Рахамим Эмануилов - Террор во имя веры: религия и политическое насилие
В 2001 г. на территории Чечни был создан так называемый Высший военный Маджлисуль Шура объединенных сил моджахедов Кавказа, объединяющий местных боевиков и арабских моджахедов. Этот орган объявил своей целью выделение Северного Кавказа из состава России и создание на его территории исламистских образований, мыслимых в будущем как часть «всемирного халифата».
Как отмечает Р. Силантьев, «вторая чеченская кампания окончательно расколола чеченское общество на традиционалистов, принявших сторону федерального центра, и ваххабитов, к которым были отнесены все мятежные полевые командиры. При этом ряды ваххабитов значительно пополнились за счет людей, пострадавших в ходе военных действий или просто испытывавших ненависть к русским. (…) Жертвами ваххабитов стали тысячи чеченцев, включая несколько десятков имамов и бывшего муфтия Чечни Ахмада Кадырова»[318].
События, последовавшие после гибели в марте 2005 г. Президента Чеченской Республики Ичкерия Аслана Масхадова, считавшегося умеренным националистом, по сути, символизировали окончательную исламизацию сепаратистов в Чечне. Сменивший Масхадова на посту лидера Чеченской Республики Ичкерия глава Высшего шариатского суда Абдул-Халим Садулаев (Шейх Абдул-Халим), по сути дела, произвел не только смену сепаратистских лидеров, выведя из их числа «умеренных» сепаратистов и сменив их радикальными исламистами, но и сменил парадигму «чеченского сопротивления». Как отмечает американский исследователь Джеймс Хьюз, «в 1990-е гг. борьба за светское националистическое видение независимой Чечни отражалась в словаре конфликта, при этом российские войска обозначались в целом с использованием этнических критериев или даже еще более секулярным обозначением «федералы» и «оккупанты», а их чеченские помощники обозначались как «марионетки». С 2000 г. исламисты постоянно обозначали войну как джихад, который ведут моджахеды и мученики (шахиды) против «неверных» (кафиров) и их чеченских “мунафиков”»[319]. В риторике идеологов джихадизма на Северном Кавказе четко прослеживается тема «ближнего врага» из числа мусульман, находящихся «по другую сторону баррикад». Так, один из лидеров боевиков Доку Умаров утверждает: «Политика в мире выстроена таким образом – есть господа и есть рабы. Роль рабов отведена мусульманам. На протяжении последних 300–400 лет мусульманам дают «пилюлю снотворного», чтобы они находились в постоянной спячке. Над мусульманами поставлены хозяева (муртады) из их же среды, и эти муртады намного хуже тех кафиров, которые их поставили. Они стоят дальше от ислама, дальше от слова Аллаха, чем кафиры». Роль «дальнего врага» отведена в данном случае кафирам – России. Присутствует в риторике и образ врага, который условно можно обозначить как «еще более удаленный враг» (Запад в самом широком смысле слова – прежде всего, США и Израиль)[320]. Тот же «амир» самопровозглашенного Кавказского эмирата Доку Умаров провозглашал, что его «огорчает позиция тех мусульман, которые объявляют врагами только тех кафиров, которые на них напали непосредственно. При этом ищут поддержки и сочувствия у других кафиров, забывая, что все неверные – это одна нация. Сегодня в Афганистане, Ираке, Сомали, Палестине сражаются наши братья. Все, кто напал на мусульман, где бы они ни находились, – наши враги, общие. Наш враг – не только Русня, но и Америка, Англия, Израиль, все, кто ведут войну против ислама и мусульман»[321]. «Мы не собираемся становиться так называемыми “субъектами международного права”, – утверждает амир Супьян (Супьян Абдуллаев), один из ближайших соратников Доку Умарова. – В эти игры мы уже играть не будем. Это мы уже проходили, и это был ложный путь, путь заблуждения»[322]. Пропагандистские материалы боевиков полны не только яростными антиамериканскими и антиизраильскими выпадами, но и выпадами в сторону даже тех западных светских интеллектуалов и политиков, которые зарекомендовали себя рьяными защитниками чеченской независимости и резкими критиками российской политики на Кавказе. Если говорить об культивируемом идеологами радикализма образе Врага вообще, то его можно обозначить как «агрессивную наступательность псевдокультуры глобального Куфра»[323]. Неприятие всего неисламского, нешариатского четко выражено в словах одного из идеологов подполья Анзора Астемирова «Сейфуллаха»: «Слияние добра со злом недопустимо. Между исламом и куфром должна быть четкая грань. Мы непричастны к цивилизации неверных и не принимаем их законов. А тем, кто считает, что неразумно отвергать те пункты международного права, которые не противоречат шариату, напомним, что мы принимаем шариат не из-за его содержания, а из-за того, что это законы Аллаха. И отвергаем законы неверных не из-за их содержания, а из-за того, что это не законы Аллаха. А что из них противоречит шариату и что не противоречит – нам безразлично. У них своя религия, у нас своя»[324]. Как неисламский – если не как антиисламский – феномен воспринимается демократия, несущая, с точки зрения исламистов, угрозу мусульманству. По утверждению одного из исламистских авторов, «одна из причин демократической засоренности нашего сознания стало то, что многие мусульмане не воспринимают демократию как религию. И даже откровенно языческий характер всех этих демократических законов, ритуалов, церемоний воспринимается как нечто должное и не вызывает настороженности. (…) Все в современном государстве противоречит исламу – идеологическая основа, законодательная база, политическая конфигурация, международные завязки, внешние границы. Если хоть одна из этих составляющих сохраняется в стратегии мусульман, то это становится преградой для восстановления шариата и неминуемо приводит к поражению и разочарованию»[325].
В значительной мере активизация радикального исламизма на Северном Кавказе связана с внутренними социально-экономическими, политическими, религиозными и культурными проблемами местного и федерального уровня. В значительной степени эти явления представляют собой и реакцию на глобальные процессы (вестернизация, наступление массовой культуры, падение роли религии, размывание нравственных ориентиров и т. д.). Однако не следует оставлять без внимания и внешние факторы, воздействующие на события в мусульманских регионах Российской Федерации. Зарубежные исламисты расценивают события на Северном Кавказе как часть глобальной борьбы против «неверных». В свою очередь, и северокавказские сепаратисты помещают свою деятельность в контекст «глобального джихада». В информационных сообщениях сепаратистских интернет-сайтов с новостями о джихаде в виртуальном «Имарате Кавказ» соседствуют новости о победах моджахедов в Исламском Эмирате Афганистан и «исламском государстве Ирак».
В то время как иерархические прямые связи между северокавказским исламистским террористическим подпольем и сетью «Аль-Каиды» вряд ли прослеживаются, наличие идейной взаимосвязи налицо. В то же время активное участие иностранных моджахедов в событиях на Северном Кавказе позволяет говорить и о наличии более существенных связей между сепаратистами и международными террористами. Возглавивший арабских добровольцев после смерти в 2002 г. амира Хаттаба саудовец Абу аль-Валид (убит в 2004 г.) имел за своими плечами опыт джихада в Афганистане, Таджикистане и Боснии. Абу аль-Валид в конце 1980-х гг. был связан с созданным Абдаллой Аззамом и Усамой бен Ладеном «Бюро помощи» (Maktab al-Khidamat). В адрес Абу аль-Валида неоднократно выдвигались обвинения в связях его с «Аль-Каидой» и другими зарубежными исламистскими группировками. В аналогичной связи неоднократно упоминалось и имя иорданца Абу Хафса аль-Урдани, возглавившего арабских моджахедов в Чечне после гибели Абу аль-Валида. Его характеризовали как эмиссара «Аль-Каиды» на Кавказе. Известно, что он наряду с Хаттабом и аль-Валидом участвовал в войне в Афганистане и Таджикистане.
Партизанско-террористическая деятельность исламистских боевиков давно вышла за пределы Чеченской Республики. Активность боевиков наблюдается также в Ингушетии, Дагестане, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии. Так, в октябре 2005 г. в столице Кабардино-Балкарской Республике Нальчике произошло вооруженное выступление многочисленной группы экстремистов, в ходе которого погибли 35 сотрудников правоохранительных органов, 14 мирных граждан, были ранены 119 человек. Масштабные террористические акты (в том числе с участием террористов-смертников), повлекшие многочисленные жертвы, были совершены в Беслане (Республика Северная Осетия – Алания), в Москве, других городах. Террористическая деятельность, направленная не только против военнослужащих федеральных сил, сотрудников правоохранительных органов, представителей местных органов власти, но и против совершенно невинных мирных граждан, не имеющих никакого отношения к конфликту на Северном Кавказе, давно стала «визитной карточкой» боевиков джихадистского толка. Если в период «первой чеченской войны» диверсионная деятельность сепаратистов редко выходила за пределы Чеченской Республики (хотя именно тогда были предприняты кровавые террористические рейды боевиков Шамиля Басаева в Буденновск (Ставропольский край) и Салмана Радуева в Дагестан, сопровождавшиеся захватом в заложники большого количества мирных граждан), то во время «второй» войны такие теракты, сопровождающиеся гибелью десятков, а то и сотен мирных граждан, совершаются гораздо чаще. Своеобразным «почерком» террористов стало применение «живых бомб» – смертников, получивших известность в массовом сознании как «шахиды» (хотя это слово имеет гораздо более широкое значение, нежели вкладываемое в него обозначение террориста-смертника). Террористические акты, осуществленные смертниками, кроме того что они, с точки зрения террористов, имеют явные преимущества технологического свойства, также имеют немалый пропагандистский и психологический эффект, рисуя героический облик самоотверженного шахида, жертвующего собственной жизнью. В то же время пропаганда террористов объясняет использование смертников отсутствием мощных вооружений, которыми располагают их противники. В этой связи стоит привести сделанное в 2003 г. заявление Шамиля Басаева: «Сегодня многие проводят аналогии между взрывами в Знаменском и Илисхан-Юрте со взрывами шахидов в Палестине и Эр-Рияде. В этой связи мне хотелось бы сказать, что мы используем то оружие, которое мы можем использовать, учитывая наши возможности. И клянусь Аллахом, если те же русские или американцы дадут нам крылатые ракеты и межконтинентальные баллистические ракеты, то мы не будем использовать шахидов-смертников и не будем использовать «Камазы» со взрывчаткой, а будем запускать эти ракеты по военным, административным и стратегическим целям на территории противника. Мы сегодня используем то, что есть у нас, и то, что в наших возможностях. Но из-за того, что у нас нет крылатых ракет или ядерных бомб, мы не остановим нашу борьбу и не остановим наше сопротивление»[326]. В 2001 г. Шамилем Басаевым была сформирована диверсионно-террористическая группа «Риядус-Салихийн» (в переводе с арабского – «Сады праведников»). Именно этой группировке, делавшей основной упор на использовании террористов-смертников, приписывается большинство террористических актов, осуществленных адептами джихадизма на территории России в 2000-е гг. Хотя некоторые эксперты считают, что на практике эти террористические акты совершались разными автономными группами террористов. После гибели в июле 2006 г. Шамиля Басаева активность группировки «Риядус-Салихийн» на некоторое время сошла на нет, однако впоследствии лидеры сепаратистов заявили о ее возрождении.
