Владимир Муравьев - Истории московских улиц
Современный исследователь творчества И.А.Фомина пишет, что Домом "Динамо" архитектор "стремился создать образ советского общественного здания". На практике же оказалось, что его советское общественное здание удивительно гармонирует с соседствующим с ним зданием ГПУ-НКВД, и эти здания со слепыми окнами, задернутыми одинаковыми казенными белыми занавесками, нависающие над Фуркасовским переулком, превратили его в одно из самых мрачных и зловещих мест Москвы.
В годы "оттепели", когда партия и правительство пытались придать своим учреждениям "человеческое лицо", в первом этаже Дома "Динамо" открыли роскошный "Гастроном" - не ведомственный и закрытый (каким, возможно, он и был до этого), а доступный для всех. Ныне он функционирует как супермаркет круглосуточной торговли "Седьмой континент".
На территории, занимаемой ныне Домом "Динамо" и соседним домом-особняком № 14, в начале ХVII века находился "двор", а точнее городская усадьба князя Дмитрия Михайловича Пожарского. С юга граница владения проходила по нынешнему Фуркасовскому переулку, который тогда назывался Ивановским по находившейся здесь церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи, построенной в 1337 году. Западной и восточной границей двора служили нынешние улицы Большая и Малая Лубянка, тогда называвшиеся Сретенской и Предтеченской (последнее название - от той же церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи, стоявшей на углу улицы и переулка). Северная граница проходила по переулку, бывшему продолжением Варсонофьевского, а ныне не существующему.
Судя по плану первой половины ХVII века, на усадьбе Пожарского, кроме хозяйственных построек, стояли три жилых дома: два больших, один в южной части владения, ближе к Фуркасовскому переулку, другой - в северной части и третий - маленький - на углу Большой Лубянки и ныне застроенного переулка. Главный жилой дом Пожарского был, видимо, тот, который стоял ближе к Фуркасовскому, потому что именно его наследовала после смерти князя его вдова Феодора Андреевна, урожденная княгиня Голицына, а другой достался его сестре Дарье Михайловне, бывшей замужем за князем Хованским. Поэтому впоследствии усадьба Пожарского оказалась во владении Голицыных и Хованских.
В 1913 году на углу Большой Лубянки и Фуркасовского переулка была установлена мраморная доска с надписью: "Здесь был дом, в котором жил освободитель Москвы от поляков в 1612 г. князь Дмитрий Михайлович Пожарский".
К сожалению, изображения дома князя Пожарского ни до пожара 1612 года, ни после восстановления его в 1620-1630-х годах не имеется. Но еще в первые десятилетия нашего века сохранялись фрагменты самого дома, о чем есть сведения в мемуарах современников.
"Московская кондитерская фабрика Эйнем выпускала шоколад, в обертку которого вкладывался кусок блестящего картона с многокрасочной репродукцией из серии "Старая Москва", - рассказывает театральный администратор Илья Шнейдер, вспоминая свои школьные годы, пришедшиеся на это время. - На одной из них был изображен Кузнецкий мост в начале ХVII столетия: среди зеленых лужков течет тихая Неглинка. Через нее перекинут деревянный мост, около которого приткнулись две убогие кузницы с пылающими горнами. От моста в гору убегает проселок, облепленный с двух сторон избами и деревянными постройками. И только на самом верху, с левой стороны, одиноко высится желтое каменное здание с куполом и флагом над ним. Это - дом князя Пожарского. (Видимо, автор дает описание по памяти, поэтому допускает неточность: эти открытки издавала не фабрика Эйнем, а другая крупная московская фирма кондитерских изделий - "Товарищество И.Л.Абрикосова". В.М.)
Он, - продолжает рассказ о доме Пожарского автор, - простоял столетия, много раз перестраивался, потерял все прежние очертания и сохранил лишь полуподвальный этаж с большими нависшими сводами. В годы моего детства это был большой двухэтажный дом, принадлежавший казенной 3-й гимназии... Вся внеклассная жизнь 3-й гимназии кипела "под сводами". Этот термин вошел в быт гимназии, и "под сводами" проходила часть дня всех учеников, от приготовишек до восьмиклассников. Туда после звонка, возвещавшего об окончании урока, неслись по железным лестницам с нарастающим гулом и гамом детские и юношеские фигурки в серых форменных костюмах, перетянутых черными поясами с начищенными металлическими пряжками и надписью "М-3-Г". "Под сводами" проводились большие и маленькие перемены между уроками, отдельные длинные коридоры там были отведены под гардероб, где рядами висели серые гимназические шинели с серебряными пуговицами и синими петлицами, обшитыми белым кантом. Там же была тайная курилка, и там же за бывшей длинной партой, покрытой чистыми простынями, в большую перемену торговал булочник от Филиппова".
Перестроенный, но в основе своей сохранивший фрагменты палат XVII века, в которых жил князь Дмитрий Михайлович Пожарский, дом на Большой Лубянке был единственным в Москве мемориальным зданием, связанным с его именем, о чем москвичи помнили три века, передавая эту память из поколения в поколение.
Князья Пожарские по своему происхождению принадлежали к высшей знати к Рюриковичам, но к младшей его линии. От седьмого сына великого князя Всеволода Большое Гнездо, получившего в удел город Стародуб на Черниговщине и поэтому именовавшегося князем Стародубским, в седьмом колене отделилась ветвь князей Пожарских. Их родоначальник князь Василий Андреевич сражался под знаменами Дмитрия Донского на Куликовом поле. Как утверждает предание, свое прозвище - Пожарский - он получил по опустошенной пожарами в те лихие годы своей главной вотчине, и, видимо, долго не восстановляемой, поэтому ее стали называть Погар, то есть погорелое место.
Князья Пожарские служили воеводами в окраинных землях, при Иване Грозном попали в опалу, их перестали писать в Разрядных книгах, выведя из числа "родовитых". Князь Дмитрий Михайлович родился в 1578 году. Опала с рода была снята при царе Феодоре. Князь Дмитрий был приближен ко двору, ему пожалован чин "стряпчего с платьем", при Борисе Годунове - новая опала, новое возвращение ко двору и затем воеводская служба в разных московских городках. В 1608 году Пожарский защитил Коломну от одного из отрядов Тушинского вора - Лжедмитрия II, в 1609-м очистил окрестности Москвы от разбойничьих шаек атамана Салькова, в 1610 году, назначенный воеводой в Зарайск, вместе с рязанским воеводой Прокопием Ляпуновым защищал рязан-скую землю от бродячих отрядов интервентов и других "воров".
Князь Дмитрий Пожарский за эти годы приобрел в народе известность как "талантливый и храбрый воевода", но поистине всероссийская слава пришла к нему в 1611 году после героического сражения в Москве на Большой Лубянке.
1611 год. В России - Смута: двенадцать лет честолюбцы и проходимцы один за другим захватывают царский трон. Сомнительно "избранного" Годунова сменяет вереница авантюристов-самозванцев, завершающаяся откровенно иностранными претендентами - польским королем Сигизмундом и его сыном Владиславом.
Для более убедительного доказательства своей "легитимности" первый же самозванец Лжедмитрий I вводит в Россию армию наемников-иноземцев, которые фактически оккупируют страну, с каждым годом и с каждым новым "царем" расширяя и ужесточая оккупацию. Из бояр, чиновников и торговцев складывается целый слой отечественных коллаборационистов, который с усердием служит всем "царям" по очереди, блюдя только личную выгоду и совершенно пренебрегая интересами государства и народа. Народ с присущей ему доверчивостью верит посулам "царей", что они установят в стране порядок, защитят обиженных и всем даруют милости. Тем более что посулы подкреплялись клятвами "своих", православных бояр.
В августе 1610 года коллаборационисты, а за ними и обманутый очередными посулами простой народ московский, правда, под строгим наблюдением польских солдат, присягает объявленному новым царем всея Руси польскому королевичу Владиславу Жигимонтовичу.
Поляки и их союзники - литовцы, немцы, шведы, решив, что теперь они имеют полное право творить в России то, для чего, собственно, и пришли владеть и повелевать, уже не скрывали этого: по приказанию военных властей Приказы выписывали им "листы на поместья", то есть на владение деревнями с крестьянами; офицеры и солдаты вели себя в России, как в завоеванной стране: заходили в любой дом, забирали все, что им приглянется, насиловали даже боярских жен и дочерей, надсмехались над православной верой, называли русских "быдлом", обязанным работать на завоевателей и угождать им.
Теперь даже у самых доверчивых наступило прозрение. Во многих деревнях, куда являлись отряды поляков, мужики вооружались и оказывали сопротивление. Поляки допускали возможность бунта и в Москве, где была сосредоточена основная часть их военных сил. Н.М.Карамзин, ссылаясь на польские источники, так описывает сложившееся положение: "Уже москвитяне переменились в обращении с ляхами: быв долго смиренны, начали оказывать неуступчивость, дух враждебный и сварливый..." Поляки предприняли некоторые предварительные меры: запретили в Москве русским держать в доме любое оружие, ходить по городу с палками и ножами, носить пояса на рубахах, чтобы нельзя было ничего спрятать за пазухой, а на торговые площади и в кабаки заслали шпионов и соглядатаев.
