Сергей Витте - Воспоминания (Детство, Царствование Александра II и Александра III)
И вот на Московско-Курской жел. дор., выехав с одной из станции, мы вдруг встретились с другим поездом, идущим нам навстречу (а в то время Московско-Курская ж. д. была однопутная), но это было во время замечено, и поезда были остановлены. Тот поезд, (товарный) который шел нам навстречу, был пущен обратно, тихонько задним ходом, а мы подвигались за ним и таким образом приехали на станцию.
Выйдя из вагона, Посьет велел позвать начальника станции и начал его распекать. Начальник станции все время стоял и молчал. Вероятно, это молчание еще более разозлило Посьета, если бы хоть что-нибудь ответил, то, вероятно, у него отлегло бы от сердца, а так как начальник станции все время молчал, то Посьет все более и более сердился и наконец сказал:
- Что же вы все молчите, вы бы мне хоть что-нибудь ответили. Тот ему и ответил:
- Ваше высокопревосходительство, вот вы мне все изволите говорить, что не можете понять, до какой степени небрежности надо дойти и пустить один поезд на другой, чтобы эти поезда встретились. Конечно, - говорить, - это ошибка, но ведь ваше высокопревосходительство, путь то один. Если с одной стороны пустить поезд и с другой, - то неизбежно, раз сделана эта ошибка они должны встретиться. А вот, - говорить, - когда идет в мор один корабль и другой, где кажется много места, чтоб разойтись, - вот, когда они (корабли) сталкиваются, то это гораздо более удивительно. Вы, ваше высокопревосходительство, удивляетесь, когда встречаются два поезда {227} на жел. дор., а ведь вы сами видели, как корабли в море встречаются, вы сами, ваше высокопревосходительство, командовали фрегатом, когда это случилось.
Посьет страшно рассердился, потребовал, чтобы этого начальника станции уволили. Затем мы поехали далее.
Посьет, если бы не случай в Борках, еще долго занимал бы пост министра путей сообщения, потому что Император Александр III, вероятно, вследствие любви к своему брату Алексею, очень к нему благоволил; вероятно, Император еще и в молодости встречал этого почтенного адмирала.
И вот, когда после истории в Борках, Посьет оставил службу и сделался членом Государственного Совета, то вместо него был назначен генерал-лейтенант Паукер.
Когда было заседание в комиссии Сольского, о чем я рассказывал, и когда в департаменте жел. дор. и в совете по тарифным делам рассматривали составленный мною проект, то Паукер, который тогда был только что назначен министром путей сообщения, присутствовал уже на этом заседании и на все соглашался. Конечно, он соглашался потому, что был в большой дружбе с Вышнеградским. Если бы в заседании присутствовал другой министр путей сообщения, не Паукер, то, конечно, никогда не согласился бы отдать все тарифное дело, все финансовое железнодорожное дело, т. е. можно сказать, самую душу железнодорожного дела из министерства путей сообщения в руки другого министра.
Паукер был недолго министром путей сообщения, потому что вскоре он заболел и умер. Он был очень старый, почтенный человек.
На место Паукера был назначен Гюббенет, который был товарищем министра путей сообщения при Посьете, а потом остался товарищем и при министре путей сообщения Паукер.
В то время товарищем назначали обыкновенно какое-нибудь лицо из опытных чиновников, большею частью из сенаторов. Гюббенет был назначен товарищем Посьета вместо сенатора Селифонтова, который был сделан первоприсутствующим в Сенате.
Кажется, назначению Гюббенета в министры содействовал бывший в то время министром внутренних дел - граф Дмитрий Толстой.
{228} Гюббенет - то же самое - железнодорожного дела не знал, был простой чиновник, сенатор, очень напыщенный, любивший говорить очень напыщенным тоном, человек не дурной, но очень обидчивый; никакого влияния на железнодорожное дело он иметь не мог.
В скором времени образовались большие железнодорожные залежи; пошли различные жалобы на эти залежи, так как он приносили громадный убыток сельским хозяевам и вообще промышленности и торговле.
Вот в это то время появился, так сказать, выскочил на сцену военный инженер полковник Вендрих. Об этом Вендрихе я должен сказать несколько слов, потому что он в последние годы играл очень выдающуюся роль, да и до сих пор его имя в известных кругах пользуется некоторым авторитетом. (Теперь он состоит сенатором.)
Когда я был еще начальником движения Одесской жел. дор., я встречался с Вендрихом на железнодорожных съездах; в то время Вендрих занимал место начальника движения Балтийской жел. дор.; он был военным инженером и имел тогда капитанский чин. Человек он очень почтенный, вообще в материальном отношении человек очень честный и порядочный, но весьма ограниченный.
Он именно так ограничен, как могут быть ограничены только немцы; это ограниченность особого рода - "шорная" ограниченность, такие люди точно находятся в шорах. То, что у таких людей находится перед глазами - они довольно хорошо понимают и оценивают, крайне добросовестно ко всему относятся; о каком-нибудь деле, напр., о котором русский человек напишет одну страницу - такой немец напишет несколько томов; у таких людей кругозор не только самый узкий, но у них, можно сказать, совсем нет никакого кругозора. Это просто люди - с крайне недалеким прямолинейным взглядом.
И вот я помню, когда на съездах начинал говорить Вендрих, - а говорил он большею частью тогда о различных системах оборота вагонов, то всегда все мы относились к его разговорам снисходительно, как к разговорам крайне надоедливым и вследствие своей прямолинейной требовательности, прямо граничившим с глупостью.
Балтийская железная дорога была в то время частной. Долго Вендрих на ней ужиться не мог. Вторично я с ним встретился, {229} когда я уже был начальником эксплоатации Юго-Западных железных дорог, а потом управляющим этими дорогами, а Вендрих в то время управлял маленькой Фастовской дорогой, смежной с Юго-Западными дорогами.
На Фастовской железной дороге он пробыл несколько лет; точно также старался вести дело очень аккуратно, очень суетился, но все это с явною прямолинейностью и с явною для каждого, имеющего с ним сношения глупостью.
И вот, так как Вендрих, главным образом, всегда считался специалистом по оборотам вагонов, то, когда при министре путей сообщения Гюббенете сделались большие залежи на железных дорогах, - Гюббенет выставил Вендриха, как лицо, которое должно принять меры для уничтожения этих залежей. В то время Вендрих уже потерял место управляющего Фастовской железной дорогой и был при министерстве путей сообщения в качеств инспектора железных дорог.
Получив это назначение, Вендрих поехал по всем железным дорогам приводить их в порядок. Все железнодорожные управления, все железнодорожные деятели хорошо знали цену Вендриху, что он человек, хотя и недурной, но человек крайне ограниченный - глупый, с известным прямолинейным нахальством. Вследствие этого он предъявил к агентам железных дорог, такие требования, которые были неисполнимы и очень грубы. Но, в конце концов, все же иногда своими распоряжениями по уничтожению железнодорожной залежи, он приносил пользу, так как он был человеком назначенным и с особыми полномочиями, то, конечно, он несколько, так сказать, будил деятельность железных дорог там, где она находилась в состоянии спячки, но в общем он скоре запутывал дело, чем приносил пользу.
В результате последовали жалобы не только на Гюббенета, но и на Вендриха.
В конце концов Император Александр III стал предъявлять Гюббенету требования об увольнении тех или других лиц за неисправности жел. дорог. Требования эти исходили от аттестаций полковника Вендриха, часто совершенно неправильных. Государь же прислушивался к мнению Вендриха именно потому, что он был военный (полковник). Через военные же сферы Вендрих добрался до Его Величества в том смысле, что Император обращал внимание на отзывы Вендриха и ожидал от его деятельности особых услуг. Вендрих же, хотя и был назначен Гюббенетом, но, очевидно, {230} при этом случае, пожелал сам стать в прямые отношения к Государю Императору. Поэтому он доносил Императору помимо Гюббенета, вследствие чего в конце концов отношения его к Гюббенету крайне обострились.
Гюббенет уклонялся выполнить некоторые повеления Государя Императора, в результат чего он должен был уйти.
Тогда естественным кандидатом на пост министра путей сообщения явился Вендрих. Но когда кандидатура Вендриха была поставлена, то это всех знающих его ограниченность и его самодурство (присущее всем ограниченным людям), очень испугало. Его терпели и может быть даже рекомендовали на какую-нибудь второстепенную роль, но когда явилась мысль о том, чтобы назначить его министром путей сообщения, то, конечно, все испугались и начали отговаривать Государя. Все, зная Вендриха, понимали, что он не может занять места министра путей сообщения, а что его можно рекомендовать именно только на такие роли, как поехать, распорядиться и т. п.
