О Рогова - Богдан Хмельницкий
Этот совет показался самым благоразумным. Сейчас же составили письмо и послали его с пленным татарином к Ислам-Гирею.
Кто-то из панов уже успел распространить в войске весть, что на совете предлагали бежать. Весть эта переходила из уст в уста, а к вечеру уже в лагере говорили, что ночью король с панами намереваются покинуть войско. На всех напал страх. В темноте никто ничего не различал; все кричали, что их покидают, что их оставляют в добычу татарам и казакам; хлопы бросились к возам и стали готовиться к бегству; говорили, что короля уже нет в войске.
Король между тем только что прилег в своей палатке. Не успел он еще заснуть, как к нему явился его духовник.
- Ваше величество, в войске смятение! Говорят, что король вместе с военноначальниками и панами покинули лагерь.
Король вскочил на ноги и быстро вышел из палатки.
- Коня! - вскричал он. - Я проеду по всему лагерю, пусть видят, что я с ними. Зажгите факелы, - приказал он своим оруженосцам, - и идите впереди меня, пусть всякий видит мое лицо.
Держа в руках шляпу, он медленно поехал между рядами испуганных и дрожащих воинов. Факелы ярко освещали его бледное взволнованное лицо.
- Вот я! - громко говорил он. - Не бегите от меня, благородные шляхтичи, не покидайте государя своего. Завтра, с помощью Божьей, может быть, мы победим врага; если же нет, я сложу вместе с вами голову.
Появление короля сразу же изменило дело: шляхтичи и солдаты приободрились, а паны уверяли их, что завтра их, наверно, ждет победа.
Король не мог заснуть; до рассвета он просидел со своими приближенными, ежеминутно посылая узнать, что делается в войске. Под утро ему принесли неприятные вести: два ротмистра со своими командами ушли к казакам.
- Изменники! - с гневом вскричал король. - Огласить по всему обозу, что я лишаю их прав и чести.
На утро Хмельницкий сам повел атаку. Еще до рассвета позвал он полковника Гладкого и долго советовался с ним и отдавал приказания. Гладкий должен был штурмовать город, а сам Хмельницкий рассчитывал ударить на польский лагерь.
Городские жители, как только увидели казаков, идущих на штурм, бросились, кто на колокольню, кто к городскому валу. Они тащили с собой кучи хвороста, соломы, всего, что попадалось под руку, и забрасывали рвы, чтобы облегчить путь казакам. Более смелые, не страшась польских выстрелов, перебегали к казакам и указывали им путь. В городе стояли драгуны, но они ничего не могли сделать. Король тоже не мог отделить ни одного регулярного отряда, а послал им на помощь всякий сброд под предводительством ксендзов и шляхтичей. Приступ продолжался около полутора часа, наконец русские перерезали драгун, завладели русской церковью, стоявшей на краю города, обратили ее в батарею и установили на кровле пушки.
Хмельницкий между тем все сильнее и сильнее наступал на окопы. В нескольких местах казаки пробили широкие проходы и густой волной наводнили польский лагерь, тесня хоругви, охранявшую особу государя. Еще минута и король был бы в руках казаков; но Хмельницкий не допустил до этого. "Згода, згода!" - прокричал он несколько раз, подскакав к тому месту, где стоял король.
Казаки так рассвирепели, что не сразу послушались приказания гетмана. Ему несколько раз пришлось прокричать свое приказание и собственноручно ударить саблей нескольких непокорных.
Король не хотел верить своему счастью, когда остался один с панами в лагере и убедился, что казаки, действительно отступают. Он велел служить благодарственный молебен и усердно со слезами молился о своем спасении.
Не прошло и часа, как в лагерь явились два посла: один от хана, другой от гетмана. Хан требовал, чтобы король прислал к нему для переговоров своего канцлера, а Хмельницкий уверял короля в своих верноподданнических чувствах и даже заявил готовность тотчас же сложить с себя гетманское достоинство, если только король этого пожелает.
Начались переговоры. Король послал канцлера, хан - визиря, и после обычных формальных приветствий на вопрос канцлера визирь ответил, что татары удовольствуются обычной данью и утверждением договора, какой угодно будет предложить Хмельницкому.
- Поляки, народ свободный, - отвечал гордо Оссолинский, - и никому дани не платили, а татар за их услуги дарили и от таких даров и впредь не отказываются.
- Что спорить о словах, - отвечал визирь, - дань ли, подарок ли, лишь бы были деньги. Заплатите нам, как платили прежде, да утвердите казацкий договор, мы тотчас же заключим с вами мир и уйдем домой.
- Хорошо, я доложу королю! - отвечал Оссолинский и вернулся в лагерь.
Королю нечего было долго совещаться; ему, как побежденному, оставалось только принять предписанные ему условия. На другой день, в среду, утром он вновь отправил канцлера с несколькими комисарами для заключения мирного договора с казаками и татарами. Переговоры были непродолжительны, и в четверг уже был подписан трактат, по которому хану выплачивали тридцать тысяч злотых, кроме подарков визирю и его помощнику, при чем поляки обязывались ежегодно платить хану девяносто тысяч и соблюдать вечный мир не только с Ислам-Гиреем, но и с его преемниками. По получении денег татары должны были тотчас же отступить в степь и отнюдь не трогал польских областей. Последний пункт договора гласил: король польский прощает вины казаков и принимает в свою милость гетмана. Договор с казаками тоже был заключен немедленно, им возвращали все их старинные права, позволяли содержать сорок тысяч регистрового войска, изгоняли жидов из тех мест, где расположены казацкие полки, удаляли иезуитов из всех городов, где были русские школы, и провозглашали всеобщее прощение всем участникам восстания, не исключая и шляхтичей, перешедших к казакам. Только относительно совершенного уничтожения унии король не решился исполнить желание Хмельницкого, он обещал этот вопрос передать в сейм, при чем разрешал митрополиту киевскому заседать в сенате, заняв второе место после примаса.
Чигирин со всем прилегающим к нему округом назначался в вечное владение гетмана.
Когда король подписал трактат и Хмельницкий увидел эту подпись, он тотчас принял присягу королю и затем пожелал упасть в его ногам. Стоявшие вокруг него полковники заволновались.
- Не пустим тебя, батько, не пустим! - кричали они. - Ляхи заберут тебя и не отдадут нам. Оставьте кого-нибудь из ваших панов в залог! кричали они присланным комисарам, - без заложников ни за что не пустим батька.
Пан Любомирский согласился остаться заложником и свидание гетмана с королем состоялось.
Хмельницкого сопровождала сотня знатнейших казаков и он с достоинством вошел в королевский шатер, держа себя почтительно, но свободно. Король этого не ожидал и немного смутился. Хмельницкий стал на одно колено и произнес длинную речь. В ней он старался выяснить, что только обстоятельства, от него не зависящие, вынудили его вести войну; сам он никогда бы не поднял оружия против короля, если бы паны не угнетали народ.
Король слушал его с удивлением, он не предполагал такого красноречия в простом казаке. Боясь чем-нибудь уронить свое королевское достоинство, он ничего не ответил Хмельницкому и только протянул ему руку. Гетман почтительно поцеловал ее.
Подканцлер Сапега отвечал гетману от имени короля:
- Его величество в своей бесконечной милости забывает все прошлое, прощает все вины казаков, если только впредь они будут верны своему королю и постараются принести пользу своему отечеству.
После речи Сапеги гетман откланялся.
На другой день оба войска снялись с лагеря. Король пошел во Львов, а Хмельницкий с ханом пошли к Збаражу.
Осажденные более двух месяцев томились в осаде. Когда казаки принесли им весть о заключении договора и о конце войны, они не хотели этому верить, думая, что это новая хитрость Богдана. Они принуждены были выплатить часть выкупа хану и тогда татары ушли, уводя с собой более пятнадцати тысяч пленных.
Однако, договор, заключенный с поляками, не мог быть прочен. Расходившиеся страсти не так легко было унять. Казацкие загоны и польские отряды бродили еще повсюду, грабили и жгли села, мучили и убивали мирных жителей. Татары, вместо того, чтобы уйти в степь, как было сказано в договоре, разошлись по всей стране, опустошали ее, набирая пленников без разбора и между поляками, и среди казаков. На Волыни продолжалась также борьба казаков с панами, а в Литве Гонсевский и Радзивилл выступили против казацких загонов: Гонсевский против Подобайлы, а Радзивилл против Кречовского. И Подобайло, и Кречовский были разбиты. Кречовского раненого, полуживого взяли в плен и он с отчаяния бился головой о дерево до тех пор, пока не умер.
Условия Зборовского договора ни с той, ни с другой стороны не соблюдались. Киевского митрополита не допустили в сенат, а Хмельницкий, вместо сорока тысяч, должен был удержать их вдвое больше, так как никто из хлопов не хотел служить панам, все хотели остаться вольными казаками. Панов, возвратившихся в свои имения, хлопы не пускали, несмотря на то, что гетман строго наказывал виновных. Положение гетмана становилось крайне затруднительным; ему хотелось угодить панам, и в то же время он должен был подчиняться народной воле. Он серьезно стал думать о сношении с Москвой и послал надежных людей в Московское государство.