Ричард Пайпс - Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918
Еще одним доводом в пользу раздельного существования партии и государства было то, что эта формальность предохраняла партию от критики как внутри страны, так и из-за рубежа. Поскольку большевики не собирались отдавать власть, даже если бы против них повернулось подавляющее большинство населения страны, им нужен был козел отпущения. Эта роль отводилась государственной бюрократии, обвиняя которую во всех неудачах, можно было поддерживать иллюзию непогрешимости партии. Занимаясь подрывной деятельностью за границей, большевики всегда могли отвести от себя любые обвинения со стороны иностранных государств на том основании, что ее осуществляла коммунистическая партия — «частная организация», за которую советское правительство не несло ответственности.
Установление однопартийного государства в России потребовало множества мер — разрушительных и созидательных. Процесс этот на территории центральной России (лишь ее тогда контролировали большевики) был в основном завершен к осени 1918 года. Впоследствии сложившиеся государственные институты и методы управления распространились на другие территории, вплоть до внешних границ государства.
Первой и самой безотлагательной мерой было искоренение всего, что оставалось от старого, как царского, так и «буржуазного» (демократического) режима: органов самоуправления, политических партий и их печати, армии, судебной системы, института частной собственности. Эта сугубо разрушительная фаза революции, в которой воплотились предначертания Маркса 1871 года — «сокрушить» старый порядок, а не просто взять его под контроль, — хотя и получила официальное обоснование в правительственных декретах, в целом имела характер стихийного анархизма, вызванного к жизни февральской революцией и энергично поощряемого большевиками. Современникам в этой разрушительной работе виделся только бездумный нигилизм, но для новых властей это была необходимая расчистка территории перед созданием нового социального и политического строя.
Созидательная деятельность потребовала от большевиков значительного напряжения, поскольку предполагала ограничение анархических инстинктов масс и восстановление дисциплины, от которой, как думал народ, его навсегда освободила революция. Новую власть требовалось выстраивать так, чтобы по видимости она представляла собой народную «советскую» демократию, а по существу приближалась к абсолютизму Великого княжества Московского, совершенствуя его в той мере, в какой это позволяли современная идеология и уровень развития техники. Самой неотложной большевистская верхушка считала задачу освободиться от подотчетности Советам — номинально высшему органу власти. Затем следовало избавиться от Учредительного собрания, в созыве которого они принимали самое деятельное и непосредственное участие и которое, безусловно, отстранило бы их от власти. И, наконец, предстояло превратить Советы в послушное орудие партии.
* * *То, что партия должна стать движущей силой советского правительства и de facto и de jure, не вызывало ни у кого из большевиков никакого сомнения. Ленин лишь выразил общеизвестное, когда произнес на X съезде партии в 1921 году: «Наша партия — правительственная партия, и то постановление, которое вынесет партийный съезд, будет обязательным для всей Республики»7. Спустя несколько лет Сталин еще яснее высказался о конституционном главенстве партии, заявив, что «ни один важный политический или организационный вопрос не решается у нас нашими советскими и другими массовыми организациями без руководящих указаний партий»8.
Однако же, несмотря на признанную власть в обществе, партия большевиков после 1917 года оставалась тем, чем была и раньше, а именно частной организацией. Ни в Конституции 1918 года, ни в Конституции 1924-го о ней ничего не говорится. Впервые партию упомянули в 1936 году в так называемой Сталинской конституции, где в статье 126 она названа «передовым отрядом трудящихся в их борьбе за укрепление и развитие социалистического строя» и «руководящим ядром всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». (То, что в законодательстве не нашло отражения самое существенное, вполне соответствовало российским традициям: к примеру, первое довольно небрежное определение царского самодержавия появилось в «Военном регламенте» Петра Первого, более чем через двести лет после установления этого политического строя, а крепостное право, основной социальный фактор, так и не получило никогда правового определения.) Вплоть до 1936 года партия предпочитала представлять себя некой надматериальной силой, вдохновляющей страну своим примером. Так, в партийной программе, принятой в марте 1919 года, партии отводится роль «организатора» и «вождя» пролетариата, «разъясняющего» последнему природу классовой борьбы, и ни разу не упоминается о том, что партия управляет «пролетариатом», как и всем остальным в стране. Любой, кто захотел бы черпать познания о советской России исключительно из официальных источников того времени, не нашел бы в них ни малейшего намека на участие партии в повседневной жизни страны, хотя именно это выделяло Советский Союз из всех прочих стран мира. [Изобретение это дало замечательные результаты при общении с иностранцами и в международных отношениях. В 1920-х гг. зарубежные социалисты и левые относились к коммунистической России как к «новому», демократическому виду государства. Иностранцы, посещавшие страну в те годы, редко упоминали о коммунистической партии и ее довлеющей роли — так удачно она была замаскирована.].
Таким образом, и после захвата власти большевистская партия сохраняла свой частный характер несмотря на то, что получила неограниченное влияние в государственных и общественных структурах. В результате этого ее устав, методы работы, резолюции и кадровый состав не подлежали никакому внешнему надзору. 600 000 или 700 000 коммунистов, которые, как отметил Каменев в 1919 году, «управляли» Россией, «причем <…> громаднейшей массой некоммунистической»9, напоминали когорту избранных, а не политическую партию. [Гитлер, формировавший свою национал-социалистическую партию наподобие большевистской, сказал Герману Герингу, что слово «партия» плохо выражало сущность его организации; сам он предпочитал называть ее «орденом» (Rauschning. Hitler Speaks. Lnd., 1939. P. 198, 243)]. Ничто не выходило из-под ее контроля, сама же она была неподконтрольна ничему — замкнутая на самое себя и самой себе подотчетная. Все это создавало противоестественную ситуацию, которую теоретики коммунизма так и не смогли удовлетворительно объяснить, если ее вообще можно объяснить, даже прибегая к помощи метафизических понятий, — как, например, понятия «общая воля», введенного Руссо для обозначения единодушного волеизъявления, отличного в то же время от «воли всех».
За три года численный состав партии резко вырос, и большевики практически завоевали Россию, поставив своих людей на командные должности во всех учреждениях. В феврале 1917 года в партии состояло 23 600 человек; в 1919 году — 250 000; в марте 1921-го — 730 000 (включая кандидатов)10. Особенно быстрый приток новых коммунистов начался тогда, когда стало ясно, что большевики выиграют гражданскую войну и, следовательно, будут распределять блага, традиционно связанные в России с государственной службой. В годы суровых лишений партийный билет давал право на минимальное обеспечение — жилище, продовольствие, топливо, относительную защищенность от правоохранительных органов (кроме случаев совершения вопиющих преступлений). Только членам партии разрешалось ношение личного оружия. Ленин, конечно же, осознавал, что большинство новичков были просто карьеристами, и взяточничеством, воровством, хамством подрывали авторитет партии; однако стремление к абсолютной власти не оставляло ему иного выбора, как принять всякого, кто имел подходящее социальное происхождение и был готов исполнять приказы без колебаний и лишних вопросов. В то же время он позаботился, чтобы ключевые позиции в партии и правительстве были закреплены за «старой гвардией», ветеранами подполья: в 1930 году 69 % секретарей ЦК национальных республик и областных и краевых комитетов партии составляли большевики с дореволюционным стажем11.
До середины 1919 года в партии сохранялась неформальная структура, сложившаяся в годы подполья, но с ростом численности в ней закрепились и получили обоснование антидемократические принципы. Центральный Комитет все еще осуществлял верховное руководство, но на деле, поскольку его члены постоянно находились в разъездах по стране со специальными поручениями, решения принимали те несколько человек, которые случались на месте. Ленин был бессменным председателем заседаний, так как никогда не путешествовал, опасаясь покушений на свою жизнь. Широко используя насилие и террор в масштабах страны, в своем узком кругу он предпочитал действовать убеждением. Он почти никогда не требовал исключения из партии своих противников: если не удавалось собрать большинства голосов по важному вопросу, ему достаточно было пригрозить собственной отставкой, чтобы привести соратников к послушанию. Раз или два он оказывался на грани унизительного поражения, и лишь вмешательство Троцкого спасло его. Иногда ему приходилось принимать политические решения, с которыми он был не согласен. Однако к концу 1918 года авторитет Ленина вырос настолько, что никто не решался выступить против него. Каменев, до того часто вступавший с Лениным в принципиальные споры, выразил мнение многих большевиков, когда осенью 1918 года сказал Суханову: «А я чем дальше, тем больше убеждаюсь, что Ильич никогда не ошибается. В конце концов он всегда прав… Сколько раз казалось, что он сорвался — в прогнозе или в политическом курсе, и всегда в конечном счете оправдывались и его прогноз, и курс»12.
