблизительно 800 истребителей. Разница в силах была настолько потрясающей — около двадцати к одному, — что у люфтваффе просто не было времени перевести дух. И в этой ужасной ситуации сообщения обо все возрастающем истощении летчиков-истребителей настолько рассердили Гитлера, что он в припадке ярости приказал распустить истребительную авиацию и за счет этого укрепить зенитную артиллерию. Но был Шпеер, который позднее смог добиться отзыва этого сумасшедшего приказа.
