Михаил Ковалевский - Очерки по истории политических учреждений России
В России существуют различные роды цензуры: особая цензура для всех отчетов о действиях государя; духовная цензура для всех книг и статей, содержащих толкование Священного Писания или касающихся религиозных догматов и даже церковной истории.
Этой цензурой ведает Святейший синод. Кроме того, нужно отметить театральную цензуру и особую для иностранных книг, газет и журналов. При переезде через русскую границу у вас отбираются все ваши книги и бумаги под бдительным оком жандарма; их возвращают вам через несколько недель по просмотре цензором; возвращаются они не всегда невредимыми, некоторые места в них бывают покрыты черными чернилами и напоминают внешним своим видом — по сравнению французских публицистов — кусок хлеба, намазанный икрою. Если бы после всего этого мы пожелали узнать, какую пользу извлекает правительство из столь боязливо-предупредительного, так сказать, запруживания русской мысли, нам было бы чрезвычайно трудно ответить на этот вопрос. Оно не сумело помешать распространению наиболее передовых теорий как в религии, так и в политике. С другой стороны, эта система целиком виновна в распространении в обществе самых невероятных и чрезвычайно компрометирующих слухов о действиях и намерениях двора и правительственных сфер. Министр внутренних дел может, например, соответствующим циркуляром запретить говорить о каких бы то ни было университетских беспорядках, но единственным результатом является то, что никто не верит правительственному сообщению и неизменно уменьшаемое число жертв полицейской и казацкой разнузданности вырастает в народном воображении в тысячи. С другой стороны, иностранные державы и заграничная пресса возлагают на правительство ответственность за всякое заявление русских газет. Да и могут ли они поступать иначе, зная, что в России не существует свободы печати? Примером может послужить нам следующий, недавно происшедший случай. Парижский корреспондент «Нового времени» выразил как-то свое мнение об отсутствии доверия к французскому военному министру, генералу Андре. Французские газеты тотчас напечатали статьи, говоря, что добрая союзница Республики не имеет права вмешиваться во внутреннее управление страны. Последовала дипломатическая переписка, русское правительство вынуждено было принять меры против упомянутой газеты и, несмотря на все это, в душу французского народа закрылось смешное подозрение, будто императорская Россия благосклонно отнеслась бы к военному coup d’Etat в пользу Бонапарта, служащего в рядах ее собственной армии.
Мы склонны думать, что русское правительство могло бы обойтись и без помощи цензуры, принимая в соображение, что оно всегда имеет возможность преследовать судом редактора и издателей, преступивших закон своими нападками на учреждения страны, религию, общественную нравственность и чье-либо доброе имя. Такая именно мысль руководила авторами закона 1865 года. Признав за правительством право запрещать всякую уже напечатанную книгу или газету, они в то же время ограничили эту его власть, постановив, что такое запрещение может быть наложено лишь в том случае, если одновременно против автора и издателя возбуждено судебное преследование. Лишь в 1872 году власти перестали предавать суду авторов произведений, признанных преступными. Это развязывало им руки и позволяло запрещать всякую книгу или ежемесячный журнал, который они сочли бы опасным, даже спустя месяцы и годы по их напечатании.
Кроме этих предупредительных и судебных мер против печати закон допускает еще меры административные. Нельзя открывать типографию без предварительного разрешения генерал-губернатора или соответствующего административного чиновника, причем они могут без объяснения причин отказать в таком разрешении. Отец не может передать в наследство сыну свою типографию, если последний не получил соответствующего разрешения. Специальные агенты контролируют типографии, литографии и словолитни; это делается с той целью, чтобы никакая книга или газета не могла появиться без ведома правительства. Без предварительного разрешения нельзя приобретать не только шрифт, но даже пишущую машину. И тем не менее все это не мешает существованию подпольной печати и распространению политических воззваний в моменты народного возбуждения. Запрещенные религиозно-нравственные сочинения недавно отлученного от церкви великого старца Льва Толстого циркулируют в стране в огромном количестве экземпляров, отпечатанных на мимеографе. Так иллюзорна надежда помешать распространению идей полицейскими предписаниями.
Мы сомневаемся равным образом в действительности и тех предписаний, которые запрещают библиотекам и кабинетам для чтения выдавать книги и журналы, считающиеся опасными, несмотря на то, что они были изданы с разрешения цензуры. От времени до времени публикуется новый index librorum prohibitorum, и эта задача, цель которой — очистить русский разум от дурных идей, выполняется подчас с такой поразительной глупостью, что в числе запрещенных книг оказывается великое произведение Адама Смита о «Богатстве народов».
Чрезвычайно жаль, что среди великих реформ, осуществленных в царствование Александра II и большей частью отмененных его преемниками, мы не находим почти ничего в области расширения свободы религиозной мысли. Основы веротерпимости, которою пользуются в России не только христианские религии, но и иудейство, магометанство, буддизм и даже грубые формы язычества, были заложены еще Екатериной II. Именно в царствование этой императрицы — философа и умелого политика было обещано признавать права за религиями католической, лютеранской и протестантской, и это делалось очень часто в тех самых актах, которыми Россия объявляла о присоединении тех или иных частей бывшей Польской республики. Мы могли бы даже пойти еще немного далее и заявить, что уважение к чужеземным верованиям всегда составляло отличительную черту политики всех русских завоевателей по отношению к покоренным ими от берегов Волги до Амура языческим и магометанским народностям. Однако это уважение не шло далее терпимости к их верованиям и сопровождалось иногда наложением на побежденных строгого обязательства жить в пределах определенной территории, будь то места их прежнего жительства или новые земли, уступленные правительством.
Это последнее правило применяется также и к евреям, за исключением тех из них, известных под именем караимов, которые жили под властью крымских татар и отличаются от остальных евреев непризнаванием авторитета раввинов. Вековые предрассудки помешали массовому поселению евреев в пределах старого Московского государства, в то время как в Польше они составляли почти все третье сословие. Таково историческое происхождение черты еврейской оседлости, в состав которой входят почти исключительно польские губернии. Тот факт, что с переходом в другую религию, например в православие, евреи освобождаются от этого ограничения, доказывает, что оно направлено против их религии. В черте оседлости евреи могут селиться лишь в городах и местечках, но ни в каком случае не в деревнях. Это является источником беспрерывных злоупотреблений со стороны властей. Давая полиции взятку, евреи либо получают разрешение продлить свое временное пребывание в деревне, либо же добиваются еще более незаконного расширения сферы их деятельности путем возведения более или менее значительного числа деревень в разряд местечек. Но даже и там, где евреи пользуются правом жительства, они лишены некоторых естественных прав, как, например, права иметь христианскую прислугу или арендовать земли и мануфактуры. Последняя мера весьма часто вредит христианским собственникам. Во главе винокуренных заводов на всем протяжении России обыкновенно находятся евреи; некоторые их арендаторы de facto перед законом являются обыкновенными управляющими; они и пользуются своим двойственным положением, чтобы переложить с себя на собственников судебную ответственность за совершенные ими в качестве арендаторов действия, например, неплатеж денег за купленное зерно. Собственники же ответственны и за нарушения правил, установленных для винокуренных заводов. Таким образом, закон обращается против тех, кому он хотел покровительствовать.
Из общего правила, запрещающего евреям селиться в обеих столицах и в большей части коренных русских губерний, сделаны, разумеется, многочисленные изъятия. Лица, удостоенные ученых степеней или принятые в университет в качестве студентов, отправляющие какие-нибудь административные функции или получившие какой-нибудь чин, и, наконец, представители свободных профессий, таких как адвокаты и врачи, пользуются правом повсеместного жительства. Но, с другой стороны, закон сделал и старается еще сделать все возможное для ограничения числа тех, кто может подойти под это изъятие путем получения университетской степени. Так, число евреев, допущенных в высшие учебные заведения в качестве студентов, не должно превышать трех процентов всего числа. И у правительства еще хватало бесстыдства обращаться к богатым евреям за пожертвованиями на учебные заведения, в которых к их единоверцам относились, как к париям. Еще более удивительно, что эти просьбы имели успех — так велико раболепство нашего третьего сословия перед теми, по воле кого существуют повышенные пошлины на заграничные товары для еще большего обогащения богачей! Стеснения, которым подвергаются евреи, желающие получить высшее образование, будут удивлять нас менее, если мы узнаем, что эта же система процентного отношения применяется равным образом и к полякам вне Польши: они не могут превышать десяти процентов всего числа студентов университета. Правительству так понравилась эта система процентного отношения, что оно решило воспользоваться ею также для уменьшения числа евреев среди адвокатов. И заметьте, что эта тенденция, поддерживающая все дикие народные предрассудки против евреев, решительно противоречит симпатиям наших лучших ученых к евреям, занимающимся свободными профессиями, и весьма часто и желаниям торгового класса древней столицы, просившего правительство не изгонять евреев ввиду значительных услуг, которые они оказывали их промыслу в качестве второстепенных агентов.
