Виктор Попов - Советник королевы - суперагент Кремля
Каждый вечер Блант заходил к Майклу и беседовал с ним. Большое внимание уделял Стрейту и Джеймс Клугман, которого, как признавался Майкл, он обожал. По словам английского журналиста Чепмена Пинчера, Клугман был еще больше, чем Антони Блант, настроен прокоммунистически. Именно он, по некоторым утверждениям, содействовал привлечению к участию в группе советских разведчиков-кембриджцев пятого ее члена — Джона Кернкросса.
Майкл Стрейт становится «апостолом»
Следующим этапом вовлечения Стрейта в сферу влияния Берджеса и Бланта было приглашение вступить в Общество «апостолов». Общество сыграло огромную роль в организации сети советских разведчиков в Кембридже, хотя создание его, конечно, не имело ничего общего с этой задачей.
Как-то к Майклу Стрейту пришел его знакомый, выпускник Кембриджского университета, и пригласил вступить в 06-щество «апостолов», сказав, что его членами являются Берджес и Блант. Он назвал Стрейту и других членов общества, о которых я говорил.
— Если Кейнс и Тревельян хотят провести вечер со мной, то я буду только рад встрече с ними, — был ответ Майкла. Он задал при этом один вопрос: — А как Вы определите термин «апостол»?
— Он должен быть исключительно способным и очень славным, — был ответ.
— После этого мы перешли в комнату Кейнса, — закончил свой рассказ Стрейт, — и там я поднял руку вверх и дал страшную клятву: «Моя душа будет корчиться в нестерпимых муках, если когда-нибудь я расскажу что-нибудь об обществе кому-либо, кто не является его членом».
Так Стрейт связал себя тайной клятвой с членами общества; некоторые из них уже пошли или готовы были пойти на службу советской разведке.
Осталось сделать еще один, последний шаг. К нему Стрейта привели неожиданные события. Напомню, что это было время борьбы республиканской Испании против фашистского путча генерала Франко. Добровольцы из числа членов левых партий уезжали в Мадрид, чтобы принять участие в защите демократии. Среди них был и друг Стрейта Джон Корнфорд. Как-то в середине января 1937 года Стрейту позвонил студент Сент-Джон-колледжа и попросил его о срочной встрече. Там же, в колледже, состоялся такой разговор:
— Джон убит.
— Где? — спросил Майкл.
— В Кордове.
— Когда?
— 28 декабря.
— Ты уверен?
— Да, мы дважды звонили в Мадрид, чтобы проверить.
— Кто еще знает об этом?
— Вы первый.
— Ты знаешь, как это случилось?
— Да, он был в ночном патруле.
На долю Майкла выпало рассказать о трагедии отцу Джона, профессору университета. Смерть Джона Корнфорда потрясла Стрейта. Он написал статью о нем в журнале «Лефт ревью»; его невесте он сказал: «Мы теперь вместе и останемся вместе». Майкл разобрал письма Джона, его поэмы. Стрейт переживал, что не он, а именно Джон решительно защищал то дело, которому они оба были верны. На траурном митинге памяти Джона выступили и коммунисты. Так смерть Джона еще больше связала Стрейта с ними, со сторонниками Советского Союза.
Вербовка
Две недели спустя Блант попросил Стрейта зайти к нему в комнату. Между ними произошел такой разговор:
— Что Вы, Майкл, думаете делать после окончания колледжа?
— Я предполагаю остаться здесь, в Англии. Может быть, я попытаюсь стать членом парламента от лейбористской партии или написать книгу о Давиде Рикардо (известном британском экономисте XVIII–XIX веков, крупнейшем представителе классической буржуазной политической экономии, о котором много писал и К. Маркс. — B.П.).
— А у некоторых из ваших друзей иные планы относительно вашего будущего.
— Другие планы?
Блант стал развивать перед Стрейтом мысль о том, что ему будет не так просто осуществить свои идеи; прежде всего потому, что нелегко будет добиться британского подданства, а получив его, будет невозможно сразу включиться в политическую жизнь страны. Кроме того, подчеркивал Блант, Англия находится в состоянии упадка и накануне ужасной войны. Другое дело Америка — огромная страна, которая будет играть все большую роль в мировой политике.
— Но мой дом, моя семья, мои друзья здесь, в Британии, — возражал Стрейт.
— Ваш отец работал на Уолл-стрит. Он был партнером Моргана. С вашим знанием экономики Вас ждет блестящая карьера в международном банковском деле.
— Но я не хочу такого будущего, и меня совершенно не интересует перспектива стать банкиром.
— Ваши друзья очень заинтересованы в вашем будущем. Они сообщили мне, что Вы должны делать.
— Что же я должен делать? И что это за друзья?
— Наши друзья из Коммунистического интернационала74.
— Они поручили Вам мне это сказать? Вы их сотрудник?
Антони Блант кивнул.
— Ваше задание — работать в США и оценивать замыслы Уолл-стрит, планы установления им господства над мировой экономикой.
— Кто думает, что я приму такое предложение? Почему я должен это делать?
— Потому же, почему Джон поехал в Испанию. Я говорю это Вам сейчас, после смерти Джона.
Затем Блант, как будто дело было уже решено, сказал Стрей-ту, что отныне он должен порвать все свои прежние политические связи с коммунистами, так как они могут оказаться помехой в его будущей работе. «Это нужно для успеха вашей деятельности в США», — подчеркнул он.
Когда Стрейт сказал, что к этому отрицательно отнесутся его друзья в Англии, Блант будто бы заметил:
— Вы должны быть лояльны прежде всего в отношении Джона. Конечно, ваши друзья будут поражены, но со временем они смирятся. Не забывайте, что Джон пожертвовал даже собственной жизнью ради общего дела.
Примерно в таких словах описал Стрейт впоследствии свой разговор с Блантом, когда он согласился работать на советскую разведку. Насколько он был точен, сказать трудно. Некоторые детали вызывают сомнения. Маловероятно, что это был первый и единственный разговор на эту тему. Сомнительно, что Стрейт сразу согласился на отведенную ему Москвой роль разведчика. Возможно, что 50 лет спустя, рассказывая об этих событиях, Стрейт хотел как-то реабилитировать себя в глазах американского читателя. Но главное заключается в том, что он согласился на сотрудничество с Москвой без энтузиазма и без большого желания переехал в США.
Кстати сказать, по словам Стрейта, это была не единственная в те годы попытка со стороны Бланта завербовать «кембриджцев». Один из друзей Стрейта рассказал ему, что аналогичное предложение связать себя с советской разведкой сделал Блант и ему, но он отказался, сославшись на то, что «он не пригоден для нелегальной работы». Стрейт выслушал эту исповедь друга, но сказал, что он «не понимает сути разговора».
Стрейт оставил Кембридж и, не окончив университет, отправился в Соединенные Штаты. Как раз в это время в Америку ехал по своим делам его отчим, и они отправились вместе. Стрейт поехал туда, так сказать, сначала на рекогносцировку.
За день-два до отъезда он заглянул в университет, с которым уже до этого распрощался. Цель посещения — еще раз встретиться со своей девушкой-американкой и Блантом. Последний уже начал опекать его. Так, он договорился с казначеем колледжа (в английских колледжах казначей играет роль наших проректоров по административно-хозяйственной части), чтобы Стрейту отвели те же апартаменты, которые он занимал раньше, когда вернется из США, и вообще «присматривал за ним». Вероятно, он чувствовал некоторую непрочность этой вербовки. В последний момент Стрейт обратился к Бланту с просьбой «отпустить его на волю», не связывать никакими обязательствами, и во время этой последней встречи Блант, по словам Стрей-та, будто бы сказал, что его просьба рассматривалась «самим Сталиным» и была отклонена.
Так это было или нет, мы, может быть, никогда не узнаем, но в любом случае Стрейт поехал в Америку на постоянное жительство уже с заданием от КГБ.
Блант предупредил Стрейта, что некоторое время в США он будет предоставлен сам себе, а потом спросил:
— Нет ли у Вас, Майкл, при себе какого-нибудь личного документа, которым Вы могли бы пожертвовать?
Майкл порылся в карманах пиджака и достал небольшой рисунок, сделанный кем-то для него. Блант, разорвав его пополам, одну половину взял себе, а другую отдал Майклу, сказав:
— Вторая половина будет Вам вручена в недалеком будущем в США человеком, который сам найдет Вас.
Прошло немного времени, и апрельским вечером 1938 года в квартире Стрейта в Вашингтоне раздался телефонный звонок. Он услышал голос человека явно не с американским, а скорее с европейским акцентом.
— Мистер Стрейт? Я привез Вам привет от ваших товарищей из Кембриджа, от ваших университетских друзей. Я здесь недалеко от Вас, в ресторане. Не могли бы мы встретиться?
