Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август…
Единственным военным событием времени правления Тиберия, не принесшим решительно никакой славы римскому оружию, была непродолжительная война с племенем фризов в 28 г. Фризы — обитатели зарейнских земель между заливом Зейдер-Зее и впадающей в Северное море рекой Эмс, были данниками римлян и до поры до времени вели себя смирно, римских пределов не тревожа и дань своевременно уплачивая. Фризы были небогатым народом. Потому Децим Клавдий Нерон Друз, славный брат Тиберия, в местах этих, как мы помним, победно воевавший, наложил на них умеренную подать. Фризы должны были сдавать бычьи шкуры для нужд римского войска, причем на размеры и прочность шкур внимания не обращалось. Такой сбор дани продолжался долгие годы, пока в качестве правителя в землю фризов не был назначен центурион -примипил Оленний. Оленний, человек жадный и, подобно всем людям такого типа, недалекий, плохо понимающий действительное положение во вверенной ему в управление земле, ввел новые порядки, имевшие самые печальные последствия. Приемщикам подати он велел взять для образца дани шкуры туров вместо обычных бычьих. «Выполнить это требование было бы затруднительно и другим народам, а германцам тем более тяжело, что, хотя в их лесах водится много крупного зверя, домашний скот у них малорослый. И вот вместо шкур они стали сначала рассчитываться с нами быками, потом землями и, наконец, отдавать нам в рабство жен и детей. Отсюда — волнения и жалобы, и так как им не пошли в этом навстречу, у них не осталось другого выхода, кроме войны. Явившихся за получением подати воинов они схватили и распяли на крестах; Оленний, предупредив нападение разъяренных врагов, спасся бегством и укрылся в укреплении, носившем название Флев; в нем стоял довольно сильный отряд римских воинов и союзников, охранявших океанское побережье».{351}
Как совершенно очвидно, нарушение мира произошло из-за неумной жадности римлян, но никак не по причине желания фризов воевать. Их до восстания довел Оленний.
Пропретор Нижней Германии Луций Апроний срочно направил в землю фризов подразделения легионов, а также отборные отряды конницы и пехоты вспомогательных войск. И те и другие войска к месту боевых действий прибыли на судах по Рейну. Фризы, узнав о приближении римских войск, сняли осаду Флева и отошли вглубь своих земель. Римское войско с тяжелым обозом не могло двигаться по топким, затопляемым приливом местам. Апроний, вспомнив, возможно, печальный опыт Германика в этих же местах, велел укрепить насыпи и мосты, дабы по ним могло пройти римское войско со своим обозом. Против фризов же, отыскав броды, он бросил вспомогательные войска — пехоту и конницу. И тех, и других фризы, успев заранее к бою изготовиться и хорошо отследив продвижение противника, быстро опрокинули. Не помогла и римская конница легионов. Фризы и ее опрокинули. Апроний послал подкрепление. В бой двинулись три легковооруженные когорты, а также вся оставшаяся конница вспомогательных войск. Если бы силы римской армии были бы объединены, фризов ждало бы поражение, но римляне и их союзники подходили к месту сражения по частям, с промежутками, чем умело пользовались фризы, сражавшиеся на родной земле. Более того, пришедшие в расстройство части заразили своим страхом и вновь подошедшие войска.
Остатки разгромленных вспомогательных войск Луций Апроний отдал в подчинение легату V легиона Цетегу Лабеону. Но и тот не снискал успеха и попросил поддержать его силами легионов, поскольку вверенные ему под командование вспомогательные войска, пережившие разгром, оставались в крайне тяжелом положении. Подошедшие части V легиона отбросили, наконец, фризов и спасли остатки ранее разбитых римских войск. Но на преследование противника доблестный Лабеон не решился, что привело к печальным последствиям. Один из римских отрядов, оторвавшийся от основных сил, был полностью истреблен. Погибло девятьсот человек. Воины другого отряда числом в четыреста человек по взаимному уговору поразили друг друга насмерть, не желая погибать от мечей варваров или же сдаваться им в плен.
На этом короткая и малоуспешная для римлян кампания завершилась. Фризы прославились среди германцев, Тиберий же предпочел не затевать большой войны. В случившемся были виноваты сами римляне, фризы на рейнские рубежи не покушались. Потому проще было не придавать значения маленькой, но совсем не победоносной войне и скрыть потери, дабы не смущать сердца римлян, избалованных победами римского оружия. Едва ли Тиберий не захотел придать фризской войне большой размах из-за того, что опасался вынужденного назначения главнокомандующего, что могло дать в чьи-либо руки слишком большие военные возможности. Не только для внешней войны. Среди тогдашних римских легатов такого не было. Власть Тиберия была неоспорима. Нежелание превращать малый конфликт в большую войну — это полностью соответствовало уже сложившейся многолетней политике Тиберия. Политике, правильность которой представлялась ему несомненной и временем доказанной.
Глава VI.
ГЕРМАНИК И ПИЗОН. ДВЕ ТРАГЕДИИ
Мы расстались с Германиком после его триумфального возвращения в Рим. 26 мая 17 г. — день высшей славы Германика и счастливейший день всей его большой семьи. В триумфе рядом с отцом на колеснице находились пятеро детей: трое сыновей — Гай, Друз, Нерон и два дочери — Друзилла и Агриппина. Могло показаться, что у этой прекрасной семьи впереди только счастливые годы. Но, как часто в жизни бывает, с этого дня начались иные страницы их бытия, страницы трагические. Их ожидали одни только беды.
А пока впереди у Германика почетная и значимая государственная миссия. Тиберий принял решение направить Германика на Восток. Выступая в сенате, где принцепс и объявил о своем намерении, он сначала описал все немалые сложности, с которыми сталкивается римская власть в восточных владениях империи, и объявил, что лишь такой человек, как Германик, с его опытом и мудростью, в состоянии исправить там положение и защитить должным образом римские интересы. Кроме Германика, пояснил Тиберий, доверить столь сложную миссию некому, ибо сам он уже в преклонных годах, а родной его сын должной зрелости не достиг. Вторая половина пояснения Тиберия выглядит странновато, поскольку Друз, родившийся в 15 г. до Р.Х., годами Германику не уступал. Скорее всего, Тиберий имел в виду не буквальный возраст, но зрелость государственного ума и военного опыта. Пусть и небезупречный, но опыт у Германика был. Даже триумфом и званием императора награжденный, пусть и не без чрезмерной щедрости со стороны награждавшего. Друз же такого опыта не имел. Ему предстояло его обрести и заслужить подобные награды.
Сенат принял «senatus consultum» — постановление, согласно которому Германик получил новую должность, каковой в Риме еще не было: он назначался правителем всех заморских провинций Римской империи. В самой этой явно экстраординарной должности крылась опасная двойственность: с одной стороны Германик как бы стоял над теми наместниками восточных провинций, кто назначался либо сенатом по жребию, либо по воле принцепса, с другой — конкретных полномочий он не приобрел, а для наместников таковые никто не отменял. Это как раз и таило опасность возможных противоречий между новым супернаместником и действующими правителями провинций. Римляне строго относились к соблюдению буквы закона, а полномочия Германика были все же явно расплывчаты и плохо сочетались с конкретными правами и обязанностями действующих наместников. Тиберий, разумеется, понимал это лучше всех. Именно поэтому он, направляя Германика на Восток, позаботился и о сдерживающем начале. Это то, что много позднее будет названо «политикой сдерживания и противовесов».
Противовесом Германику должен был служить наместник Сирии — крупнейшей восточной провинции Рима, где стояли именно ему подчиненные легионы — главная военная сила римлян на Востоке. До назначения Германика наместником Сирии и весьма успешным был Силан. Но Силан был личным другом Германика, и на Востоке мог образоваться маложелательный для Тиберия тандем. Он, конечно, не забыл, что Германика однажды вверенные его командованию легионы пытались принудить захватить в Риме высшую власть. Германик, правда, проявил себя тогда наидостойнейшим образом, безупречно храня верность законному принцепсу Тиберию. Но мог ли Тиберий быть до конца уверен в вечной верности племянника? Его и так смущало открытое властолюбие супруги Германика Агриппины, женщины славной своим неукротимым нравом. А если к этому добавить и близкого друга во главе восточных легионов? Кто знает, к чему это может привести! Тиберий не мог не знать, что настроения в пользу Германика в Риме сохранились и жили они не только в военной среде. Не случайно ведь Дион Кассий дважды указывал, что Германик мог бы овладеть высшей властью в Риме с согласия не только легионеров, но и сената, и римского народа.{352} Потому и отставил Тиберий Силана с сирийского наместничества. Новым наместником был назначен Гней Кальпурний Пизон. Этот человек имел очень незаурядную репутацию. Во-первых, он был одним из виднейших римских аристократов — нобилей. Кальпурний — древний плебейский род, достаточно знаменитый в республиканской истории Рима. Его природный аристократизм не мог не импонировать потомку рода Клавдиев Тиберию. Он был знаменит и своей кристальной честностью. Человек, очень состоятельный, он славился своей независимостью, гордостью, несгибаемостью. При этом, правда, достойные эти качества многими воспринимались как неукротимость нрава, необузданного и неспособного к повиновению.{353} Особо должно подчеркнуть следующее: Пизон был убежденным республиканцем. Республиканцем потомственным. Отец его под командованием достойнейшего из защитников республики Марка Порция Катона Младшего сражался в Африке против войск Цезаря. В следующей гражданской войне он бился уже под знаменами последних республиканцев Брута и Кассия. После торжества единовластия он вынуждено смирился с новой формой правления, принял прощение Августа. При этом решительно не желал принимать каких-либо должностей, справедливо оценивая установившийся строй как ненавистную ему монархию. Лишь после долгих уговоров он снизошел до предложенной ему Августом должности консула. Для Августа, понятно, это было своего рода дополнительное торжество над былым политическим противником, вынужденным из его рук принять высшую в республиканские и чисто декоративную в имперские времена должность. Логика Пизона могла быть здесь такой: если Августу угодно сделать подобный подарок старому республиканцу, пусть делает его. Возможно, он вспомнил славный ответ спартанцев Александру Великому на требование признать его божественность: если Александру угодно быть богом, пусть он будет им.
