Марк Вишняк - Дань прошлому
Керенский на всю жизнь затаил обиду против партии с.-р., поддавшейся провокации "левого эс-эра" из бывших охранников и причинившей непоправимый вред морально-политическому авторитету военного министра как раз тогда, когда он подготовлял июньское наступление на фронте. В течение 37 лет Керенский многократно возвращался к этому трагическому эпизоду для оправдания своих действий и для иллюстрации положения, в которое его ставили не только противники и враги, но и единомышленники и друзья.
На протяжении десятилетий мне не раз приходилось слышать: это вы погубили Россию, затянув выработку избирательного закона желанием сделать его совершенным. Иногда это "вы" звучало как бы с прописной буквы - направлялось чуть ли не по моему личному адресу, что было уже, конечно, полной нелепостью. Обычно упрек и недовольство направляют против Особого совещания и его государствоведов, последовавших примеру предшественников - профессоров франкфуртского парламента и, как они, погубивших отечество. Историк революционного движения Б. И. Николаевский через 35 лет повторяет легенду о "печальном опыте... государствоведческих (?) споров вокруг разработки положения об Учредительном Собрании в 1917 г." ("На рубеже", No 2).
То же делает юрист А. А. Гольденвейзер, "председатель одной из участковых избирательных комиссий в Киеве": "Назначенная Временным Правительством Комиссия по подготовке выборов в течение многих месяцев изготовляла избирательный закон. Поэтому (!) созыв Учредительного Собрания всё откладывался, и выборы происходили уже после октябрьского переворота" ("Новое русское слово", от 26 июня 52г.).
В других случаях обвинение носит более узкий, партийно-политический характер: правые, во главе с кадетами, якобы умышленно саботировали изготовление избирательного закона для отсрочки созыва Учредительного Собрания. Учитывая неблагоприятную для них избирательную конъюнктуру, кадеты и другие группы будто бы стремились отсрочить выборы в Учредительное Собрание хотя бы до окончания войны, когда революция изживет себя, и избирательные шансы умеренных повысятся.
Заняв председательское кресло, Кокошкин подчеркнул: "Наша работа должна быть быстрая, но не должна быть торопливая". И говоривший вслед за ним Брамсон указал: "Мы считаем основной и главной задачей настоящего Совещания ускорить созыв Учредительного Собрания и сократить по возможности промежуток времени, отделяющий нас от того момента, когда соберется народное представительство, которое должно олицетворить народную волю. Мы не сомневаемся, что эта твердая, ясная воля народа должна устранить "хаос", о котором здесь говорил наш председатель".
Таково было общее мнение.
Совещание энергично взялось за работу, и самое активное участие в ней приняли профессора-специалисты, в своем подавляющем большинстве принадлежавшие к партии к. д. Но как усердно ни работало совещание, силы распада развивали свою энергию быстрее. И не прошло и трех недель с начала работ совещания, как некоторые члены Временного Правительства и руководители Советов стали ощущать острую потребность в скорейшем подведении более солидного фундамента под власть. Министры-социалисты стали ощущать колебание почвы и необходимость укрепления авторитета всенародным признанием.
С этой целью 14-го июня состоялось заседание правительства, на которое был приглашен и председатель Особого совещания. На заданный ему вопрос, когда могут быть произведены выборы, Кокошкин ответил, что, по мнению большинства совещания, - я был с большинством, - для правильности выборов требуется два месяца с момента избрания новых органов земского и городского самоуправления. Произошел острый обмен мнений между министром-социалистом, представлявшим Советы рабочих и солдатских депутатов, Церетели и Кокошкиным. Первый доказывал, что в нормальных условиях соблюдение всех гарантий и сроков и желательно, и возможно. Но в ненормальных условиях, в которых находится революционная Россия, приходится поступаться безукоризненной процедурой. Кн. Львов напомнил, что в затяжке с открытием занятий Особого совещания повинны и Советы, слишком долго обсуждавшие личный состав совещания, численное соотношение представленных в нем "цензовых" и "не-цензовых" групп и т. д. Кокошкин подчеркивал, что отсутствие гарантий может привести к тому, что выборы будут оспорены и авторитет Учредительного Собрания будет подорван. Правительство постановило: выборы должны состояться 17 сентября, а Учредительное Собрание должно быть |созвано 30-го сентября. Если возникнут новые осложнения, решение правительства может быть пересмотрено.
Постановление вызвало резкое недовольство со стороны лидера к. д. П. Н. Милюкова, потребовавшего отмены назначенных сроков, превращающих выборы в комедию. В том же смысле высказался и передовик "Речи". А Записка, поданная правительству Советом казачьих войск, пошла еще дальше: она потребовала отсрочку выборов в Учредительное Собрание до января 18-го года, так как "целая треть избирателей", 15 миллионов, находится на позициях, где не может быть правильных выборов, транспорт расстроен, почта неаккуратна и т. д.
В правительстве и за его кулисами шла борьба за сроки выборов. Она оставила свой след в "Истории (второй) русской революции" Милюкова. Большевики давно уже были у власти, и ничто не предвещало их скорого ухода, как предполагали многие, в том числе и Милюков, а последний продолжал по-прежнему считать "политическим грехом" попытку "левых социалистов" и Временного Правительства назначить выборы в Учредительное Собрание на сентябрь.
В конце концов выборы в назначенный было срок не состоялись. Но произошло это не из-за "саботажа" или "доктринерства" членов Особого совещания и не потому, что мнение Милюкова, Кокошкина или большинства членов совещания одержало верх над решением Временного Правительства, а - по обстоятельствам, от всех них не зависевшим и разыгравшимся за стенами Зимнего и Мариинского дворцов. Если первая отсрочка - по образованию Особого совещания - произошла в силу апрельских событий, вторая отсрочка - по организации правильных выборов вызвана была июльскими событиями, правительственным кризисом и усилением общей разрухи в стране и на фронте.
Обвинение в умышленном затягивании выборов эс-эрами, меньшевиками и, главным образом, кадетами по своему происхождению и существу - обвинение большевистское. И претензии Милюкова и казаков, Н. Н. Львова и Кузьмина-Караваева, помимо их воли, только сыграли в руку большевикам, придав видимость обоснованности их пустому обвинению.
Особое совещание было предметом моих главных забот и внимания. Ему я уделял больше всего времени и труда. Но им не исчерпывалась моя общественно-политическая нагрузка. Я часто писал в "Деле народа" - центральном органе партии. Вскоре мне поручили заведывать отделом государственного права. Фактически это сводилось к просмотру изредка поступавшего со стороны материала на соответствующие темы. Отдел не был организован. Ни у кого не было времени намечать темы, подыскивать авторов. Всё предоставлено было "самотеку", и я чаще писал сам, нежели редактировал чужие писания. Прошло некоторое время, и мне предложили войти в состав редакторов газеты.
За свою жизнь я участвовал в редактировании множества периодических органов - газет, еженедельников, толстых журналов. Но с такой структурой редакции, как в "Деле народа", мне никогда не приходилось иметь дело - ни раньше, ни позже. Можно утверждать не без основания, что редакции вообще не было, а было известное число редакторов - в разное время разное, и был бессменный секретарь редакции, Сергей Порфирьевич Постников. Редактора не составляли единства, не было ни общего обсуждения, ни общих собраний редакции. Каждый писал как бы по собственному праву, не согласовывая своих мнений с мнениями других. За полную свободу и независимость суждений каждого редактора газета, как целое, платилась утратой определенности и последовательности. В "Деле народа" уживались рядом разные, нередко противоположные взгляды. Газета имела большой успех и, по русским масштабам того времени, большой тираж. И успех, и тираж объяснялись главным образом тем, что это был орган ПСР. Успеху способствовало и участие в газете таких писателей как Евгений Замятин.
Когда я стал писать, среди редакторов числился еще С. Д. Мстиславский-Масловский, снискавший недобрую славу будущий "левый эс-эр", участник переговоров в Брест-Литовске и т. д. Но когда я вошел в редакцию публикация об этом была сделана много позже, - Масловский, к счастью, уже выбыл из состава редакции. Однако, с его уходом лево-эсэровские настроения, увы, не исчезли из "Дела народа".
Там по-прежнему оставался Иванов-Разумник, только через несколько месяцев официально перекочевавший к "левым эс-эрам". А пока что он продолжал пользоваться большим литературным авторитетом и проявлял политическую активность, - на мой взгляд, весьма пагубную
