Войтех Замаровский - Тайны Хеттов
Помимо этих характерных, «оригинальных» черт в хеттской культуре дают себя знать и вполне явственные инородные влияния, прежде всего ассиро-вавилонские; ведь хеттская культура возникла на почве Малой Азии отнюдь не изолированно, и хетты ни в коей мере не отгораживались от чужеземных влияний. Эти инородные влияния не играют, однако, существенной роли в хеттской культуре и особенно в той ее области, уровнем которой измеряется уровень всей культуры: в области искусства.
Поэтому мы с полным основанием говорим о самостоятельнойхеттской культуре(а не только о «хеттском варианте» ассиро-вавилонской культуры), а также о самостоятельномхеттском искусстве. Под этими понятиями мы, правда, подразумеваем культуру и искусство не только «народа хеттов», но и всего разноплеменного населения Хеттской империи и мелких хеттских государств, после ее падения удержавшихся в Восточной Турции и Северной Сирии.
Тысяча хеттских богов
Первыми памятниками хеттской культуры, с которыми столкнулись те, кому принадлежит честь открытия государства хеттов, были статуи хеттских богов. Стройные ряды людей в высоких островерхих шапках, обнаруженные Тексье на стене скального храма в Язылыкая, были богами; человек в позе боксера, стороживший богазкёйские ворота, был богом; колоссальная статуя человека, сидящего на постаменте из двух львов, выкопанная в Каркемише, была статуей бога; женщина с зеркалом, найденная Хуманном в Зинджирли, — богиня; два воина, которые пытаются убить огромного змея на рельефе в Малатии, — тоже боги. Почти половина хеттских скульптур и рельефов, особенно периода великого царства, изображает богов и богинь — и то далеко не всех: «Тысяча богов у хеттов».
Хеттский пантеон, состав которого нам известен всего лишь примерно на 10 процентов, представляет собой пеструю смесь различных ассиро-вавилоно-шумерских, лувийских, хурритских и прежде всего хаттийских элементов; все это нужно присоединить к богам и культам, которые хетты принесли из своей прародины. Разумеется, мы не будем здесь ни анализировать эти культы, ни прослеживать их происхождение и эволюцию; для наших целей будет достаточно упомянуть наиболее важных и интересных с культурно-исторической точки зрения хеттских богов.
Одно из главных хеттских божеств (самого главного у них не было) — бог Грозы из города Хаттусас, от имени которого нам известно лишь окончание: — унас; его супруга была богиней Солнца, но имени ее мы вообще не знаем, ибо оно везде написано лишь идеографически; их сыновья — боги Грозы из городов Нерика и Циппаланда и бог плодородия Телепинус. Грозой ведали также бог Тесуб и его жена Хепа. («Кстати, имя нашей праматери Евы, — замечает Грозный, — по-древнееврейски Хаввы, возникло, видимо, от имени этой хурритской богини Хепы, которое повторяется и в имени иерусалимского князя амарнской эпохи Абди-Хепа. Не случайно Ева, совратительница Адама, получила имя этой хурритской, несемитской богини»). Бог мужской силы — Инар (по-гречески «мужчина» — апёг), бог огня — Агнис[27] (по-латыни «огонь» — ignis), бог ворот — Апулуна (прямой предшественник греческого Аполлона, который у Гомера был, кстати, защитником малоазиатских троянцев от европейских греков), богиня охоты — Рутас (изображавшаяся с оленем, как греческая Артемида, в которую она перевоплотилась). Один из богов хеттского, индоевропейского происхождения — Яяс, «Путник», по мнению Грозного, высказанному, правда, с известными оговорками, превратился в древнеизраильского бога Ягве — христианского Господа. Кроме того, у хеттов было несколько «бесспорно существовавших» богов моря, неба, облаков, гор, колодцев, ветров, хлебов, урожая вообще, и апостол Павел назвал бы их, так же как афинян, набожными, поскольку они почитали и неизвестного бога, и даже не одного. Многие из этих богов похожи на гермафродитов, как христианские ангелы (их точно так же и изображали: в длинных облачениях и с крыльями). Из животных кроме льва большим уважением пользовался бык, святынями которого переполнено «Бычье нагорье», — оно и до сих пор называется в честь этого животного — Тавр (Taurus). Помимо добрых богов хетты имели и злых, и, видимо, именно этим злым богам, которые могли им больше всего навредить, приносили — вполне логично — многочисленные жертвенные дары, дабы их, так сказать, «подкупить».
Хеттские молитвы — настоящая поэзия
Ни одного из своих богов хетты — в отличие, например, от христиан — не считали всеведущим; о мудрости некоторых из них они были даже весьма невысокого мнения (эта божественная простоватость была чревата еще более роковыми последствиями, поскольку и такой бог в рамках своей компетенции оставался почти всемогущим). Если хетт хотел чего-нибудь от своего бога, он должен был ему сказать об этом, причем по возможности красиво и убедительно, что не мешало, впрочем, иному молящемуся выложить все напрямик, торговаться и даже осыпать бога упреками, которые у христиан относятся к числу смертных грехов. Это критическое отношение хеттов к богам породило молитвы, часто изумляющие нас содержанием и почти всегда формой, — подлинные образцы ораторского искусства и высокой поэзии. Особенно это относится к молитвам царей, которые одновременно — или даже в первую очередь — были и первосвященниками Хеттской империи.
Хеттский бог Грозы, господин мой, и вы, боги, господа мои,это так: совершаются грехи!И отец мой грешил и преступал повеления хеттского бога Грозы,господина моего.Я же ни в чем не грешен.Это так: грех переходит с отца на сына.И на меня перешел грех отца.И теперь хеттскому богу Грозы, господину моему,и богам, господам моим, я признаюсь:это так, совершались грехи.А поелику я признал грех отца своего,да смилостивятся вновь хеттский бог Грозы,господин мой, и боги, господа мои!Будьте благосклонны ко мне и прогоните чуму из страны Хатти!Вы, боги, желающие отметить за смерть Тудхалияса:те, что убили Тудхалияса,уже понесли наказание за свое кровавое преступление.Страну же Хатти это кровавое преступление повергло в бедствие,так что и страна Хатти была наказана.Поскольку месть теперь обращена против меня,хочу и я со всей своей семьей принести покаянное жертвоприношение.И тем хочу вновь умилостивить богов, господ моих.Будьте ко мне снова милостивы, о боги, господа мои!Хочу вновь быть допущенным пред лицо ваше!И поелику к вам обращаю свою молитву, выслушайте меня.Потому что не учинил Я зла никакого,а из тех, кто провинился тогда и содеял зло,ужо никого не осталось, все мертвы,и поелику дело отца моего перешло на меня,взгляните, о боги, господа мои,хочу принести вам дары за страну Хатти в знак примирения.Прогоните печаль из сердца, избавьте душу мою от страха!
Разве уступает эта «Молитва во время чумы», написанная царем Мурсилисом, не только силой выражения человеческих страданий, но и формой стихам из «Книги Иова»?
Птица находит убежище в своем гнезде, и гнездо спасает ее. Когда слугу тревожат заботы, он обращается к своему господину. И господин выслушает его с дружеской благосклонностью. И наведет порядок в том, что мучило его. Или, если даже слуга в чем-то провинился, но признался в своей вине господину: «Делай со мной, что хочешь», господин слугу не накажет. Ведь покаявшись господину, он умилостивил его.
Так говорит тот же царь Мурсилис хеттскому богу Грозы, господину своему, в той же самой молитве. А зачем? Чтобы показать ему, сколь милосердными умеют быть люди, в то время как:
Если кто разгневает бога, разве не убьет его бог, и не только его одного? Разве не погубит и его жену, его детей, его потомков, его родственников, его слуг и служанок, его скот, его овец, его урожай, разве не навлечет на него грозную кару?
Можно ли не Повторить здесь вопроса, которым заключила М. Римшнайдер свой разбор Завещания Хаттусилиса: «Если так писали цари, то как же писали поэты?»
«Если так писали цари…»
Этот вопрос имеет под собой больше оснований, чем мы готовы допустить в первую минуту. Сила экспрессии и красочность образов подобных царских документов — даже если их писали не сами цари, а царские канцелярии — предполагают существование богатой поэтической среды. Ее границы и высочайшие достижения нам, однако, неизвестны.
Если читатель склонится к теории, которую мы изложили первой на стр. 186 (и которой сейчас придерживаются большинство хеттологов), объяснение гибели почти всей хеттской поэзии не представит для него особой трудности. Коль скоро хетты в самом деле записывали свои поэтические творения иероглифическим письмом на деревянных дощечках, волна «народов моря» унесла их безвозвратно: большая часть исчезла в пламени горящих городов, а остаток сгнил под пеплом. Устная традиция вымерла затем вместе с речью хеттов.
