Жизнь - капля в море - Алексей Станиславович Елисеев
Правда, в первые же дни полета на программу было совершено «нападение». Мне удалось его отразить, хотя, признаюсь, мотивы, по которым предлагалось ее изменить, были очень весомыми. Просто вопрос об изменении был поставлен слишком поздно. Речь шла о продолжительности суток. Программа была спланирована таким образом, чтобы все ответственные работы экипаж выполнял в зоне видимости станций слежения. В этом случае мы могли контролировать работу бортовых систем и при необходимости оказывать поддержку экипажу. Но при этом не удавалось сохранить нормальную земную продолжительность суток для космонавтов, они оказывались на двадцать пять минут короче. Когда я говорю «сутки», то не имею в виду суммарную продолжительность светлого и темного времени на орбите — она составляет в полете всего полтора часа. Я подразумеваю период сна и бодрствования космонавтов, то есть, например, время от одного утреннего подъема до следующего. Мы не увидели в запланированном ритме жизни ничего страшного и считали, что космонавты к нему быстро привыкнут. Однако медики узрели в нем немалую опасность. В надежде изменить программу в Центр управления прилетел Алякринский — специалист по биоритмологии Института медико-биологических проблем. Он разыскал меня с намерением серьезно поговорить. Сначала я пытался уйти от разговора. Дел было по горло, космонавты чувствовали себя хорошо, и я не видел необходимости тратить время на обсуждение медицинских проблем. Но он был напорист, и мне пришлось согласиться. Разговор получился долгим и трудным. Алякринский глубоко понимал существо проблемы и настойчиво пытался меня в него посвятить. Он утверждал, что ежедневные отклонения ритма жизни от привычного будут очень тяжело переноситься космонавтами и приведут к нервным срывам, если не хуже. Я в это не верил, и, кроме того, перекроить программу было уже невозможно, поэтому столь же настойчиво убеждал его в том, что ничего не случится, и просил смириться. В конце концов его силы иссякли, и он уехал; наверное, долго еще возмущался моим невежеством в биологии и упрямством. Естественно, в следующих программах мы требования медиков учли.
Тем временем полет продолжался. Все шло нормально, и постепенно наша жизнь в Центре управления выходила на стабильный режим, когда каждый мог работать по расписанию. Правда, из-за нехватки людей нам приходилось трудиться намного больше чем по восемь часов в сутки, но на это никто не сетовал. Все были рады, что появилось время для отдыха и даже для купания в море. К сожалению, продолжалось это недолго.
Примерно через неделю после стыковки наша размеренная жизнь была прервана. Один из сеансов связи начался с тревожного сообщения экипажа о том, что в станции появился дым и сильный запах горелой изоляции. Дым шел из-за панелей, которые отделяли жилую зону от приборной. Космонавты не могли заглянуть в приборную зону, где находился источник дыма, они лишь назвали номер панели, из-за которой дым распространялся наиболее интенсивно. По их взволнованным голосам мы поняли, что они всерьез напуганы. Еще бы! Ребята могли найти спасение только в корабле и то, если вовремя им воспользуются. А уходить из станции не хотели, поскольку была надежда ликвидировать пожар.
Первая мысль, которая пришла в голову, — загорелся один из научных приборов. В то время научные организации еще не имели опыта создания высоконадежной аппаратуры и отказы в их приборах были весьма вероятны. Мы попросили космонавтов выключить всю научную аппаратуру, потом пытались разобраться вместе с ними, после какого включения появился дым. Время сеанса связи летело быстро. Вопросов было задано много, но ответы ничего не прояснили. Станция ушла из зоны видимости.
Тревога с борта мгновенно мобилизует всех, кто работает в смене. Сразу после окончания сеанса руководители групп собираются в зале управления, чтобы договориться о том, как действовать на следующем витке. Народ опытный, знает, что времени на длинные дискуссии нет. Все говорят очень коротко, по-деловому.
— Что будем делать?
— Надо готовить несколько вариантов.
— Каких?
— Давайте начнем с самого плохого, если они отстыкуются от станции и будут вести связь уже из корабля.
— Нам нужны несколько витков, чтобы выяснить, в каком состоянии станция. Если они поторопились, у них хватит топлива и жизнеобеспечения, чтобы состыковаться повторно?
— Надо считать.
— Попросите ваших специалистов.
— Хорошо.
— Важно понять, закрыли ли они люк станции. Если нет, то мы ее потеряли.
— Это ясно. Если они отстыковались, мы можем с кораблем не торопиться. Будем контролировать станцию. В первую очередь состав атмосферы и систему электроснабжения.
— Давайте включим внутреннюю телекамеру и посмотрим.
— Договорились. Группа анализа готовит контроль.
— А если они в станции?
— Надо их как следует допросить. Хорошо бы их успокоить. Скорее всего неисправный прибор уже выключен.
— А если нет?
— Тогда в зависимости от срочности.
— Давайте готовить еще два варианта: экстренное покидание станции и нормальную эвакуацию с консервацией систем. Группа планирования, это за вами.
— Хорошо.
— Ну, а если неисправный прибор выключен, нам, прежде всего, надо его найти. Без этого мы не сможем включать другие приборы. На сегодня программа экспериментов уже сорвана. Давайте создадим рабочую группу для поиска отказа. Участвуют представители групп планирования, анализа, экспериментов. Группа экспериментов возглавляет.
— Договорились.
— Надо удалить дым из станции.
— Группа анализа готовит предложения.
— Нужен будет длинный сеанс связи, мы по тревоге подключаем к работе все командно-измерительные пункты и заказываем у Министерства связи дополнительные каналы связи.
— Отлично. Сейчас расходимся, а за пять минут до начала сеанса все садимся по местам.
Меня просят срочно к телефону. Звонит министр. Спрашивает, что случилось. Переговоры с экипажем транслировались в Москву, и ему уже доложили. Я стараюсь быть спокойным и объясняю, что скорее всего загорелся один из научных приборов, всю научную аппаратуру пришлось выключить, но надеемся, что сейчас никакой опасности на борту нет. На всякий случай готовим резервные варианты, вплоть до срочного спуска… Пауза… Наверное, министр старается справиться с эмоциями. Потом сдержанным голосом: «Понял. Позвони мне, пожалуйста, после сеанса». Не успел положить трубку, снова звонок. На этот раз — главный конструктор. Повторил ему то же, что сказал министру. Потом звонили из ЦК, из института, который готовит информацию для ЦК. Чувствую,
