Павел Милюков - История второй русской революции
В импровизированных шествиях, на многолюдных митингах, в речах известных ораторов чувствовалась живая радость, пред которой все партийные счеты отступили на второй план. Плакаты в честь Керенского и Временного правительства, одушевленные демонстрации перед посольствами союзных держав — все это было так непохоже на то, что происходило на тех же улицах накануне, что к чувству торжества невольно примешивалось чувство недоверия. Неужели все это прочно? Неужели это не эпизод, который пройдет без следа, а начало нового перелома, обещающее прекрасное продолжение?.. Под впечатлением удачного наступления даже в речах Либера и Церетели перед петроградским Советом зазвучали новые ноты, и большинством 472 голосов против 271 и 39 воздержавшихся это уже склонявшееся к большевизму собрание приняло патриотическую резолюцию «горячего привета» солдатам на фронте, внесенную Войтин-ским. Речь Чернова уже была встречена на этом собрании негодующим возгласом: «Давно ли вы прибыли из Циммервальда?» Увы, этому порыву суждено было продержаться недолго.
Национальные вопросы и кризис министерства. В своих последних заседаниях перед закрытием (27 июня) съезд Советов спешно заслушал ряд докладов по специальным вопросам. В этом числе был и доклад Либера о национальном вопросе, сделанный 20 июня.
В третьем пункте принятой съездом резолюции содержалось знаменитое требование, чтобы Временное правительство издало декларацию о «признании за всеми народами права самоопределения вплоть до отделения, осуществляемого путем соглашения во всенародном Учредительном собрании». Уже из этого конца фразы видно, что намерения съезда в национальных вопросах не шли так далеко, как его формула. В 5-м пункте съезд «решительно высказался против попыток разрешения национальных вопросов до Учредительного собрания явочным порядком, путем обособления от России отдельных ее частей. Они мыслили, по выражению 1-го пункта, «разрешение национального вопроса России в неразрывной связи с закреплением революции в общегосударственном масштабе». Соответственно этому они заблаговременно оговаривали в той же резолюции права государственного языка и «образование при Временном правительстве советов по национальным делам». В своем докладе Либер подчеркивал, что было бы «жестокой ошибкой», если бы «отдельные области и народности, отделившись от общего демократического движения, постарались закрепить свою победу только для себя». Даже и «те народы, которые по отношению к себе пожелают разрешить вопрос путем отделения от страны», заинтересованы в упрочении результатов революции и должны подождать решения Учредительного собрания. Любопытно, что возражения большевистских ораторов Коллонтай и Преображенского не только не стояли за более радикальное решение вопроса, но даже заявили, что во имя «общности пролетарской культуры» они против «культурно-национальной автономии». А Зиновьев от имени украинской социалистической фракции категорически заявил, что шаги Украины «направлены не к тому, чтобы, пользуясь случаем, урвать возможно больше для себя» и решить свой вопрос «явочным порядком, путем обособления от России отдельных частей». Напротив, они «направлены к организации страны, к борьбе с шовинистическими течениями среди украинской буржуазии».
В действительности шаги Финляндии и Украины были направлены именно к тому, что отрицал Зиновьев, и это тотчас обнаружилось, как только от общих деклараций съезд переходил к конкретным решениям, которые он должен был принимать по соглашению с делегатами отдельных национальностей. Немедленно после принятия общей резолюции по национальному вопросу был поставлен на обсуждение съезда финляндский вопрос. Докладчик Абрамович, исходя из положения, что Финляндия есть «особое государство», находящееся в «определенных договорных отношениях», предлагал признать за Финляндией «право на самоопределение вплоть до полной государственной самостоятельности». Но в согласии с общей резолюцией он все-таки заявлял, что в обстановке мировой войны и революционной разрухи «эта самостоятельность не может быть немедленно осуществлена». Он уверял съезд, что «финляндская социал-демократия сама это сознает и не настаивает на немедленном проведении всех логических последствий принципа государственной самостоятельности»; однако же после принятия резолюции о Финляндии выступил финляндский социал-демократ Хитунен и в длинной речи мотивировал решение съезда финляндской социал-демократической партии, только что одобрившего резолюцию, «в которой содержится требование полного права самоопределения для Финляндии, то есть признания независимости». Хитунен «не отрицал», что «законное положение» в Финляндии уже восстановлено Временным правительством, но он категорически заявлял: «Это нас не удовлетворяет»; финляндцы считают это лишь «временным урегулированием вопроса» и в настоящее время предъявляют «окончательные основы» решения финляндского вопроса. Хитунен прибавил при этом, что они вовсе «не желают разговаривать о праве самоопределения Финляндии» с представителями буржуазных, даже «левых», кругов: они «прямо обращаются к трудовому народу России». При этом тех оговорок, о которых упоминал Абрамович, Хитунен вовсе не делал, за исключением вскользь брошенного замечания, что «немедленного вывода русских войск из Финляндии не требуется в резолюции финляндской социал-демократической партии» и что «этот вопрос может быть разрешен при заключении мира».
Очевидно, концы с концами не сходились. Только что принятая резолюция признавала за финляндским сеймом право издания «для окончательного одобрения» всех законов, «за исключением областей внешней политики и вопросов военного законодательства и управления», право решать вопрос о созыве и роспуске сейма, права финляндского народа «самостоятельно определить свою исполнительную власть». Но резолюция вместе с тем оговаривала, что «окончательное решение финляндского вопроса во всем его объеме может быть принято только на всероссийском Учредительном собрании», и в этом смысле толковала «позицию социал-демократической партии Финляндии». Помимо этого разногласия, в финляндском сейме обострился вопрос о проведении займа для России в 350 миллионов марок.
Сенатор Таннер защищал перед сеймом этот заем, указывая на возможность обострения с русской стороны в случае отказа, на возможность приостановки всех русских работ в Финляндии, что лишит заработка финляндских рабочих, наконец, на раздражение русских войск, принужденных расплачиваться русским рублем, курс которого упал с 265 до 138 финляндских марок. Русский заем для восстановления валюты, несомненно, нужен был для самой Финляндии. Но, по политическим мотивам, настроение было против займа, и в этом смысле высказалось большинство сейма на заседании 17 июня.
Для уговаривания социал-демократов стать на общерусскую точку зрения съездом были посланы Авксентьев и Гегечкори. Они напоминали финляндцам о заслугах русской демократии во времена Столыпина, взывали к «усилиям демократии всех народов, населяющих Россию», чтобы спасти русскую революцию от хозяйственно-экономического краха, настаивали на разрешении займа в 350 миллионов — сравнительно небольшого, по сравнению с тяготами, которые Россия несла одна за все время войны. Они не «грозили», но серьезно предупреждали, что русская армия, стоящая в Финляндии, не помирится с необходимостью платить обесцененными рублями, что занятые деньги останутся в самой же Финляндии и т. д. Финляндцы не хотели убедиться никакими доводами. За прошлое они благодарили, но в настоящем, по заявлению вернувшихся делегатов, «оказались плохими политиками», не желая понять собственного интереса. К негодованию русских, они потребовали от России того, что можно было бы требовать от Турции или Персии: гарантии займа — передачей почты, телеграфа и казенных имуществ в Финляндии — или контроля над употреблением займа. Конечно, подкладка этого требования была тоже совершенно политическая.
Временное правительство, наконец, было вынуждено прибегнуть к мере понуждения. Министр земледелия еще 15 апреля заявил финляндскому сенату, что все вывозимое в Финляндию продовольствие должно быть оплачено в финляндской валюте. Возвращаясь к этому требованию, правительство 26 июня подтвердило, что за все выпускаемые после 15 апреля в Финляндию продовольственные грузы должна быть внесена финляндская валюта; точно так же и все остальные продукты и товары при ввозе должны быть оплачены финляндскими марками; причем вырученная за их стоимость сумма должна поступить в распоряжение правительства. Представителям финляндского сената пришлось согласиться на уплату стоимости муки — необходимого для Финляндии продукта — финляндскими марками по курсу 180 200 марок за 100 рублей. Валютный заем в 350 миллионов был окончательно отклонен сеймом 1 июля.
