Владимир Малявин - Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)
Акцент на взаимозависимости людей в культуре ши отнюдь не означал оправдания личного диктата и покорности. Заставлять кого бы то ни было рабски прислуживать себе или прислуживать самому было противно ее духу. Социум этой культуры был миром безмолвия, символической коммуникации, где никто не открывал имен власти и свободы.
Формирование идеала «чистоты» нельзя рассматривать в отрыве от политического развития империи. Как известно, с рубежа II в. требование «разделить чистых и грязных» стало главным лозунгом бюрократии, диктовавшимся борьбой между временщиками «внутреннего двора» и регулярным чиновничеством. Стремление поборников «чистоты» выделить себе подобных и отмежеваться от «грязных» элементов обострило интерес к вопросам моральной оценки личности или, как говорили в Китае, «знания людей». Достаточно сказать, что среди двух десятков лиц, названных в позднеханьских источниках «знатоками людей», только трое жили до середины II в., а остальные были свидетелями кризиса и гибели империи.
Обсуждение личных качеств тех или иных личностей становится с того времени респектабельным времяпрепровождением верхов общества. Так, в «Жизнеописаниях прежних достойных мужей Жунани» сообщается о некоем Сюй Цине, который, «обсуждая с друзьями упадок Хань, скорбел и плакал, за что заслужил прозвище „оплакивающий свое время“» [Тайпин юйлань, цз. 253, с. 5б]. О Го Тае сказано, что он умел «искусно рассуждать, красиво говорить». Когда к нему приходил ученый Бянь Жан, тоже «любитель рассуждать», беседа друзей «всегда тянулась целый день и до глубокой ночи» [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 6б]. А биограф другого «славного мужа» тех лет, Фу Жуна, помещает беллетризованную зарисовку беседы: когда Фу Жун приходил к Ли Ину, тот «отпускал гостей и слушал его речи. Жун, в головной повязке8, всплескивал рукавами, и его слова выплывали, подобно облакам. Ин сидел, сложив почтительно руки и затаив дыхание» [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 8а].
Историографы того времени, словно зачарованные обаянием «знатоков людей», не удосужились поведать о содержании тех бесед. Судить о них приходится по афористически сжатым и часто невнятным отзывам и цитатам в биографиях деятелей «чистой» критики.
Наиболее примечательна фигура Го Тая, признанного кумира «славных мужей». Он родился в незнатной семье Тайюаня, рано лишился отца. Мать хотела устроить его служащим в уездной управе, но Го Тай заявил, что «великому мужу» негоже тратить силы по мелочам. Оставив свой забитый книгами дом, будущий корифей «чистой» критики отправился в местную школу, а потом в Лоян. Но не перспективой карьеры манила столица честолюбивого юношу. Другу, советовавшему ему пойти на службу, он рассказал о своем пессимистическом (а еще более крамольном) выводе: «Я ночью созерцаю горные образы, днем изучаю мирские события. То, что разрушается Небом, сохранить невозможно». Если Го Тай не был оригинален, отвергая службу, то он по крайней мере с беспрецедентной для ханьского времени решительностью отделил службу от назначения «великого мужа». Подобно Конфуцию и Мэн-цзы, заявлял Го Тай, «я странствую по Китаю, выделяя притаившихся и незаметных» [Хоу Хань цзи, цз. 23, с. 8б].
Поиск «сокрытых талантов» и прославил Го Тая. «Линьцзун (второе имя Го Тая. – В. М.) определял категории ши для всех и повсюду... Впоследствии все выделенные им стали знаменитостями, было их свыше 60 человек», – говорится в одной из версий биографии Го Тая [Эршиуши бубянь, с. 2235]. Данный отзыв является, очевидно, позднейшей легендой, не обязательно полностью соответствующей действительности. Тем не менее авторитет Го Тая как «знатока людей» и при его жизни был чрезвычайно высок, а когда в феврале 169 г. он умер, прожив 42 года, его похороны собрали, по одним данным, свыше тысячи, по другим – свыше десяти тысяч ученых со всей империи [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 2б].
Го Тай начинал, конечно, не на пустом месте. Искусство «знания людей» издавна занимало почетное место в культуре служилых людей Древнего Китая. В «Книге Преданий» оно приравнивается к мудрости и умению управлять. Конфуций советовал в отношениях с людьми «вглядываться в мотивы их поведения, смотреть на причины их поступков, узнавать, что приносит им покой. Сможет ли тогда человек скрыть себя?» [Лунь юй, XI, 10]. Мэн-цзы считал возможным угадать натуру человека по его зрачкам и речи.
Физиогномика, несмотря на скептическое отношение к ней некоторых трезвомыслящих философов, например Сюнь-цзы, в Ханьскую эпоху процветала. Существовали, однако, принципиальные различия между практическим ремеслом физиогномистов и политически окрашенной, морализаторской деятельностью Го Тая и его единомышленников. Популярность гаданий о жизненных взлетах и падениях была обусловлена высоким уровнем социальной мобильности в древнекитайской империи. Деятели же «чистой» критики исходили скорее из обратной посылки: оценивая врожденный человеку «талант», они определяли его неизменную «категорию», или, говоря современным языком, подобающий ему статус. Известно, что Го Тай написал специальный трактат о «принципах отбора ши», который был вскоре утерян. Судить о взглядах Го Тая приходится на основании полутора десятков сюжетов, сохранившихся в биографических материалах.
Достойный человек не может не обладать широтой познаний и твердостью духа. Его ноша тяжела, а путь его долог. Человечность – вот ноша, которую несет он: разве не тяжела она? Только смерть завершает его путь: разве не долог он?
Конфуций
Большинство дошедших до нас суждений Го Тая заставляет недоумевать, чем этот человек покорял современников. Эти суждения представляют собой лаконичные и довольно бесхитростные отзывы, в которых не видно ни гениальной наблюдательности, ни гениального остроумия. Вот, к примеру, какой характеристикой наградил Го Тай известного противника евнухов Лю Жу: «Жу заикается, но его ум отточен. По натуре своей он – чистая яшма» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 34а].
Ряд оценок является простой констатацией соответствия таланта определенному чиновничьему рангу. Так, два брата из клана Ван в Тайюане еще юношами попросили Го Тая «определить их способности», и тот рассудил, что они обладают «талантом ранга двух тысяч даней». Предсказание, разумеется, сбылось [Саньго чжи, цз. 27, с. 6а]. О враге евнухов Ван Юне Го Тай говорил: «Почтенный Ван [в своих успехах] покрывает тысячу ли в день. Это талант, достойный стоять рядом с правителем» [Хоу Хань шу, цз. 66, с. 16б].
Признаки, по которым Го Тай отличал «незаурядных людей», взяты из обыденных ситуаций. Например, он приходит на рынок с двумя юными знакомыми, родными братьями. Один из них покупает, не торгуясь, другой каждый раз просит сбавить цену. Го Тай замечает по этому поводу, что братья различаются между собой, как отец и сын [Саньго чжи, цз. 22, с. 19а]. А вот как обратил на себя внимание некто Мао Жун. Работая в поле, он вместе с товарищами укрылся от дождя под деревом. В то время как все сидели на корточках, Мао Жун, соблюдая принятые в ту эпоху правила этикета, сидел, поджав ноги под себя. Проезжавший мимо Го Тай «увидел и поразился необычайности» Мао Жуна. Пригласив Го Тая в свой дом, Мао Жун накормил его отрубями, как почтительный сын оставив курицу для матери, чем окончательно покорил знатока талантов [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 4а].
Еще один пример. Некий земляк Го Тая уронил кувшин и ушел, не взглянув на него, а на вопрос Го Тая, почему он так поступил, ответил: «Кувшин все равно разбился – к чему теперь смотреть на него?» И Го Тай по этой причине выделил его [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 4б].
Две оценки построены на противопоставлении способностей и добродетели. Так, о своих друзьях Се Чжэне и Бянь Жане Го Тай говорил: «Эти двое имеют с избытком талант героя. Как жаль, что они не следуют правильному пути!»
Впоследствии оба сложили голову на плахе [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 6б]. Наконец, еще два известных нам эпизода, зафиксированных в биографии Го Тая, воспроизводят обычную дидактическую тему: раскаяние дурных людей после воспитательной беседы Го Тая.
Бесспорно, Го Тай смотрел на людей глазами конфуцианского моралиста – позиция, вполне тривиальная для людей его круга. Почему же незамысловатые сентенции и психологические наблюдения «любителя рассуждать» получили столь широкую огласку и стали достоянием истории? Дело, очевидно, в культурной среде, запросы и вкусы которой Го Тай хорошо знал. Оценки способностей и «распознавание талантов» были тогда всеобщим поветрием, и не один Го Тай преуспел на этом поприще. Се Чжэн, например, по отзыву современника, даже превосходил его в способности оценить достоинства человека [Шишо синьюй, с. 108].
Консультации у «знатока людей» стали с того времени обычной практикой среди служилых верхов9. В таком случае удивительна сама среда, в которой так много значил отзыв самозваных судей и которая заставляла Ли Ина «не принимать у себя никого, кроме выдающихся достойных мужей света», ученого Чжоу Чэна – «поддерживать отношения только с товарищами Чэнь Фаня и Хуан Цюна», а Юань Шао в 70-х годах – «не общаться с теми, чья слава не гремела повсюду в пределах морей» [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 1б; Саньго чжи, цз. 12, с. 4б; Шишо синьюй, с. 108].
