Барбара Такман - Загадка XIV века
Ангерран VII не чувствовал себя чужим за границей. Еще недавно де Куси владели в Англии большим участком земли, полученным в наследство от прабабушки Ангеррана Кэтрин де Балиоль, но конфискованным во время войны Эдуардом и пожалованным им человеку, взявшему в плен шотландского короля Давида II.
У англичан и французов была схожая культура, а знатные люди говорили на одном языке, что было следствием норманнского завоевания Англии. Правда, примерно в то время, когда Ангерран вместе с другими заложниками прибыл на поселение в Англию, французский язык стал постепенно уступать место национальному языку — английскому. Но еще перед разгулом чумы на французском разговаривала английская знать, этот язык был рабочим в парламенте и судах. На французском даже преподавали в школе, правда, к негодованию местных буржуа, полагавших, что такое преподавание «уничижает родной язык, что немыслимо в других странах». Но когда многие церковники, преподававшие на французском, умерли во время чумы, в школе стали преподавать на английском, что «принесло и пользу, и вред», как считал хронист Иоанн Тревизский. «Школьники стали быстрее обучаться грамматике, — писал он, — но, не зная французского языка, пересекавшие море люди, оказавшись на континенте, испытывали определенные неудобства».
В связи со своим островным положением и более ранним развитием парламентаризма, англичане были сплоченнее французов и обладали большим чувством национального достоинства, которое усиливалось растущим неприятием папства. Военные победы, присоединение к стране новых земель, пленение двух королей — французского и шотландского — затмили прежние неудачи, связанные с уступками Вильгельму Завоевателю. Но все же последствия войны с Францией еще терзали страну.
Преуспев в разбое на территории Франции, некоторые оказавшиеся не у дел англичане, вернувшись домой, стали объединяться в разбойничьи отряды, чтобы заняться освоенным прибыльным ремеслом. Эти отряды пополнялись местными людьми вне закона. Разбойники грабили путешественников, облагали данью деревни, брали пленников с целью выкупа. В 1362 году английский парламент законодательным актом обязал судебные органы собирать сведения «обо всех, кто занимался разбоем на континенте, а вернувшись в Англию, стал бродяжничать, а не обратился к ранее привычным трудам».
Весной 1361 года, двенадцать лет спустя после окончания «великого мора», в Англии и во Франции опять произошли вспышки чумы. Но еще в сентябре 1360 года одной из первых жертв страшной болезни стала вторая жена Иоанна, французская королева. Pestis Secunda («вторую чуму») иногда называли «мором детей», ибо болезнь преимущественно поражала людей юного возраста, не имевших иммунитета, приобретаемого после перенесения инфекционной болезни; в основном, согласно философу Иоанну Редингскому, это были лица мужского пола. Гибель молодежи во время «второй чумы» остановила естественный прирост населения. Согласно средневековой хронике, женщины, интуитивно стремясь произвести на свет отпрысков, сами искали свиданий с мужчинами и, не стесняясь, вступали в связь даже с низшими по социальному положению.
В связи с тем, что во время «второй чумы» ее легочная форма отсутствовала (или проявлялась лишь в редких случаях), смертность от чумы была ниже, чем во время ее первого проявления. И все же в Париже ежедневно умирали от семидесяти до восьмидесяти человек, а в Аржантее, городе на Уазе близ ее впадения в Сену, из тысячи семисот семей остались в живых лишь пятьдесят. Во Франции в наибольшей степени от чумы пострадали Пикардия и Фландрия.
Хотя смертность во время «второй чумы» была меньше, чем при «великом море», это второе проявление смертельной болезни привело к страху и неуверенности в будущем. Люди боялись, что чума может вернуться в любое время, как, к примеру, отряд беспощадных разбойников. Во второй половине XIV столетия чувство безвыходности стало господствующим, и появились пророчества о грядущем Апокалипсисе.
Наиболее известным из пророков конца света стал Жан де ла Роктайяд, францисканский монах, заключенный в тюрьму в Авиньоне за наставления, в которых он обвинял в развращенности и продажности прелатов и знать. Подобно Жану де Венету, Роктайяд симпатизировал простому народу и порицал власть имущих. В своем труде, написанном в камере, Роктайяд предсказал, что во Франции, как и во всем христианском мире, возникнут неисчислимые бедствия: сначала будет господствовать тирания, затем народ поднимется против власти, которую «безжалостно покарают»; многие женщины овдовеют и лишатся достатка; в земли латинов вторгнутся татары и сарацины; правители объединятся с народом, чтобы отобрать у священнослужителей, погрязших в разврате и роскоши, их огромную собственность; знать лишится своих многочисленных привилегий; явится Антихрист и будет распространять свое пагубное учение; ураганы, наводнения и чума уничтожат большинство человечества, чтобы подготовить путь к обновлению.
Как большинство средневековых провидцев, Роктайяд полагал, что мировая разруха станет прелюдией к лучшему, справедливому миру. Он считал, что папа станет реформатором церкви, очищенной от скверны нуждой и страданиями, а также предполагал, что французского короля — вопреки всяким правилам — изберут императором Священной Римской империи и он станет самым рассудительным и справедливым правителем с начала времен. Вместе с папой этот монарх изгонит сарацин и татар из Европы, обратит в христианство всех евреев, мусульман и язычников, искоренит ересь и установит всеобщий мир, который станет господствовать на земле до Судного дня и конца времен.
«Вторая чума» поразила и некоторых французских заложников. Так, ее жертвой стал граф Ги де Сен-Поль, «благочестивый и добродетельный рыцарь, милосердный к бедным и обездоленным», питавший отвращение к продажности мира и вожделению и выступавший за святость брака. Умер от чумы и герцог Ланкастерский, по-видимому самый богатый человек в Англии. Он оставил свой титул и состояние Иоанну Гентскому, третьему сыну короля Эдуарда.
В 1357 году, спустя восемь лет после окончания «великого мора», в Лондоне все еще проживало лишь две трети прежнего населения, и санитария в городе не улучшилась. Горожане опорожняли ночные горшки на улицу, а пищевые отходы и мусор зачастую выбрасывали в окно, ленясь дойти до сточной канавы. Помещения, в которых содержался домашний скот, утопали в навозе. Указа городских властей о запрете загрязнения улиц горожане, как правило, не придерживались. Положение изменилось к лучшему только тогда, когда городские власти организовали работу наемных мусорщиков.
Перспективы французских заложников в Англии не были радужными. Их возвращение на родину зависело от регулярности и полноты поступлений в Англию платежей в счет выкупа Иоанна. Однако уже первый платеж был меньше оговоренного договором. Сбор денег осложнялся новой вспышкой чумы и разорением страны разбойничьими отрядами. Так, в бургундском городе Буксо, как упомянуто в королевском указе 1361 года, «из-за вспышки „второй чумы“ и набегов разбойников уцелела лишь пятая часть населения, и потому, если заставить оставшихся в живых горожан платить налоги, как прежде, им придется покинуть город и жить подаянием». Поэтому им было предписано платить лишь один налог в год вместо обычных двух.
Пострадали и церкви, на что приходские священники постоянно жаловались епископам. Свечи в церквях в большинстве своем не горели, потому что по храмам гулял ветер из-за выбитых стекол в окнах, крыши текли, дождь заливал алтарь, денег на ремонт не было. Аббаты и аббатисы с трудом выискивали средства к существованию. Прелаты были вынуждены передвигаться пешком (к чему они не привыкли) и не в окружении свиты, а в сопровождении лишь одного слуги. Университеты также испытывали не лучшие времена, теряя большое число студентов, не имевших возможности вносить плату за обучение. В университете города Монпелье число студентов сократилось с тысячи до двухсот.
Петрарка, посланный Галеаццо Висконти поздравить Иоанна II с освобождением, был потрясен, увидев Францию «в ужасных развалинах». Хотя Петрарка имел склонность преувеличивать изъяны и недостатки окружавшего его мира, стоит принять во внимание его описание французской действительности, какой он увидел ее в январе 1361 года. «Повсюду безлюдные, ранее заселенные благоденствующие места; куда ни погляди — опустошение и убогость, всюду невозделанные поля, везде разрушенные дома, за исключением городов, окруженных крепостными стенами, на каждом шагу губительные следы вторжения англичан, кровоточащие шрамы от ударов их нещадных мечей». Тот же Петрарка писал: «В Париже, уронившем себя в глазах всей Европы, даже Сена течет медленно, не спеша, словно пришла в уныние и оплакивает горькую судьбу Франции».
