Владимир Бацалев - Загадки древних времен
Новой династии Романовых, прочно укрепившейся на царском месте, дряхлый слепой старец Стефан был не страшен, и потому его (наконец-то!) оставили в покое. Последние годы своей жизни он провел в Москве. Старец Стефан доживал свой век в забвении и одиночестве. Ему выпала тяжкая участь — он пережил всех своих многочисленных детей — Евдокию, Марию, Анастасию, Федора, Дмитрия и Ивана. Не дождалась его возвращения и жена Анастасия, которая вослед мужу приняла постриг и стала старицей Александрой. Она скончалась 7 июня 1607 года, когда старец Стефан находился на Соловках, и была похоронена в московском Симоновом монастыре. Сам же Стефан преставился 5 января 1616 года и был погребен рядом с супругой. Власти в последний раз доказали, что они не забыли о царском достоинстве старца. Распорядившись похоронить его в Симоновой обители, они воздали ему тем самым последние царские почести. Бывшего «царя Симеона» новые «предержатели земли российской» не захотели хоронить в царской усыпальнице в кремлевском Успенском соборе. Симонов же монастырь одно время служил местом упокоения великих русских князей и царей, там и решено было, соблюдя соответствующие приличия, устроить погребение старца Стефана. На надгробном камне было написано:
«Лета 7124 году генваря в 5 день преставился раб Божий царь Симеон Бекбулатович во иноцех схимник Стефан».
Сейчас уже не найти этой могилы, на месте Симонова монастыря возвышается дворец культуры ЗИЛа.
С погребением память о царе Симеоне ушла быстро.
Бывшему татарскому царевичу выпала причудливая и тяжкая судьба, полная парадоксов и контрастов. Побыв ханом, царем и великим князем, он пережил шесть царей и закончил жизнь монахом. Будучи татарским царевичем, прямым наследником Золотой Орды, Саин-Булат стал русским царем. Из правоверного мусульманина его превратили в православного схимника. Трижды он менял имя. Не желая власти и не делая ничего, чтобы приблизиться к ней, был постоянно ею настигаем и преследуем. Имел большой почет, но знал, что за спиной многие посмеиваются над ним. Не был виновен, но страдал только за то, что ему выпало несчастье не по собственной воле посидеть на московском престоле. Злополучный царский титул поглотил жизнь человека, желавшего людям только добра.
В глазах преемников вина Симеона Бекбулатовича была лишь в том, что он занимал московский престол и остался после этого жив. Сами недостаточно прочно восседая на троне, они не хотели мириться с еще одним законным царем в своей державе (двум медведям, как известно, в одной берлоге тесно, даже если один из них уже «на пенсии»). Поскольку до других многочисленных «законных» искателей престола им было трудно добраться, то свою суровость и непреклонность в вопросах государственного порядка они изливали на того, кто и не собирался сопротивляться, а именно на безропотного царя Симеона, который, может быть, всю свою жизнь хотел лишь одного, — чтобы московская власть оставила его, наконец, в покое. Но власть, особенно в России, это дверь, которая открывается только в одну сторону, однажды поимев с ней дело, отделаться от нее почти невозможно. Она, в лице своих служителей, ничего не забывает и никому не прощает. У нее нет снисходительности, она все воспринимает всерьез и буквально (уж если ненавидит, то и дышит негодованием вместо воздуха), и особенно суровой и серьезной она становится, когда речь идет о местах под троном. И именно потому Симеон Бекбулатович на всю свою жизнь так и остался несчастным заложником царского титула.
Клады российской земли
В мире нет, наверное, другой такой страны, на огромном пространстве которой происходило бы столько войн, вражеских нашествий, смут, бунтов, внутренних неурядиц. И каждая возникавшая в России «нестабильность», опасная ситуация немедленно вызывали в людях желание как-нибудь подальше и понадежнее спрятать то, что могло быть отнято, сожжено или пропасть любым другим способом.
Идет эта традиция с самых древних времен и до нашего времени — старейшим российским кладом считается собрание каменных топоров и инструментов, которое было найдено в XIX веке в большом глиняном горшке в Подмосковье и которому семь тысяч лет, а самый последний еще не отыскан вообще. Возможно, его в этот момент как раз закапывают.
А если кладов много, то и кладоискателей в России не меньше. Нет в мире другой столь всепоглощающей страсти, как азарт поиска, тем более поиска результативного. С той самой секунды как за переплетением тонких и гибких сосновых корней, за осыпающимся желтым песком вдруг блеснул серебряным боком литой кувшин, и я понял — клад! — разом потеряли остроту для меня и рыбалка, и походы за грибами, и даже утиная охота, к которым был я до того особенно пристрастен. С тех пор минуло много времени, заполненного поисками и находками, работой над архивными документами, лазанием по покинутым домам, котлованам и траншеям, несколькими большими экспедициями и множеством малых, однодневных, и, естественно, тремя найденными полноценными кладами и великим множеством единичных, часто очень интересных находок.
Любой человек может представить себе, как это было. В каждой даже и не очень зажиточной семье за несколько лет скапливаются какие-то ценности. Дорогие семейные реликвии. Результаты профессиональной деятельности. Женские украшения — колечки, цепочки, сережки… В некоторые времена и мужчины от них не отставали, были у них и собственные украшения — как минимум перстеньки. Что-то досталось по наследству, что-то принесла в дом с приданым жена, что-то прикупилось само собой со временем. Имелись, конечно же, и накопления на «черный» день. Были эти накопления скорей всего в монетах или в чем-то подобном — размером поменьше, а ценой побольше. Стоял где-нибудь сундучок, или шкатулочка, или просто глиняный горшок. В Древней Руси деньги и ценности хранили часто в подголовниках — специально сделанных выемках с крышкой на возвышениях под подушкой. Из средневековых документов известно, например, что у «гостя» Гаврилы Фатеева, жившего в XVII веке в Москве, было «в подголовке денег пятьсот рублев, двести золотых, тридцать ефимков»… Нередко вместе с постройкой дома предусматривали особые тайнички для ларцов и сундучков. Кто-то скапливал поменьше, купец или служивый человек — побольше. Мало ли что случалось. Вдруг — пожар! Кочевники обложили город! Или вспыхнуло восстание! Или с войском идет на селение француз (поляк, немец, литва, татарин) и, по слухам, грабит и убивает. Или ходит по домам (квартирам) какая-нибудь власть и отбирает нажитое имущество — ей ведь всегда не хватает именно наших денег. В 1660 году Московию посетил австриец Августин Мейерберг. В своих записках впоследствии он замечал: «Деревенские жители, да и сами дворяне, живущие в своих деревнях и поместьях, обыкновенно зарывают свои нажитые деньги в лесах и полях, по обычаю заимствованному у предков».
Уйти — некуда, с собой унести — нельзя. Значит, надо спрятать понадежней, а потом, Бог даст, вернуться и откопать. Железное, во все времена эффективное средство, но Бог был милостив — по грехам нашим — далеко не всегда. И чаще всего ценности оставались там, где их положил хозяин.
В 1898 году в Феодосии при ремонте стен погреба был обнаружен большой глиняный кувшин с четырьмя отделениями внутри. В каждом отделении лежали золотые и серебряные монеты, украшения, драгоценные камни. На глине была процарапана надпись, рассказавшая, что же это такое. Это был клад, но необычный, вошедший в историю под названием «клад четырех поколений». Этот клад собирала одна семья, начиная с XIV века и до 1610 года. Собирала по монетке, отказывая себе в самом необходимом, а в итоге все ценности достались каким- то совершенно посторонним людям.
Клады умели прятать. Прятали и от собственных домашних, скрывали от хозяина. А так называемые «воровские клады»? Их столько, что пришлось даже выделить им отдельную графу в общей статистике. Писатель Михаил Афанасьевич Булгаков с присущей ему дотошностью описал процесс закладки клада в своем лучшем романе «Белая гвардия». Зимой 1918 года, когда Украина была оккупирована немцами, когда в Киеве хозяйничали гетмановские войска, когда петлюровцы повсеместно грабили и убивали, ценностей было спрятано немало. Инженер Василий Иванович Лисович, прозванный жильцами дома по Андреевскому спуску Василиса, однажды вечером тщательно завесил окна простынями и… «…взял стул, влез на него и руками нашарил что-то над верхним рядом книг на полке, провел ножичком вертикально вниз по обоям, а затем под прямым углом вбок, подсунул ножичек под разрез и вскрыл аккуратный, маленький в два кирпича, тайничок, самим же изготовленный в течение предыдущей ночи. Дверцу — тонкую цинковую пластинку — отвел в сторону, слез, пугливо поглядел на окна, потрогал простыню. Из глубины нижнего ящика стола, открытого двойным звенящим поворотом ключа, выглянул на свет Божий аккуратно перевязанный крестом и запечатанный пакет в газетной бумаге. Его Василиса похоронил в тайнике и закрыл дверцу». «Пятипроцентный билет прочно спрятан в тайнике под обоями. Там же пятнадцать „катеринок“, девять „петров“, десять „Николаев первых“, три бриллиантовых кольца, брошь, Анна и два Станислава». Еще в одном тайнике «двадцать „катеринок“, десять „петров“, двадцать пять серебряных ложек, золотые часы с цепью, три портсигара, пятьдесят золотых десяток, солонки, футляр с серебром на шесть персон и серебряное ситечко (большой тайник в дровяном сарае, два шага от двери прямо, шаг влево, шаг от меловой метки на бревне стены. Все в ящиках эйнемовского печенья, в клеенке, просмоленные швы, два аршина глубины).
