Эдвард Радзинский - Наполеон - исчезнувшая битва
1 5 а п р е л я. Простыни в рвоте и... чернилах - император продолжает работать. Просит Бертрана читать ему вслух любимые "Записки о Галльской войне" и сегодня продиктовал дополнение к главе о военных походах Цезаря... Врачу Антомарки при осмотре приходится терпеть все, что терпел О'Мира, слушать, как император клянет англичан и сулит им ужасную революцию. "Ваши олигархи все одинаковы - наглые, пока командуют, трусливые, когда опасность!.. Это они убили меня!"
2 1 а п р е л я. Император позвал аббата Виньялли. Они долго говорили о Боге. "Я родился католиком, исповедую католическую религию и хочу воспользоваться обязанностями, которые она предписывает, и благодеяниями, которые она предоставляет". Дал аббату указания относительно своего отпевания: "Вы должны строго выполнить то, что положено, пока я не буду предан земле". Аббат оставил ему Библию, которую император теперь читает каждый день. После ухода аббата он сказал доктору Антомарки: "Можно ли сомневаться в существовании Господа, если все во
круг нас это доказывает? Недаром величайшие умы были убеждены в этой истине".
2 2 а п р е л я. Утром император завершил свое завещание, где прямо написал: "Я умираю преждевременно от руки английской олигархии и нанятого ею убийцы... Я умираю в лоне Римской апостольской церкви. Я завещаю моему сыну свою славу, свое имя и своих друзей. Ничего более ему не потребуется для получения трона. Мой сын не должен помышлять о мести за мою смерть. Пусть он будет человеком своего времени. Пусть властвует в мире со всеми народами и помнит: если он захочет продолжить мои войны, то будет попросту обезьяной... Пусть читает и чаще размышляет над историей - это единственная подлинная философия... Но все, чему он научится, не поможет, если в его сердце не будет гореть священный огонь добра..." Он отдал еще много распоряжений и написал много слов.
Потом он распределял свое состояние: "Я хочу заплатить все свои долги". Он завещал передать огромную сумму вдове Киприани. Этого вынести я не мог и позвал графа. В его присутствии я рассказал императору о заслуженной смерти негодяя. "Да, сир, - добавил граф Монтолон, - мы были его палачами. Я думал, что ваша фраза в завещании: "Я умираю преждевременно от руки английской олигархии и нанятого ею убийцы" означает, что вы это поняли".
Император долго молчал, а потом сказал: "Бедный Киприани!" После чего... увеличил сумму, оставленную семье мерзавца, вдвое! И повторил: "Меня отравили англичане. Запомните это!"
Только это ему было важно. И потому он оставил деньги негодяю. Чтобы только англичане считались его убийцами".
Я прочел последние строки вслух и посмотрел на Маршана. И Маршан на моих глазах стал покрываться по2том... Он прошептал:
- Вы считаете?
Я не ответил. Он понял все, о чем я думал, ибо сам думал о том же.
Мы долго молчали. Смеркалось. Я велел слуге принести свечи и продолжил читать дневник.
"Император сказал: "Я хочу, чтобы произвели вскрытие моего тела... - Он хотел, чтобы все увидели - он отравлен! - И еще: я хочу, чтобы мое сердце поместили в сосуд со спиртом и отвезли в Парму моей дорогой Марии Луизе... Скажите ей, что я ее нежно любил и никогда не переставал любить... - И еще раз повторил: - Я прошу со всей тщательностью произвести вскрытие моего тела и подробный отчет вручить моему сыну. Я хочу также, чтобы после моей смерти поехали в Рим к моей матери и моему семейству и рассказали обо всем, что происходило на этом печальном утесе. И не стесняйтесь говорить всем, что великий император умер в самом жалком положении, чувствуя недостаток во всем, и брошенный всеми... кроме своей славы!"
И он дописал в завещании большими буквами: "Я оставляю в наследство всем царствующим домам ужас и позор последних дней моей жизни". После чего завещал передать сыну все дорогие ему вещи: "Мою шпагу, которая была при мне под Аустерлицем, золотой несессер, который проехал со мной от Ульма до Москвы и был при многих победах над его дедушкой, орден Почетного легиона, табакерку Фридриха Великого и медальон с моими волосами. - И добавил: - Я желаю, чтобы мое тело покоилось на берегах Сены среди народа Франции, который я так любил. Впрочем, так оно и будет - вы это увидите..." Потом он еще раз перечел завещание и сказал: "Жаль будет не умереть, когда навел такой порядок в своих делах".
2 3 а п р е л я. Император бредил. Вдруг спросил: "Где Гурго?" - "Он уехал, сир". - "С моего разрешения?" - "Вы даже письмо для него написали". "Надеюсь, он понял, как был не прав по отношению к Киприани... Где Киприани? Позовите его". - "Он умер". - "Ну что ж, он решил ждать меня там... Он не мог оставить меня одного... верный пес".
Так он назвал негодяя... Потом вдруг позвал графиню Бертран, которую до этого почему-то очень не любил... Она сказала мне, рыдая: "Как он изменился! Я рада, что он вернул мне свое расположение. Но была бы счастливее, если бы он позволил мне ухаживать за собой..."
А он все звал знакомцев: "Где господин Балькомб, где Бэтси?" - "Они уехали". - "Когда же?" - "Несколько месяцев назад". - "А почему Киприани мне до сих пор не доложил?" - "Киприани умер". - "Да-да, конечно... Отправился выведать, что меня ждет там..."
2 м а я. Совсем незадолго до смерти он вдруг начал вспоминать своих погибших маршалов и генералов: "Клебера убили в Египте, Дезе - под Маренго... На берегу Дуная остался мой храбрец Ланн... Под Люценом убит Бессьер... Под Макерсдорфом - Дюрок... Бертье выбросился из окна... Мюрат и Ней - расстреляны... Но живы изменники Бернадот, Мармон... - И вдруг заговорил как-то мечтательно, называя меня... Киприани! - Скоро, Киприани, меня не будет. И каждый из вас получит сладкое утешение - вернуться в Европу, встретить любезных друзей и родных... И я ведь тоже получу свое утешение - я тоже увижу моих храбрецов. Где-нибудь высоко над Елисейскими полями я встречу своих погибших солдат и маршалов. Клебер, Дезе, Бессьер, Ланн, Дюрок, Массена, Ней, Мюрат, Бертье... Мы будем беседовать о наших победах, о нашей общей славе. Надеюсь, к нам присоединятся и Ганнибал, и Цезарь, и Сципион, и Фридрих... Как это будет отрадно! Только боюсь, Киприани, что в Европе немножко испугаются, увидев наверху так много вояк..."
4 м а я. Он впал в забытье и с криком: "Убийца - Англия!" вскочил с кровати. Монтолон боролся с ним, и император пытался его задушить - ему, видно, мерещилось, что он борется с англичанами. Из соседней комнаты прибежали мы с Бертраном и силой уложили его в постель. Более он не двигался. И умирал - молча...
5 м а я. Ночью был ужасный шторм. Непрерывно лил дождь, ветер будто собрался все снести. У дома переломило иву, под которой император так любил сидеть. Да, он все забирал с собой - буря вырвала все посаженные им растения. Последнее дерево долго боролось, но и оно было вырвано с корнем и исчезло в потоке грязи, низвергавшемся с гор...
Всю ночь император стонал, к утру впал в забытье. И в забытьи шептал очень ясно - одно и то же: "Франция... мой сын... армия..."
День заканчивался. И дождь вдруг прекратился, в небе показалось солнце. Оно уже заходило...
Император вдруг широко открыл глаза... будто что-то увидел... И отдал душу Господу. Было 5.49 пополудни... он скончался. Врач засвидетельствовал последний удар пульса - он держал императора за руку и смотрел на часы... это были часы Истории.
И в следующий же миг (я подчеркиваю: в следующий миг) ударила пушка ибо без десяти шесть был заход солнца. Пушка будто отсалютовала ему, и солнце тотчас скрылось за горизонтом.
Мы вышли из комнаты объявить слугам, а когда вновь вернулись - застыли в изумлении: на кровати вместо одутловатого, жирного императора лежал худой и совсем молодой человек. Юный генерал Бонапарт...
В ту ночь после его смерти я вышел из дома. Небо было совершенно безоблачно, горели звезды... Еще в середине апреля император объявил нам, что скоро умрет. Тогда над островом появилась комета... Когда я сказал ему об этом, он улыбнулся: "Это за мной, кометы предсказывают рождение и смерть цезарей..." И вот теперь, подняв голову, я задрожал: меж звездами уходила, удалялась от острова хвостатая звезда - его комета...
Когда его обмывали, кроме двух ран, о которых нам всем было известно, мы с удивлением обнаружили следы еще нескольких глубоких ран! Видимо, он скрыл их, чтобы не смутить солдат, которые должны были верить в его неуязвимость. Он молча терпел боль и обходился без помощи.
На следующий день в два пополудни мы перенесли стол из его кабинета в самую большую и светлую комнату. Семнадцать человек присутствовали при вскрытии - семь врачей, Бертран, я и представители губернатора. Доктор Антомарки вскрыл грудную полость и извлек сердце. Он поместил его в серебряный сосуд со спиртом, как завещал император (но губернатор приказал положить его в гроб вместе с телом). Затем Антомарки извлек желудок - часть его была совершенно изъедена. И объявил: "Вот что сделал климат острова!" Но остальные врачи не захотели даже такого диагноза. "Он умер от рака!" заявили они.
