Виктор Гюго - Труженики моря
Моряк сообразил бы, что для предотвращения беды он собирается обмотать веревку кусками парусины, а также каболками в том месте, где она соприкасается с ребром скалы; работа эта называется "клетневанием".
Заготовив необходимую ветошь, Жильят надел просмоленные гетры, набросил поверх куртки плащ, накинул капюшон на шапку и завязал на шее овечью шкуру; облачившись во все свои доспехи, он схватился за веревку, прочно прикрепленную к Большому Дувру, и пошел на приступ этой мрачной морской башни.
Он проворно добрался до площадки, несмотря на то, что руки у него были в ссадинах.
Меркли последние блики заката. Ночь спускалась над морем. Лишь верхушка Дувра была слегка освещена.
Жильят воспользовался гаснущим светом, чтобы заклетневать веревкуд Он наложил на ее изгиб у края скалы повязку в несколько слоев парусины, тщательно обмотав каждый слой каболками. Получилось нечто похожее на наколенники, которые подвязывает актриса, готовясь к предсмертным мукам и мольбам в пятом акте трагедии.
Окончив клетневание, Жильят, сидевший на корточках, выпрямился.
Уже несколько минут, обматывая парусиной веревку, он смутно ощущал странное сотрясение воздуха.
Казалось, в вечерней тишине хлопает крыльями огромная летучая мышь.
Жильят поднял глаза.
Над его головой, в бесцветном и бездонном сумеречном небе, кружилось большое черное кольцо.
На картинах старинных мастеров видишь такие кольца над головою святых. Только там они золотятся на темном фоне; здесь же оно чернело на светлом. Странное было зрелище. Будто ночь возложила венец на Большой Дувр.
Кольцо приближалось к Жильяту, потом удалялось; то становилось уже, то шире.
Это были чайки, рыболовы, фрегаты, бакланы, поморнцки - целая туча встревоженных морских птиц.
Очевидно, Большой Дувр был для них гостиницей, и они прилетели на ночлег. А Жильят занял одну из комнат. Новый постоялец внушал им беспокойство.
Человек в этом месте - вот чего они никогда не видели.
Некоторое время они продолжали растерянно кружиться.
Они словно ждали, что Жильят уйдет.
Жильят, задумавшись, рассеянно следил за ними взглядом.
В конце концов крылатый вихрь принял решенье- кольцо вдруг разомкнулось, стало спиралью, и туча бакланов устремившись к другому концу рифа, опустилась на утес "Человек".
Там, казалось, они стали совещаться и что-то обсуждать. Жильят, вытянувшись в своем гранитном футляре и подложив под голову камень вместо подушки, еще долго слышал каркающие голоса пернатых ораторов, державших речь поочередно.
Потом они умолкли, и все заснуло: птицы на своей скале, Жильят - на своей.
VIII
Importunaeque volucres
[Зловещие пернатые (лат.)]
Жильят спал хорошо. Правда, было холодно, и он не раз просыпался. Разумеется, он лег ногами в глубь норы, а головой к выходу, но даже не потрудился сбросить острые камни, которые устилали его ложе и мешали спокойному сну.
Порой он приоткрывал глаза.
Время от времени до него доносились отдаленные глухие взрывы. То начинавшийся прилив с грохотом пушечного выстрела врывался в пещеры Дуврского рифа.
Во всем, что окружало Жильята, было что-то сверхъестественное, как в видениях; его обступал призрачный мир.
К тому же в ночи все становилось каким-то неправдоподобным, он словно попал в царство невозможного. Он думал:
"Все это мне снится".
И снова засыпал и вдруг переносился в "Дом за околицей", в "Приют неустрашимых", в Сен-Сансон; ему слышалось пенье Дерюшетты, и грезы становились действительностью. Во сне ему казалось, что он живет и бодрствует а наяву - что он спит.
И в самом деле, теперь его жизнь была подобна сновидению.
Около полуночи в небе послышался отдаленный гул.
Жильят смутно различил его сквозь сон. Вероятно поднимался ветер.
Потом он проснулся от холода и раскрыл глаза чуть шире, чем прежде. В зените повисли большие облака; луна закатывалась, а вдогонку за ней бежала крупная звезда.
Мозг Жильята был затуманен сном, и дикий ночной пейзаж вставал перед ним в искаженных, преувеличенных пропорциях.
На рассвете он совсем промерз, но спал крепко.
Внезапно вспыхнула заря и прервала этот сон, который мог быть опасен. Его спальня находилась как раз против восходящего солнца.
Жильят зевнул, потянулся и вылез из своей норы.
Спросонок он ничего не понял.
Мало-помалу сознание действительности вернулось к нему, и он воскликнул: "Пора завтракать!"
Погода стояла тихая, небо было ясное и холодное, тучи ушли, ночной ветер чисто вымел горизонт, безмятежно всходило солнце. Наступал второй погожий день. Жильят почувствовал прилив бодрости.
Он сбросил плащ и гетры, закатал их в овчину, вывернув ее шерстью внутрь, завязал сверток бечевкой и засунул его поглубже в свое убежище на случай дождя.
Затем он оправил постель, то есть сбросил с нее камни.
Приведя в порядок свое ложе, он соскользнул по веревке на палубу Дюранды и быстрым шагом подошел к нише, куда накануне поставил корзину с провизией.
Корзины там не было. Она стояла слишком близко к краю, и ночной ветер унес ее и сбросил в море.
Это было предупреждение, стихии готовились к отпору.
Ветер поистине должен был обладать какой-то злобной настойчивостью, если отыскал корзину в этом месте.
Начало враждебных действий было, положено. Жильят это понял.
Когда живешь в тесном соседстве с угрюмым морем, трудно отрешиться от убеждения, что ветер и скалы - одушевленные существа.
У Жильята не осталось ничего, кроме сухарей, ржаной муки и надежды на ракушки, которыми питался тот, кто, потерпев кораблекрушение, умер с голоду на утесе "Человек".
О рыбной ловле нечего было и думать: рыба не терпит толчков, она избегает бурунов; бесполезно ставить верши и закидывать самые крепкие сети, они только рвутся об острия рифа.
Жильят съел на завтрак несколько морских полипов; с трудом отделяя их от скалы, он чуть не сломал складной нож.
Доедая скудный завтрак, он услыхал непонятный шум на море. Он оглянулся.
Целый рой чаек и бакланов опустился на невысокую скалу; они хлопали крыльями, толкались, пищали, кричали, суетливо копошась на одном месте. Орда, наделенная клювами и когтями, что-то расхищала.
То была корзина Жильята.
Ветер сбросил ее на острый камень, и она развалилась Слетелись птицы. Они уносили в клювах растерзанные куски.
Жильят издали разглядел копченое мясо и вяленую треску Теперь в борьбу с ним вступили птицы. Они тоже были против Жильята. Он отнял у них дом; они отняли у него пищу.
IX
Как заставить служить себе риф
Пролетела неделя.
Несмотря на дождливое время года дожди не шли- это радовало Жильята.
Впрочем, то, что он предпринял, по крайней мере с виду превосходило человеческие силы. Успех был до такой степени сомнителен, что попытка достигнуть его казалась безумием.
Когда берешься за дело, то обнаруживаешь, сколько с ним связано опасностей, сколько возникает преград. Стоит только начать, как убеждаешься, что нелегко будет его завершить. Всякий почин сопряжен с помехой. Первый же сделанный шаг неумолимо свидетельствует об этом. Трудности, встающие перед нами, подобны колючим терниям.
Жильяту сразу же пришлось столкнуться с препятствиями.
Чтобы выручить машину Дюранды, чуть не погибшую при кораблекрушении, чтобы попытаться, с некоторой надеждой на успех, спасти ее в таком месте и в такое время года пожалуй, потребовалась бы целая армия, а Жильят был один; требовался полный набор плотничьих и слесарных инструментов, а у Жильята были только пила, топор, зубило и молоток; требовалась удобная мастерская и удобное жилье, а у Жильята не было крыши над головой; требовалась пища и запасы, а у Жильята не было хлеба.
Если бы в первую неделю кто-нибудь увидел Жильята за работой на рифе, тот не понял бы, что он делает. Жильят словно забыл и думать о Дюранде и о Дуврских скалах. Его занимало лишь то, что уцелело на рифе; казалось, он был поглощен спасеньем обломков. В часы отлива он обирал скалы, присваивая все, чем волна поделилась с ними после кораблекрушения. Он переходил от утеса к утесу, подбирая то, что выбросило море: клочья парусов, концы тросов, куски железа, обломки, оставшиеся от крышек люков, доски продавленной обшивки, сломанные реи, там - балку, тут - цепь, здесь - блок.
Он осматривал каждое углубление в граните. К его великому разочарованию ни одно не годилось для жилья, и он замерзал по ночам, лежа в каменной норе на вершине Большого Дувра, и очень хотел найти жилье получше.
Два таких углубления были довольно просторны: там можно было стоять, а по естественному скалистому полу, хотя и неровному и покатому, - даже ходить. Ветру и дождю там было привольно, однако волны даже в самый высокий прилив туда не долетали. Обе расщелины находились по соседству с Малым Дувром, и до них можно было добраться в любое время. Жильят решил устроить в одной склад, а в другой кузницу.
