Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»
Одержав очередную победу над поваром, Малыш Ван спрятался за спины жаждущих получить свою порцию лапши и, посасывая солоноватое тесто, следил за тем, что происходило вокруг аптеки. Его внимание было сосредоточено на строительной конторе, среди ее рабочих и посетителей могли таиться шпики контрразведки. Наметанный взгляд Малыша Вана не заметил признаков опасности.
Ничто не выбивалось из привычного ритма жизни улицы. Китайцы-поденщики, сбившись в кружок, с азартом играли в «камень-ножницы-бумагу». Рука одного игрока, сжатая в кулак, стремительно вылетала вперед, второй выбрасывал растопыренную пятерню, а самый проворный в последний момент успевал раскрыть «бумагу» – открытую ладонь. «Ножницы» и «камень» уступали «бумаге». Мелочь, водившаяся в карманах проигравших, переходила к победителю, но там не задерживалась – мальчишка-нищий тут же отправлялся в лавку за кувшином шаосинцзю. Дешевое вино подогревало, и игра продолжалась с еще большим азартом.
Восторженный вопль игроков потонул в грохоте, пронесшейся по улице подводы. Она остановилась у грузового двора строительной конторы и перекрыла въезд. Ее хозяин соскочил на землю и исчез за дверью, двое – по виду батраки остались сидеть в подводе и, чтобы убить время, затеяли игру – в карты. Дмитрий задержал на них взгляд и насторожился. Что-то – что именно, он не мог сказать – в батраках ему не понравились, и он обратил на них внимание Николая и Павла. Они присмотрелись, и Николай согласился:
– М-да, что-то в них не то.
– Не больно на работяг похожи, – подметил Павел и, кивнув на дверь сапожной мастерской, сказал: – И сапожник что-то носа не кажет.
– Ну, с ним-то все ясно, вчера перебрал.
– Так пора уже похмелиться.
– А если пропил последние сапоги?
– Так сапожник же.
Конец пикировке Дмитрия и Павла положил сам сапожник. Он появился на пороге мастерской, проковылял к «мостовому ресторану», купил у лотошников луковицу с лепешкой и возвратился к себе. Павел потерял интерес к сапожнику и к мастерской и переключился на ремонтников. Они заметно оживились. Маленький, верткий, как обезьянка, бригадир напустился на них, рабочие взялись за кирки и принялись крошить фасад дома. Облако пыли поползло по улице и закрыло вход в аптеку.
– Чтоб у них руки отсохли! – в сердцах произнес Павел.
– Другого времени не нашли! Чтоб им… – выругался Дмитрий.
– Надо перебраться, ребята, а то поздно будет, – настаивал Николай.
– Давай, – согласился они.
Николай завел машину, проехал чуть вниз и взял вправо. С этого места просматривались дверь, окна аптеки и стоянка такси, но выпадала строительная контора.
– Коля, подай чуть вперед. Хорошо бы… – попросил Дмитрий и осекся.
Его и Павла привлек темный «опель». Он остановился у строительной конторы, и из него вышли трое. Высокий, барственного вида старик, с военной выправкой. За ним едва поспевали двое, чем-то напоминающие своими повадками хорошо выдрессированных бульдогов. Все трое скрылись за дверью.
– Этих-то зачем принесло? – задался вопросом Павел.
– Подозрительные типы, – отметил Дмитрий и пробежался взглядом по улице.
Приближалось время обеда, и у рикш с таксистами прибавилось работы. На стоянке перед харчевней не оставалось свободных мест. Опоздавшему таксисту пришлось парковаться у «мостового ресторана». Он вышел из машины, стрельнул цепким взглядом по сторонам, затем достал из кармана куртки пачку харбинских сигарет «Каска» и закурил. После нескольких затяжек на его лице появилась брезгливая гримаса. Смрад, исходивший от отвратительного нищего в летних матерчатых туфлях, грязной дабу и засаленной «монголке» – Малыша Вана, вынудил его перебраться ближе к стройконторе. Эти его перемещения, а также два трубочиста, появившиеся на крыше соседнего с аптекой здания, привлекли внимание Николая.
– Зима на носу, а они только сейчас взялись трубы чистить? – удивился он.
– М-да, странно, и почему без «ерша»? – задался вопросом Дмитрий.
– Ребята, не надо накручивать! Сейчас все решится! – отрезал Павел и нервно сглотнул. Всем своим существом он уже был там – у аптеки.
– Внимание! Выходит! – воскликнул Николай.
Взгляды Дмитрия и Павла обратились на дверь аптеки. Она распахнулась, и на улицу выскочил мальчуган. Долгое ожидание утомило непоседу, он воинственно набросился на рыжего кота, нацелившегося на шумную стайку воробьев, терзавшую кусок печеной тыквы. Вслед за ним на пороге появилась дама, за ней проглянула благодушная физиономия Люшкова. Чжао творил чудеса, избавил предателя не только от болей, но и вернул свежесть после вчерашнего загула в ресторане «Тройка». Павел напрягся, рука скользнула в карман плаща и проверила пистолет. Холод металла придал уверенности, и он, как пловец перед прыжком в воду, глубоко вдохнул и взялся за ручку дверцы.
– Мы рядом, Паша. Все будет нормально! – заверил его Дмитрий.
– Я пошел, ребята, – глухо обронил Ольшевский, ступил на тротуар и не почувствовал под собой ног. Напряжение, все это время владевшее им, исчезло. Он видел только Люшкова. Строительные леса скрыли его, и Павлу пришлось сойти на мостовую. Боковым зрением он наблюдал за рабочими, копошившимися на строительных лесах, – они не прерывали работу – и прибавил шаг. До предателя оставалось чуть больше тридцати саженей. Тот не подозревал о грозящей ему смертельной опасности и беззаботно болтал с барышней.
«Один, два, три», – мысленно отсчитывал шаги Павел и уже никого и ничего не замечал, кроме Люшкова.
– Он! Долговязый! – одновременно воскликнули Клещев с Соколовым и приникли к окну.
– Кучерявый. Горбоносый. Каланча пожарная. Припадает на левую ногу, – повторял вслух приметы Клещев.
– Ну шеф! Ну голова! – Соколов поразился прозорливости Дулепова.
– А ты как хотел, Савелий.
– Чего ждем, Мефодич? Пора! – рвался тот на улицу.
– Не гони лошадей.
– Люшкова же кокнут!
– Туда ему и дорога.
– Как?
– Приказ шефа. Ждать до последнего, когда все гады из нор вылезут! – рычал Клещев и не спускал глаз с Долговязого – Ольшевского.
Павел приближался к Люшкову и не подозревал, что с каждым шагом кольцо засады все плотнее сжимается вокруг него. Ему оставалось пройти десяток саженей, чтобы разрядить в предателя обойму.
«Пора!» – нашептывал Павлу один внутренний голос.
«Смотри, чтоб не получилось, как прошлый раз. Подойди ближе!» – сдерживал другой.
«Куда еще? Стреляй! Пора!»
Перед глазами Павла возникло отечное, с темными мешками под глазами лицо Люшкова. Он, склонившись к барышне, продолжал что-то оживленно говорить. Она отвечала ему грудным заливистым смехом. Неспешным шагом они приближались к машине. Поравнявшись с нею, Люшков пропустил спутницу вперед и распахнул дверцу.
«Стреляй, Паша! Стреляй!» – кричало все в Ольшевском. Он выхватил пистолет из кармана плаща, стремительно шагнул к предателю и вскинул руку. Их взгляды сошлись. Глаза Люшкова раскатились на пол-лица. Он как завороженный таращился на ствол, а рот раскрылся в беззвучном крике. Павел нажал на спусковой крючок и не услышал выстрела. Судьба снова подставила ему подножку – пистолет дал осечку.
– Помогите! – истеричный женский вопль взорвал спокойствие улицы.
Барышня, потеряв от страха голову, металась между машиной и Люшковым. Павел лихорадочно передернул затвор и вскинул пистолет, пытаясь поймать цель. На его пути живым щитом встала женщина. Люшков вцепился в нее мертвой хваткой, пятился к машине и истошно вопил:
– Котов, стреляй! Стреляй!
Водитель растерялся. Улица взорвалась командами, ревом машин и топотом ног. Филеры Клещева брали Ольшевского в клещи.
– Взять живьем! Живьем! – надрывался Дулепов.
Кольцо окружения неумолимо сжималось вокруг Павла, но это не остановило его. Он видел только одного Люшкова – цель, перед которой все остальное меркло. Тот пытался втиснуться в машину. Ему мешала барышня, висевшая на нем неподъемной гирей. Люшков швырнул ее на мостовую и нырнул в «опель». Павел нажал на курок, и грохот выстрела слился с пронзительным детским криком. Он обернулся. На него огромными, вмиг повзрослевшими глазами, смотрел мальчик и молил:
– Дяденька, не надо! Не надо!
Павел замешкался, и этого хватило, чтобы водитель пришел в себя. Машина взревела двигателем и сорвалась с места. Он выхватил второй пистолет и принялся стрелять с двух рук. Заднее стекло на «опеле» разлетелось вдребезги, серая сыпь пробоин покрыла кабину, внутри кто-то пронзительно вскрикнул, машина пошла юзом и врезалась в стену сапожной мастерской. Здесь уже не выдержали нервы у филеров Клещева, они открыли огонь по Павлу. Он откатился под защиту крыльца. Выстрелы становились все прицельнее и не давали ему поднять головы, но тут подоспела помощь. «Форд», прорвав оцепление, поравнялся с ним, задняя дверца распахнулась, из нее высунулся Дмитрий и крикнул:
