Жерар Израэль - Кир Великий

Но, добавляет пророк, человечество претерпит испытание огнем. Добрые возродятся, а злые погибнут навеки. Люди преобразятся после ужасной битвы между силами света и силами тьмы. В конце концов Ахурамазда явится как великий бог, защитник добрых людей и всех животных. Свободные в своем выборе, люди смогут спастись вопреки силам тьмы.

Согласно Заратуштре, мировоззрение подразумевает также видение такого политического порядка, который может обеспечить всем счастье и спокойствие, а главное — безопасность праведникам. То есть важно, чтобы наступило «царствование добра». «Надо выбрать доброе царствование; оно обеспечит самую счастливую судьбу тому, кто упорно трудится; благодаря справедливости этот человек своими действиями, о Мудрейший, достигнет высшего блага».

Тогда это царство опустит барьеры между людьми и будет способствовать распространению слова пророка на благо всем. А он вечно хранит ключи политического мира, позволяющие правильно организовать общество. «А потому, Владыка, укажи мне царство, которое от самого своего начала подчиняется тебе и справедливости, а также тебе, Благоговение»[132]. По мнению Заратуштры, Виштаспа, сумевший открыть свое царство для учения пророка, — образцовый по справедливости царь. Он и сам вдохновился. Царство приходит от Ахуры.

Верность Заратуштры одному-единственному богу, примат, в его глазах, духовного над силами космическими, поиск хорошего монарха, приравненного к самому богу, движущий постоянно пророком, его эсхатологический оптимизм, отвержение кровавых жертвоприношений, любовь к животному миру, его взгляд на общественную и политическую организацию, находящуюся в руках Мудрого Властелина, — все это делает сына племени Спитама не реформатором древней веры в Ахурамазду, но основателем новой веры. Очищенная, эта вера отражает древнюю интуицию первых ариев, впервые добавляя в нее основополагающий принцип: примат Духа.

Кир, втянувшись в войну, не имеющую большого стратегического значения, против Томирис, царицы массагетов, раскинул свой лагерь на берегу Окса (Амударьи), в самом центре «арийского пространства». Это возвращение на восток имеет не только политическое значение. Конечно, Кир не допускает, чтобы его авторитет принижался на восточной окраине империи. Но главное то, что в этих необозримых степях, на берегах могучих рек, Кир чувствует себя в колыбели собственных своих верований. Если Пасаргады были местом его взлета, «арийское пространство» — первая его земля, откуда пошли его корни, где сохранились ростки жизни персов.

После стольких приключений, побед и славы Кир может оценить пройденный путь по дороге к истине. С тех пор как он принял царство, став после своего отца Камбиса царем Аншана, Кир сохраняет унаследованный титул. Он связан кровью со своими предками. Впрочем, эта патриархальная инвеститура не освобождает его от заботы о всенародном признании.

Но по отношению к богам царствование имело и другое значение: всю свою молодость, когда он скакал по долинам Пасаргад и лазил по горам Парсы, а также первое время после восшествия на престол, у Кира было полное убеждение в своем подчинении природе. В силу этого верования, как все персы, он был убежден, что главное — верность и порядочность. Если великий бог Ахурамазда виделся персам в каждом проявлении природы и приписывал царю способность «вскрывать» истину, Анахита (богиня воды и плодородия) связывала персидских царей с глубинными силами творения, с самими основами существования. Кроме того, поскольку богиня эта была наделена воинской доблестью, цари были уверены в победе над возможными узурпаторами и всеми прочими врагами. Под таким вот тройным предзнаменованием — царского происхождения, освящения своих избирателей и помазания естественным божеством — Кир и ринулся на завоевание мира, убежденный, как его предки, что истина, которой он владел, не может быть опровергнута осуществлением власти, расширенной хоть до вселенских размеров.

Завоевав Экбатану и сохранив на местах всех магов этого царства, Кир познал бога Митру. «Второе я» Ахурамазды или, во всяком случае, считаемый таковым жрецами, Митра господствовал над другими богами пантеона мидян. Сферой влияния Митры были свет и звезды, он был властелином людских судеб, а следовательно, и судьбы царя. Митра был ближе к законодательству, администрированию, военному делу, чем два других божества, с которыми его сравнивали, это был бог общественного порядка. Мидяне предпочитали обращаться к нему, что явно соответствовало их вкусу к организованности и соответствовало их желанию привязать к себе племена арийского происхождения, бродившие вокруг Экбатаны.

Кир обратился к культу Митры. Он организовал жертвоприношения в честь этого бога, который вообще-то не был для него чужим и входил в число богов первоначальных иранских верований. Можно ли сказать, что с этих пор он испытывал новое влияние, незаметно уводящее от религии природы, к которой он был так привязан. Может быть, новый культ бога, более консервативного и ориентированного на установившийся порядок, менял понимание царствования, которое вдохновляло его предков, начиная с Ахемена?

Во всяком случае, Кир ничем не выдал перемен в своем мировоззрении. Первые проявления его религиозной политики ясны: зачем трогать верования народов, принявших его власть, если сама их вера отлично уживается с новым порядком, дань выплачивается и армия получает пополнение? Наоборот, жертвоприношения богам, которые в почете в завоеванной стране, способствуют становлению нового политического порядка и оправдывают признание власти всеми. И маги, и народ не испытывают чувства, что они были покорены, напротив, им кажется, что они приобщили победителя к их вере. Подобная иллюзия, конечно, толкала Кира на продолжение этой политики, на вид либеральной, но, по сути, основанной на необходимости поддерживать мир в завоеванных странах.

Объединение Мидии в составе империи Кира с персами, хоть и выглядело эффектным зрелищем, не вызвало глубокого потрясения в регионе. Ведь и мидийцы, и персы вышли из одного народа, и изменение строя походило на простую смену династии. Захват Лидии, капитуляция Креза, захватническая война на побережье Средиземного моря против греческих колоний вытекали из другой логики. Чуждые народы должны были подчиняться, неизвестные ранее религии и культуры надо было ассимилировать.

В частности, в отношении греков Кир соблюдал большую осторожность. Разве боги Афин, Спарты и особенно Дельф не стремились к поражению персов? Будущий великий царь попытался сделать жест примирения: он приказал Гарпагу, руководившему операциями по умиротворению в Лидии, восстановить в Магнесии, на берегу Меандра, храм в честь Аполлона, затем освободил от всяких налогов жрецов этого храма. Эта привилегия тем замечательна, что через несколько лет, когда строительство империи было окончательно завершено, от Египта до берегов Инда знали только два храма, освобожденных Киром от уплаты налогов: храм иудеев в Иерусалиме и алтарь Аполлона в Магнесии. Но этот жест вовсе не означал, что Кир собирался почитать греческого бога, он просто свидетельствовал о политической воле к примирению.

И когда Кир готовился завоевать Вавилонию, он постоянно оказывал уважение различным богам, которых встречал на своем пути.

Но, вступив в древнюю страну Шумера и Аккада, Кир сбросил пелену, которая до тех пор скрывала от него саму сущность царствования. Тут же перс провозгласил себя великим царем и взял бога Мардука «за руку». Он тут же поручил совместное царствование сыну Камбису, воспринял вавилонские формы культуры, нравов, образа мыслей. А особенно он освоил новое мировоззрение и новую концепцию собственной власти над «всем миром».

Изменилась ли вера, которая двигала им до тех пор? Похоже, что Мардук мало чем отличался от Митры. И тот и другой были верховными божествами, объединяющими все космические силы, и обеспечивали монархам небесную легитимность. Однако между двумя великими богами существовала разница, подобная той, что разделяла Мидию и ассиро-вавилонский мир, небольшое царство осевших кочевников в рамках империи с тысячелетней историей. А главное, Киром постепенно овладевала идея, что его власть как царя более не связана ни с патриархальном родством, ни с одобрением избравших его людей, ни с природными божествами, конечно, благожелательными, но ограниченными определенным горизонтом. В Вавилоне Кир был определен как орудие единой воли для создания всемирной монархии. А тот факт, что люди, сосланные из Иудеи, видели в нем посланца Божия, освободителя народов во имя божественного предначертания, возможно, внушал персидскому царю, что назначение его шло дальше, чем построение империи.

За несколько лет Кир перешел от харизматической концепции царства к более динамическому его пониманию, а то и к видению великой монархии по Промыслу Божию. Тем не менее Кир, должно быть, чувствовал себя движимым древней силой, в которую верили его предки и которая называлась «фарнах», то есть та харизма, которая дает силу и мощь царям. На ней-то и зиждется моральный долг, обязывающий царей вершить правосудие и применять власть.