Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

Шведов призывают покинуть страну

Большинство шведов покинуло Россию в 1917–1918 гг. Но несмотря на то что политическая ситуация постепенно ухудшалась, не все сразу потеряли надежду на перемены к лучшему.

В письме к родителям Свен Ерринг, который во время первой революционной зимы работал в Петрограде в «Отделе Б» шведского Министерства иностранных дел, сообщает в январе 1918 г., что в марте, вероятно, начнет выходить шведская газета под названием «Рюска Дагбладет» («Русский ежедневный листок»). Инициаторы этого издания не названы, но, возможно, речь идет о проекте, кратко описанном в бумагах, сохранившихся в фонде шведской миссии в Государственном архиве Швеции, — первый номер газеты, освещающей «политику, экономику и духовную культуру», должен был выйти 1 октября 1918 г. Газете предстояло «соблюдать все интересы скандинавов в России», выходить шесть раз в неделю и состоять из не менее чем четырех страниц, не считая объявлений. Если речь идет об одной и той же газете, то она к тому времени изменила свое название на «Эстервикинг» («Варяг»). Впрочем, к октябрю 1918 г., как мы увидим, время для подобного предприятия уже миновало.

Другим проектом с видами на будущее стала Петроградская контора Скандинавского банка, которая должна была расположиться по адресу Невский проспект, 10. В октябре 1918 г. архитектор Сириллус Юханссон сделал эскиз здания, но, подобно «Эстервикингу», от этого проекта остался лишь план.

Оптимисты являли собой исключения, и те, кто предавался подобным мечтаниям, скоро изменили свое мнение. В течение 1918 г. события развивались все быстрее. Зима и весна были в целом временем политического плюрализма — в пределах социалистического лагеря: большинство социалистов были противниками большевиков, но социалистическим партиям и группам по-прежнему дозволялось существовать. Этот плюрализм означал, что имелась своего рода «социалистическая свобода слова»: еще можно было быть небольшевиком и не обвиняться в антибольшевизме или антисоветизме.

Но за лето 1918 г. произошло несколько событий, приведших к коренным переменам в российской внутренней политике, которые свершились осенью того же года. Вспыхнула Гражданская война, и в страну вторглись иностранные войска; в июле были запрещены почти все небольшевистские газеты; царская семья казнена; были убиты видные большевики Володарский и Урицкий, и 30 августа Фанни Каплан совершила покушение на Ленина. И, наконец, как следствие этих событий, в начале сентября декретом Чека был объявлен «красный террор».

После лета 1918 г. большевики стали правящей партией; межпартийная деятельность, возможная на протяжении весны, была уже немыслима. Теперь существовали только два лагеря — «белый» и «красный». В такой ситуации еще остававшиеся в Советской России шведы ясно осознали, что времени в обрез, и консульство в Москве и миссия в Петербурге начали активную деятельность по эвакуации тех, кто хотел покинуть страну. Шведское правительство, «учитывая бедственное положение, в котором, согласно поступающим сведениям, находятся некоторые пребывающие в России шведы», быстро заключило соглашение с пароходством «Свеа» о перевозке людей в Швецию за половинную оплату. Билеты выдавались в «Северном бюро путешествий» на Большой Конюшенной улице по предъявлении свидетельства о том, что «подобные обстоятельства действительно имеют место».

Миссия настоятельно рекомендовала ограничить багаж лишь самыми необходимыми вещами, а тем, кто намеревался покинуть Россию навсегда, следовало хлопотать о разрешении взять с собой имущество, на вывоз которого был наложен запрет — например, мебель. Можно было взять не более тысячи рублей в русской валюте, но дозволялось отправить наличные сбережения с курьерской почтой.

После того как шведская миссия в декабре 1918 г. выехала из города, ситуация обострилась, поскольку оставшиеся шведы утратили защиту своего дипломатического представительства. Инженер Юн Тунельд, о выдающихся заслугах которого перед шведской колонией в Петрограде в 1920—1930-е гг. будет рассказано в следующей главе, в своих неопубликованных мемуарах свидетельствует о царившем среди шведских деловых людей и сотрудников миссии замешательстве, вызванном приказом стокгольмского правительства посольству и консульству ехать домой. «Некий швед — если правильно помню, это был инженер Р., — прибыл из Стокгольма курьером с заданием передать всем живущим здесь шведам призыв правительства покинуть страну… и, руководствуясь списком всех известных живущих в России шведов, он каждому, кого встречал, сообщал об этой просьбе правительства».

«Отдел В»

Среди остававшихся в Петрограде шведов были представители шведского Красного Креста и штат «Отдела В» Министерства иностранных дел. Швеция как нейтральная страна взяла на себя функции надзора за тем, чтобы с немецкими, австрийскими и турецкими военнопленными обращались соответственно международным правилам. Представители Красного Креста объезжали сибирские лагеря для военнопленных, помогая им одеждой, продовольствием и т. д., а также занимались вопросами репатриации. «Отдел В» насчитывал приблизительно 250 сотрудников и с 1918 г. возглавлялся Эмилем Хейльборном.

Отдел был закрыт в 1921 г., но до этого Хейльборн успел осуществить еще одно важное для Швеции и России дело. После присоединения Швеции к объявленной союзниками блокаде и разрыва в декабре 1918 г. дипломатических отношений с Советской Россией представитель советского правительства в Стокгольме Вацлав Воровский в январе 1919 г. был вынужден покинуть Швецию. Однако ехать через Финляндию для большевика было небезопасно, и министр иностранных дел Хелльнер попросил Хейльборна сопроводить Воровского на родину. К дипломатам присоединились также русские чиновники из Норвегии, Дании и Англии. Хейльборн сумел не только доставить эту группу людей в Россию, но и получить разрешение на вывоз из России архивов шведской миссии и «Отдела В». Многие историки, сами того не зная, в долгу благодарности перед Эмилем Хейльборном, которого шведское правительство в 1924 г. удостоило титула генерального консула.

Среди сотрудников «Отдела В» был, помимо Свена Ерринга, в частности, сын Антона Карлсунда — Отто, впоследствии ставший известным художником. Сотрудником был также основатель «Шведского общества» инженер Харальд Халль, в 1919 г. возглавивший Петроградский округ «Отдела В». В отличие от Хейльборна Харальд Халль угодил в беду.

«Во время моей последней служебной поездки, — сообщал он позднее в своем донесении, — меня девять раз арестовывали, мне пришлось подолгу сидеть в кошмарных тюрьмах, меня дважды выводили на расстрел, и я жестоко голодал, проводя в Москве ужасную зиму». В конце концов советское правительство было вынуждено признать, что все бумаги Халля в порядке и нет никаких оснований держать его в заключении. По возвращении домой его мытарства были описаны в газете «Гётеборгспостен»: «Инженер Халль, человек богатырского телосложения и обладавший соответствующей физической силой, испытал тяжкие лишения от голода… После пребывания в тюрьме он в течение нескольких недель регулярно по два раза в день падал в обморок от последствий недоедания… В одной из московских тюрем он и его товарищи по несчастью… перенесли тяжкие страдания от невероятного произвола и жестокости тюремного комиссара».

Конфискация именем народа

Многие шведы, уезжая из Петрограда, оставили богатое имущество: недвижимость, ценные вещи, банковские счета.

В 1919 г. Шведское государство учредило «Русскую комиссию по имуществу», задачей которой являлось защитить интересы шведов в России — как частных лиц, так и предприятий. Содержание хранящихся в Государственном архиве Швеции заявлений и прошений, которые занимают на полках немало места, представляет собой грустное и трагическое, порою душераздирающее чтение. Здесь есть все — от просьб частных лиц вернуть положенные в банки несколько сотен рублей до миллионных требований от предприятий Нобелей и Л. М. Эриксона. Среди тех, кто потерял больше всего, были семьи Лидвалей — и архитектора, и портных.

Общая сумма требований Федора Лидваля к Советскому государству достигала 1 792 520 крон, что соответствует 70–80 миллионам нынешних крон. Сюда относились три дома: на улице Зелениной, 20/15 (приобретен в 1910 г.), на проспекте Безбородко, 14 (приобретен в 1915 г.), на Большом проспекте Васильевского острова, 99-101 (приобретен в 1916 г.). Документы, подтверждающие право владения, имеются (имелись!) в ячейке № 700 Петроградского отделения Азовско-Донского банка. Жена Маргарете выставила требование в размере 375 000 крон.

Что касается портняжного ателье И. П. Лидваля, то оно после кончины в 1915 г. его матери Иды Лидваль было разделено: Вильхельму и Эдварду досталось ателье придворное и по пошиву мундиров под названием «Сыновья И. П. Лидваля», а Паулю — на правах собственной фирмы ателье по пошиву гражданского платья и военных мундиров. На следующий год все трое были пожалованы персональными званиями придворных поставщиков.