Габриэль Городецкий - Миф «Ледокола»: Накануне войны
Майскому пришлось вникать в это дело еще основательнее из-за сохранявшейся в Москве подозрительности, которую усиливала казавшаяся изощренной кампания слухов о приближении войны. Казалось, что предостережения, которые Криппс делал экспромтом еще в середине апреля, внезапно стали воплощаться в жизнь. 23 мая за обедом в узком кругу у Веббов Майский напомнил о пространном меморандуме Криппса, который, как он сказал, вызвал раздражение у его правительства. Майский таким образом пытался выяснить реакцию своих собеседников на возможность заключения сепаратного мира:
Будет ли Англия держаться — не будет ли мощная группа правящего класса выступать за достижение мира с Гитлером путем переговоров? Он рассказал нам, как он считал, правду о деле Гесса. Гесс был очень откровенен о своей миссии; но он отказался заявить, что она была предпринята с согласия Гитлера38. Он желал убедить английское правительство уступить: в войне за господство в Европе Англия и ее союзники будут разбиты, хотя Германия и будет при этом истощена. Германия должна остаться господствующей силой в Европе; Англия должна сохранять свою империю, сделав несколько небольших уступок в Африке. В этом случае Германия и Англия могут остановить распространение большевизма. А большевизм — это сам дьявол39.
Майского несколько успокоила уверенность Вэббов, что общественность возмутится попытками заключения мира и окажет им сопротивление40.
К концу мая Майский, как кажется, пришел к выводу, что положительная реакция Черчилля на немецкое предложение мира исключается. Ожесточенный характер дебатов в парламенте после поражения британских войск на Крите позволял сделать вывод, что говорить о росте настроений в народе в пользу мира было бы ошибкой41. Однако вся атмосфера в целом оставалась чрезвычайно противоречивой, и Майскому трудно выделять «наиболее вероятное из огромной массы историй, докладов, догадок, предположений, слухов и т. п., роившихся вокруг этого странного, почти романтического дела»42.
Более того, альтернативные источники, казалось, были менее категоричными и мешали ему направлять в Москву недвусмысленные сообщения. Однажды он, ужиная вдвоем с лордом Бивербруком, влиятельным сторонником Черчилля в военном кабинете, попытался выведать у него о Гессе. «Бивербрук без колебания ответил: — О, конечно, Гесс — эмиссар Гитлера». Затем он пересказал предложения Гесса о мире «с честью», однако исказил их контекст, преувеличив их антисоветский характер. Он заявил, что предложения были представлены как защита цивилизации против большевистского варварства. Бивербрук также вел себя уклончиво при обсуждении перспектив сепаратного мира. Разумеется, данный зондаж он отверг с порога: «Гесс, должно быть, думал, что, как только он изложит свой план, так все эти герцоги побегут к королю, свалят Черчилля и создадут «разумное правительство»… Идиот!» И тем не менее он высказал предположение, что Черчилль действительно верил в то, что Гитлер хочет мира. Он истолковывал миссию Гесса как продолжение усилий, предпринимавшихся Гитлером после падения Франции, когда он при посредничестве Швейцарии пытался достичь соглашения. Бивербрук, как до него Криппс, разыгрывал германскую карту; он сказал в заключение со зловещим подтекстом: «Выйдет ли? Будущее покажет. Британское правительство… пошло бы на мир с Германией на «приличных условиях», но таких условий сейчас нельзя получить». Для русских было бы вполне логичным сделать заключение, что активное продолжение войны Англией зависит не от несгибаемой воли Черчилля, а скорее от характера немецких предложений43. К началу июня Майский пришел к следующему выводу:
«За кулисами британской политики началась борьба. Черчилль, Иден, Бевин и вообще все лейбористские министры сразу же высказались решительно против каких-либо переговоров- Однако нашлись среди министров люди типа Саймона, которые при поддержке бывших «кливденцев» считали, что следует использовать столь неожиданно представившийся случай для установления контакта или по крайней мере для зондажа о возможных условиях мира»44.
В течение первых трех недель июня, до германского нападения на Россию, появлялось все больше разведывательных донесений о наращивании немецких военных приготовлений. Они просачивались в прессу, которая лихорадочно печатала все новые, диаметрально расходящиеся, аналитические оценки обстановки. Они, в свою очередь, совпадали с дезинформацией, которую подсовывали советской разведке; в то же время Саймон предпринимал последнюю попытку допросить Гесса. Майский продолжал метаться между двумя крайними позициями. На основе различных высказываний Идена, с которыми он выступил в начале июня, в Кремле стали беспокоиться, что англичане могут поддаться искушению и подписать сепаратный мир, если они предположат, что Москва ведет переговоры с Германией. 5 июня на встрече с Иденом Майский в ответ на его вопрос «относительно «альянса» Германии и СССР заявил, что между нами нет переговоров ни о каких-либо новых, ни о расширении старых соглашений. Сильное впечатление и недоверие. Иден говорит, что имеет сведения, будто бы между Германией и СССР идут самые серьезные переговоры по вопросам громадного значения».
В тот самый день, когда Гесс беседовал с лордом Саймоном, Майский в коридоре парламента столкнулся с Ллойд Джорджем. Тот, казалось, находился в угнетенном состоянии в связи с ходом военный действий. «Стало быть», признался он Майскому, «надо думать о компромиссном мире. На каких условиях? Ллойд Джордж полагает, что если бы Гитлер согласился бы удовлетвориться, то есть включением в ее состав Данцига, Силезии, Австрии, Эльзас-Лотарингии плюс протекторат над некоторыми частями Европы и Польши, а также кое-какие «модификации» в Бельгии и Голландии, — то заключение мира стало бы возможным.» Предложения, представленные Гессом, были «абсолютно неприемлемы, — категорически отвечал «Старик» (т. е. Ллойд Джордж) — если Гитлер будет на них настаивать, продолжение войны неизбежно»45.
А несколькими часами позже Майский узнал от Идена в Уайтхолле, что никаких переговоров не предвидится. Иден торжественно заявил, что «Гессу придется провести в английской тюрьме некоторое время — до конца войны». И тем не менее через несколько дней Майский, к своему ужасу, вдруг узнал от Беатрисы Вебб, что вести допросы Гесса доверено лорду Саймону, этому апостолу «умиротворения»46. Анализ ситуации Майским совпадал с оценкой советской разведки. Рихард Зорге, знаменитый советский разведчик, работавший в Японии, передал сообщение, что полет Гесса был предпринят Гитлером как крайняя мера, последняя попытка провести переговоры о мире47. Находившийся в посольстве в Берлине Валентин Бережков сообщает, что как-то, придя в начале мая на Вильгельмштрассе, он с изумлением увидел, что среди литературы, разложенной в приемной министерства, появились выпускавшиеся еще до войны брошюры и журналы, прославляющие «англо-германскую дружбу»48.
«Бритиш Пресс Сервис» от 16 июня дала обзор освещения в английской прессе событий за период с 12 мая по 10 июня. В нем ясно отразилась роль полета Гесса в оказавшемся совершенно ложным, но получившем широкое распространение толковании событий. Несомненно, этот обзор должен был совпадать с тем впечатлением, которое создавалось у русских, все это время скрупулезно штудировавших английские газеты. Следует учитывать, что дезинформационные материалы, подбрасывавшиеся Кремлю, сличались с теми выводами, к которым можно было прийти на основе чтения английской прессы и различных сообщений из Лондона. Так, в обзоре «Пресс Сервис» говорится следующее:
Полет Гесса был одним из главных элементов (предполагавшегося «мирного наступления» — авт.). Мнение, что Рудольф Гесс бежал от кровавой расправы, сменилось широко распространившейся точкой зрения, что он прибыл с миссией мира. Согласно этой версии, президент (Рузвельт — авт.) отложил свою речь из-за этих мирных предложений, которые Англия отвергнет, если Соединенные Штаты вступят в войну, и примет, если Соединенные Штаты не вступят в войну. Уайнант (американский посол в Лондоне, возвращавшийся после консультаций из Вашингтона — авт.) привез первый вариант текста соглашения о мире между Гессом и Черчиллем.
Сообщения, что острая нехватка продовольствия в Англии вызвала голод и беспорядки среди английских рабочих, хорошо гармонировали со всеми этими историями. Казалось, что дух англичан слабел. Широкое хождение получили разнообразные спекуляции относительно перспектив политической карьеры и престижа Черчилля, если он потеряет Средиземноморье. В то же время печатались сообщения о возрождении в Англии предвоенных групп сторонников умиротворения. Постоянно цитировались слова леди Астор о том, что Англия проигрывает войну на внутреннем фронте. Циркулировали недвусмысленные намеки на отсутствие единства в английском кабинете. В обзоре печати далее сообщалось, что в Соединенных Штатах широко распространено убеждение, что «миссия Гесса по-прежнему связана с шагами в направлении мира, и страшный гнев, с которым Бевин нападал на него, объясняется его боязнью, что эти шаги могут встретить определенное сочувствие»49.
