Людвиг Мизес - Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции

Предмет истории – деятельность и ценностные суждения, направляющие деятельность к определенным целям. История имеет дело с ценностями, но сама оценок не выносит. Она безучастный наблюдатель событий. Это, разумеется, отличительная черта объективного мышления и научных поисков истины. Истина обращается к тому, что есть или было, а не к которому кого нет или не было, но которое больше бы соответствовало желаниям искателя истины.

Нет нужды что-либо добавить к сказанному в первой части этого эссе о тщетности поисков абсолютных и вечных ценностей. У истории не больше возможностей, чем у любой науки, обеспечить критерии ценности, которые были бы чем-то большим, чем личными мнениями, которые, будучи высказанными одними смертными людьми, тут же не отвергались бы другими смертными людьми.

Некоторые авторы утверждают, что логически невозможно изучать исторические факты, не выражая ценностные суждения. На их взгляд, о событиях нельзя сказать ничего важного, не формулируя одного ценностного суждения за другим. Если, например, изучаются такие явления, как группы давления или проституция, то следует отдать себе отчет, что эти явления сами «некоторым образом, составлены из ценностных суждений» <Strauss L. Natural Right and History. – Chicago: University of Chicago Press. 1953. P. 53>. Действительно, следует признать, что многие люди, применяют такие термины, как «группы давления», – а термин «проституция» почти все – таким образом, что при этом подразумевается ценностное суждение. Но это не означает, что феномены, к которым относятся эти термины, созданы ценностными суждениями. Джефри Мей определяет проституцию, как «практику постоянных или периодических сексуальных связей, более или менее беспорядочных, из корыстных побуждений» <May G. Prostitution // Encyclopedia of the Social Sciences. V. 12. P. 553>. Группа давления представляет собой группу, стремящуюся добиться законодательства, которое считается выгодным для интересов членов этой группы. В простом использовании этих терминов или в обращении к этим явлениям не подразумевается никакой оценки. Неверно, что история, если она должна будет избегать ценностных суждений, не сможет говорить о жестокости <Strauss. P. 52>. Первым значением слова «жестокий» в Concise Oxford Dictionary является «безразличный, получающий удовольствие от причинения боли другому» <3rd ed., 1934. P. 273>. Это определение не менее объективно и свободно от всяких оценок, чем приведенное в том же словаре определение садизма: «сексуальное извращение, характеризующееся любовью к жестокости» <Ibid. P. 1042>. Психиатры используют термин «садизм» для описания состояния пациента, историк говорит о «жестокости», описывая определенные действия. Спор, что является причиной боли, а что нет, или причиняется ли боль в данном конкретном случае, потому что это доставляет удовольствие действующему субъекту, или по иным причинам, касается установления фактов, а не высказывания ценностных суждений.

Нейтральность истории относительно ценностных суждений не следует путать с искажением исторических свидетельств. Некоторые историки пытаются представить проигранные сражения, как победы, и присваивают своему народу, расе, партии или вероисповеданию все, что они считают похвальным, и оправдывают во всем, что они считают предосудительным. Учебники по истории для общеобразовательных школы отличаются наивной ограниченностью и шовинизмом. Нет нужды глубоко вдаваться в обсуждение подобной поверхностности. Тем не менее следует признать, что и для самого добросовестного историка воздержание от ценностных суждений может представлять определенные трудности.

Как человек и как гражданин историк принимает участие во многих антагонизмах и противоречиях своей эпохи, поддерживая ту или иную сторону. Соединять научную беспристрастность в исторических исследованиях с защитой мирских интересов нелегко. Но это возможно, и выдающиеся историки добиваются этого. Мировоззрение историка накладывает отпечаток на его работу. Изложение фактов, насыщенное замечаниями, выдает чувства и желания и обнаруживает партийную принадлежность автора. Тем не менее постулат воздержания научной истории от ценностных суждений не нарушается случайными замечаниями, выражающими предпочтения историка, если это не оказывает влияния на общий смысл всего исследования. Если автор о неумелом командующем вооруженными силами своей страны или партии говорит, «к сожалению», генерал не смог справится со стоящей перед ним задачей, то он не изменяет своему долгу историке. Историк может сожалеть об уничтожении шедевров древнегреческого искусства при условии, что это не влияет на его отчет о приведших к этому событиях.

Проблему Wertfreiheit <ценностная нейтральность (нем.). – Прим. перев.> следует четко отделять от проблемы выбора теорий, используемых для интерпретации фактов. Для этого историку необходимы все знания, предоставляемые другими дисциплинами – логикой, математикой, праксиологией и естественными науками. Если того, чему учат эти дисциплины, недостаточно, или если историк выбирает ошибочную теорию из нескольких противоречащих друг другу теорий, разделяемых специалистами, то он пойдет по неправильному пути, и его работа окажется бесполезной. Вполне может быть, что он выбрал несостоятельную теорию вследствие своей предубежденности, а эта теория лучше всего отвечала его партийному духу. Однако принятие на вооружение ложной доктрины часто может быть просто следствием невежества или того, что она пользуется большей популярностью, чем более правильные доктрины.

Основным источником разногласий среди историков являются расхождения относительно учений всех других отраслей знания, на которых они основывают свое изложение. Историку прежних эпох, верившему в колдовство, магию и вмешательство дьявола в человеческие дела, события виделись в ином свете, по сравнению с историком-агностиком. Неомеркантилистские доктрины платежного баланса и нехватки долларов рисуют совершенно иной образ ситуации в современном мире, нежели современная субъективная экономическая теория.

Глава 14. Эпистемологические особенности истории

В естественных науках существует два способа предсказания будущих событий: обобщающее предсказание и статистическое предсказание. Первое говорит: из а следует b. Второе говорит: в х% всех случаев из а следует b; в (100-х)% всех случаев из а следует не-b.

Ни одно из этих предсказаний не может быть названо аподиктическим [54]. Оба основываются на опыте. Опыт необходимо является опытом прошлых событий. Для предсказания будущих событий к нему можно прибегнуть только при помощи допущения, что в стечении и последовательности природных явлений существует неизменное единообразие. Опираясь на это априорное допущение, естественные науки переходят к синтетической индукции, выводящей из регулярности, наблюдаемой в прошлом, такую же регулярность в будущих событиях.

Синтетическая индукция является эпистемологической основой естественных наук. Тот факт, что различные механизмы и устройства, сконструированные в соответствии с теоремами естественных наук, управляются и работают ожидаемым образом, обеспечивает практическое подтверждение как соответствующих теорем, так и индуктивного метода. Однако это подтверждение также касается только прошлого. Оно не исключает возможность того, что однажды силы, до сих пор нам неизвестные, могут внести хаос в наше знание и технологические навыки. Философ должен признать, что не существует способа, с помощью которого смертный человек может получить определенное знание о будущем. Но у действующего человека нет причин придавать какое-либо значение логической и эпистемологической ненадежности естественных наук. Они являются единственным имеющимся в его распоряжении умственным инструментом, который можно использовать в безостановочой борьбе за жизнь. Они доказали свою практическую ценность. Поскольку у человека нет другого пути к знанию, у него не остается другой альтернативы. Если он желает выжить и сделать свою жизнь более сносной, он должен признать естественные науки в качестве проводника к технологическим и терапевтическим успехам. Он должен вести себя как если бы предсказания естественных наук были истиной, пусть не вечной, непоколебимой истиной, но по крайней мере остающейся истиной на тот период времени, на который человек может планировать свои действия.

Уверенность, с которой естественные науки объявляют добытые сведения, не основывается исключительно на этом как если бы. Она выводится также из интерсубъективости и объективности опыта, т.е. сырья естественных наук и отправного пункта их рассуждений. Способность восприятия внешних объектов характеризуется тем, что все, кто способен их воспринимать, легко приходят к согласию относительно природы этого восприятия. Не существует расхождений по поводу считывания показаний, которые не могут привести к окончательному решению. Ученые могут спорить по поводу теорий. Споры относительно того, что называется чистыми фактами, никогда не бывают продолжительными. Невозможны никакие дебаты о том, является ли данное вещество медью или железом или весит ли оно два фунта или пять.