Валерий Кочик - Разведчики и резиденты ГРУ
С началом войны резко активизировали работу болгарские спецслужбы: политическая полиция, военная контрразведка РО-2 и другие. Присланный из Берлина им в помощь доктор Делиус (на самом деле — полковник абвера Отто Вагнер), наряду с
представителями других немецких спецслужб, стремился создать в стране тотальную разведывательную и контрразведывательную сеть. Шли облавы и обыски, проверялся каждый дом. Число агентов в Софии росло. Из Берлина прислали пеленгаторную установку, благодаря которой были раскрыты несколько советских разведгрупп. Но никакие ухищрения немцев не помогли им обнаружить местоположение «Волги». Ровно в полночь он начинал передачу из своей квартиры (к счастью Семена, Славка относилась к «жаворонкам» и в десять-одиннадцать часов засыпала, а муж делал вид, что страдает бессонницей). Передача длилась одну — полторы минуты, так как Побережник работал ключом с феноменальной скоростью, каждый раз на другой волне, да еще во время передачи волна дважды менялась.
За всё время немецкие пеленгаторщики, засекавшие неизвестный передатчик, не сумели хотя бы приблизительно определить его координаты. Это была хорошая работа, за которую ему несколько раз присылали благодарности, а один раз даже сообщили о том, что он представлен к правительственной награде. Да, это была хорошая работа, и закончилась она не по вине Побережника.
Осенью 1943 года по заданию Разведупра «Альфред Муней» должен был выйти на связь с болгарином Димитром Минковым. Побережник выполнил приказ, но Минков оказался полицейским агентом! Вскоре Семёна арестовали. Правда, сначала улик против него не было, и разведчик все отрицал. Но вскоре, при тщательном обыске в его квартире, контрразведчиам удалось найти приставку к радиоприемнику. Теперь отпираться было бесполезно.
Незадолго до того Москва, узнав, что Семен находится на грани провала, передала ему инструкцию: в случае осложнений действовать по варианту «Игрек», в крайнем случае в силу вступает вариант «Но пасаран». Первое означало: все отрицать, ни в чем не признаваться. Второе — согласиться на «перевербовку». Семен, несмотря на пытки и избиения, держался стойко. Ему сломали ребра, выбили зубы. Но он выждал время и только когда ему пригрозили расстрелом, «сломался» и согласился на участие в радиоигре. (Другой советский военный разведчик Евгений Березняк, оказавшийся в подобной ситуации, вспоминал народную мудрость: «Признание должны вымучить — тогда в него поверят»).
Вскоре «Волга» снова вышла на связь и стала гнать дезу. Впрочем, Побережник сумел передать условный сигнал о работе под контролем. Да и сообщение, составленное болгарской военной контрразведкой РО-2, было настолько примитивным, словно его кураторы специально задались целью сделать все возможное, чтобы в Москве им не поверили.
«Муней» известил Центр, что лежал в больнице с воспалением лёгких (не такая внезапная болезнь, чтобы разведчик не успел предупредить о перерыве в связи), а в среду на следующей неделе передаст важную информацию. Последнее вообще не укладывалось ни в какие правила. В Разведупре правильно всё поняли.
Контрразведчики перевели Побережника из тюрьмы на конспиративную квартиру — маленький домик. Обнесенный глухим забором, откуда разоблаченный агент около года радировал в Центр. Вечером приходил шифровальщик и внимательно наблюдал за его работой. Работа велась чрезвычайно интенсивно, но, чего не знали контрразведчики, абсолютно для них бесполезно, а Центр из дезы извлекал информацию.
Война уже шла к концу, и в начале августа радист перестал приходить. «Волга» замолчала. Из разговоров охранников Семен узнавал новости, в том числе и о наступлении Красной Армии, которая все ближе подходила к границам Болгарии. В ночь на 9 сентября 1944 года, когда в Софии началось восстание, охранники сбежали, да так поспешно, что не только не взяли арестованного с собой, но даже не заперли входную дверь, и Семен Побережник естественным образом очутился на свободе. На всякий случай он на некоторое время перешел на нелегальное положение — вдруг контрразведка вспомнит о нем и решит ликвидировать! А когда советские войска вошли в Болгарию, он, через команование воинской части, сообщил о себе «Каме». Ему ответили: «Ждите, за вами приедут». Вскоре его посадили на торпедный катер, присланный из Севастополя.
Побережнику было известно, что вернувшимся с задания нелегалам предоставлялось санаторное лечение и отдых. Этого он и ждал и, вполне возможно, получил бы, если бы добрался до Москвы. Но в Севастополе он был арестован местным отделением СМЕРШ. Впоследствии выяснилось, что оно получило «информацию» о работе Побережника на немцев от сообщников Минкова. Теперь нужно было выбить у арестованного признание, и дело сделано. На допросах следователи приводили «неотразимый» аргумент в пользу своей версии: «Почему тебя не расстреляли?» Другие доказательства тем смершевцам были не нужны, и, наверное, поэтому они наотрез отказались запрашивать Москву, несмотря на все просьбы Побережника.
Больше года просидел вернувшийся к своим разведчик в одиночной камере. Наконец, осенью 1945 года последовал приговор: 10 лет лагерей и 2 года спецпоселения. Срок он отсидел от звонка до звонка. Как раньше мотался по странам, теперь «путешествовал» по островам архипелага ГУЛАГ: строил дороги в районе Братска, прокладывал БАМ в Тайшете, возводил нефтеперегонный завод под Омском. 2 года ссылки проработал на шахте в Караганде. Но и тут выжил Семен Побережник, благодаря многолетней закалке. В ссылке он женился вторично, о болгарском браке предпочитая не вспоминать. После Тайшета и «комсомольских» строек воспоминания о загранице казались прекрасным, но полузабытым сном.
В 1957 году Побережнику разрешили вернуться на малую родину — в село Клишковицы. Он приехал — бывший зэк, с женой и грудным ребёнком. После тридцатилетней разлуки родной дом было не узнать. Мать и младший брат не пустили его на порог, пришлось снимать угол у чужих людей. С работой тоже не заладилось. Семён Яковлевич явился к председателю колхоза, сказал, что он — первоклассный шофёр (профессия в деревне дефицитная). Председатель глянул на измождённого мужика: на лице читался немалый лагерный срок. «Завод ещё ту машину не собрал, на которой ты будешь ездить«, — ответил он и отправил Побережника в садоводческую бригаду подсобником. Нет, совсем не такие перспективы жизни на родине рисовал ему в солнечной Валенсии Хаджи-Умар Мамсуров.
Рабочих рук в колхозе не хватало, и Семен работал от зари до зари. Постепенно односельчане узнавали его, и отношение стало меняться. Но не таков был Побережник, чтобы не попытаться добиться правды. Приятель, которому он кое-что рассказал о себе, посоветовал ему попытаться найти того военного советника, «Пабло Фрица», которого Семен возил в Испании и которому спас жизнь. Он написал письмо в газету «Правда», и… получил ответ!
«Правдисты» нашли «Пабло Фрица» — им оказался генерал армии Павел Иванович Батов, дважды Герой Советского Союза. Семену сообщили его домашний адрес в Риге. В тот же вечер Побережник написал ему письмо. Коротко напомнил о себе, в двух словах изложил свою историю после Испании (разведработа за границей, плен, возвращение в Союз, репрессии, жизнь после освобождения), попросил, если не затруднит, ответить. С арестантской аккуратностью заклеил конверт и утром опустил в почтовый ящик.
Но прошла неделя, другая — нет ответа. На всякий случай Семен решил написать еще раз — совсем короткое письмо. Написал. Отправил. И тут пришел ответ, вместе с почтовым переводом. Командующий Прибалтийским военным округом генерал армии Батов извинялся за задержку с ответом (выезжал в войска), приглашал в гости и выслал средства на дорогу. Вот что вспоминает о встрече в Риге Побережник: «Не успел я снять полушубок и вытереть с мокрых валенок грязь, как в дверях появился в полной генеральской форме военный. С трудом узнал в нём испанского Пабло. Прямо в передней мы бросились в объятия друг другу. Троекратно расцеловались. И тут к горлу у меня что-то подступило, сдавило как клещами, — ни откашляться, ни проглотить. По моему лицу потекли слёзы. «Ну что ты, Семён! Успокойся, друг, не нужно! — говорит Батов, а я никак не могу взять себя в руки. Внутри словно что-то порвалось«.
В столице Латвии Семён Яковлевич гостил месяц. Узнав о его судьбе, Батов как депутат Верховного Совета СССР обещал помочь восстановить справедливость, и свое обещание выполнил. В 1959 году Побережнику вручили новый «чистый» паспорт и справку о том, что Военный трибунал МВО отменил постановление ОСО «за отсутствием состава преступления». Материальную компенсацию ему тоже выплатили — сто двадцать дореформенных рублей, вскоре превратившиеся в двенадцать. Зато наград дали много: медаль «Участник национально-революционной войны в Испании 1936— 1939 г .г.», польскую медаль «За нашу и вашу свободу», итальянскую медаль имени Джузеппе Гарибальди, орден Отечественной войны 2 ст. и несколько юбилейных. По выслуге лет, Семёну Яковлевичу установили персональную пенсию местного значения в размере шестидесяти рублей. Приняли его и в ряды КПСС.
