Жан Жуанвиль - История Крестовых походов
К месту, где был разбит лагерь, мы подошли в четверг, как раз за неделю до дня Вознесения Господня. Четыре галеры, на которых все мы находились в заключении, встали на якорь перед жилищем султана; короля доставили в соседний шатер. Султан потребовал, чтобы Дамиетта была передана ему в субботу перед днем Вознесения, — и в тот же день он освободит короля.
Те эмиры, которых султан убрал из своего совета, чтобы ввести в него своих людей, решили провести встречу. Умный и хитрый сарацин обратился к ним с такими словами. «Мессиры, — сказал он, — вы знаете, как султан опозорил и обесчестил нас, лишив высоких постов, дарованных нам его отцом. Посему вы можете быть уверены, что, едва только он укрепится в таком мощном городе, как Дамиетта, он всех нас арестует и бросит на смерть в тюрьму, как его дедушка поступил с эмирами, взявшими в плен графа де Бара и графа де Монфора. И сдается мне, что куда лучше покончить с ним прежде, чем он ускользнет из наших рук».
Эмиры встретились с телохранителями султана (той самой халкой) и сказали этим людям, что они должны убить султана сразу же после обеда, на который и они были приглашены. Что и случилось, когда с блюдами было покончено и султан, отпустив своих эмиров, собирался удалиться на отдых в свой шатер. Один из его телохранителей, носитель меча султана, нанес удар этим самым мечом по руке своего хозяина и отрубил ему четыре пальца. Султан повернулся к эмирам, которые и подвигли телохранителя на такой поступок, и сказал им: «Спасите меня, мессиры, от моих телохранителей. Вы же видите, что они хотят убить меня». И тут все телохранители закричали хором: «Как и было сказано, мы хотим убить тебя! Лучше так, чем позволить тебе убить нас!»
Был дан сигнал ударить в барабаны и литавры, и вся армия султана собралась узнать, какие отданы приказы. Эмиры сообщили, что Дамиетта взята; султан отправляется туда и приказывает им следовать за ним. Войска вооружились и помчались к Дамиетте. Когда мы увидели, что они направляются в ту сторону, то глубоко опечалились, потому что решили, что город перешел к врагам.
Тем временем султан, который был молод и тщедушен, вместе с тремя своими имамами, которые обедали с ним, торопливо поднялся на вышку. Он ее возвел, и она, как я уже рассказывал, стояла за его помещениями. Члены его личной охраны, пятьсот всадников, снесли его шатер, окружили вышку, на которой султан и имамы нашли убежище, и стали кричать, чтобы он спускался. Он сказал, что сделает это, но только если ему пообещают сохранить жизнь. Они сказали, что заставят его спуститься, и напомнили султану, что он не в Дамиетте. После этого они пустили в него греческий огонь, и вышка, сделанная, как вы помните, из сухих досок и полотна, занялась пламенем. Сгорела она быстро, никогда раньше я не видел таких языков огня.
Как только султан увидел, что пламя пожирает вышку, он сбежал вниз и кинулся к реке по тому проходу, о котором я уже упоминал. Его телохранители саблями располосовали на куски его покрытие. Когда султан добежал до воды, один из его людей нанес ему удар копьем между ребер. Он продолжал бежать с копьем, торчащим из раны. Преследователи догнали его у самой воды, убили и кинули в реку, недалеко от того места, где стояли наши галеры. Один из телохранителей, Фаресс-ад-дин-Октай, нанес ему удар саблей и вырвал сердце из тела. С руки его капала кровь, и он подошел к нашему королю и сказал: «Что ты дашь мне за то, что я убил твоего врага? Останься он в живых, то, конечно, убил бы вас». Но король не сказал ему ни слова.
На наше судно поднялись добрых тридцать сарацин с обнаженными саблями в руках и боевыми топорами, свисающими с шеи. Я спросил Бодуэна д'Эбелина, который хорошо знал их язык, что они говорят. Он сказал, что они явились отрубить нам головы. Тут же большая толпа собралась вокруг Жана, монаха ордена Святой Троицы, служившего при графе Гийоме Фландрском, чтобы покаяться в грехах и причаститься. Я же, со своей стороны, не в силах припомнить никаких грехов, которые я совершил, провел это время, размышляя, что чем более я пытался защитить себя или избавиться от этих сложностей, тем хуже для меня все становилось.
Я перекрестился, встал на колени у ног одного сарацина, который держал боевой топор так, как это делают плотники, и сказал про себя: «Вот так погибла святая Агнесса». Гюи д'Эбелин, коннетабль Кипра, опустился на колени рядом со мной и исповедался. «Отпускаю тебе, — сказал я ему, — той властью, что дарована мне Богом». Тем не менее, поднявшись на ноги, я не мог припомнить ни одного слова из того, что он мне говорил.
Сарацины заставили всех нас подняться и заперли в трюме одной из галер. Многие из нас думали, что они это сделали потому, что не хотели убивать нас всех вместе, а выводить и убивать по одному. Этот вечер и всю ночь мы лежали в трюме в такой тесноте и в таком убожестве, что мои ноги лежали на графе Пьере де Бретане, а его — касались моего лица.
На следующий день эмиры приказали поднять нас из тюрьмы в трюме, и их посланники сообщили нам, чтобы мы отправились обговорить с ними вопрос возобновления договора, который покойный султан заключил с нами. Также они сказали нам, что можем не сомневаться — если бы султан остался в живых, он обезглавил бы короля, как и всех нас. Те, кто был в состоянии ходить, отправился на встречу с эмирами. Граф де Бретань, коннетабль и я, которые были серьезно больны, остались на месте, а граф Фландрский, граф Жан де Суасон, два брата д'Эбелина и все остальные, которым позволяло здоровье, пошли на это совещание.
Те с нашей стороны, кто был там, пришли к соглашению с эмирами, что как только Дамиетта перейдет к сарацинам, они отпустят короля и всех прочих в высоком звании, которых держат пленниками. Что же до менее значительных людей, то султан уже отправил их в Каир, конечно, за исключением тех, кого приговорил к смерти. Он поступил так в нарушение договора, который заключил с королем, так что вполне возможно, что получи он Дамиетту, то незамедлительно казнил бы нас.
В ходе дальнейших переговоров король поклялся удовлетворить требование сарацин об уплате им двухсот тысяч ливров до того, как покинет реку, и такой же суммы, когда окажется в Акре. Сарацины, со своей стороны, согласились с условиями договора, что они позаботятся о больных в Дамиетте, что соберут в городе арбалеты, машины, доспехи, оружие, запасы солонины и будут хранить их до того времени, пока король не пришлет за ними.
Клятвы, которые эмирам пришлось дать королю, обрели письменный вид и были таковы: если они не исполнят соглашения с королем, то будут покрыты позором и в виде наказания за совершенный грех с непокрытой головой отправятся в паломничество в Мекку; на них ляжет стыд, как на мужчину, который, прогнав свою жену, взял ее обратно, хотя видел, как она возлежит с другим мужчиной. (Потому что, в соответствии с законами Магомета, мужчина, который отказался от своей жены, никогда не может вернуть ее.) Третья клятва была такова: если они нарушат договор с королем, то будут подвергнуты такому же поношению, как и сарацин, который ест свинину. Король был удовлетворен этими заверениями, которые я упомянул, потому что Никола д'Акр, священник, знавший их язык, заверил его, что по магометанским законам им и в голову не придет нарушать такие обещания.
Когда эмиры поклялись, они выразили желание, чтобы обеты короля также были записаны. Это было сделано по совету одного ренегата священника, который перешел на сторону сарацин, обеты гласили следующее: если король не будет соблюдать условия с эмирами, он будет обесчещен, как христианин, который отверг Господа нашего и Богоматерь, и станет отщепенцем в глазах Его двенадцати апостолов и всех святых. На это король согласился с большой охотой. Тем не менее последний пункт гласил следующее: если король не будет соблюдать свои обеты эмирам, он должен быть обесчещен, как христианин, который отрицает Господа и Его законы и, выражая презрение к нему, плюнул на крест и растоптал его ногами. Когда это было зачитано королю, он сказал, что никогда не принесет такой клятвы.
Поскольку Никола д'Арк знал их язык, эмиры дали ему послание для передачи королю. «Ваше величество, — сказал священник, — эмиры очень тяжело восприняли ваши слова. Они клятвенно пообещали сделать все, что вы от них потребовали, а вы, со своей стороны, отказываетесь присягнуть, что удовлетворите их требования. Не стоит и убеждать вас, что, если вы не принесете такую клятву, они отрубят голову и вам, и всем вашим людям». Король ответил, что эмиры могут делать все, что им нравится, но сам он лично скорее умрет как добрый христианин, чем будет жить во вражде с Господом и Его матерью.
Патриарх Иерусалимский, уважаемый пожилой старец восьмидесяти лет, получив от сарацина охранную грамоту, пришел на помощь королю, чтобы поспособствовать его освобождению. Между христианами и сарацинами был в ходу обычай, что если король или султан умирает, то те, кто в это время были послами, будь то в христианской или в языческой земле, становятся узниками и рабами. Поскольку султан, который выдал патриарху охранную грамоту, ныне погиб, этот уважаемый человек стал узником, как и мы. После того как король передал свой ответ эмирам, один из них заявил, что это было сделано по совету патриарха, и сказал остальным сарацинам: «Если вы мне доверите, я заставлю короля принести клятву, потому что брошу голову патриарха на колени его величества».
