Юлий Анненков - Флаг миноносца
Однако ночевать на новом месте не пришлось. Жалобно прогудел зуммер полевого телефона. Младшего лейтенанта требовали в штаб. Приказано было приготовиться к выходу.
- Опять война! - констатировал Ваня Гришин.
Лавриненко что-то добавил в связи с хататутом, но Сомин не услышал очередного пророчества. Затянув ремень, он спустился на дорогу и быстро пошел к штабу. Артиллеристы укладывали свои пожитки.
Спустя полчаса оба автоматических орудия вышли вслед за машинами первого дивизиона на выполнение боевого задания. Это была первая операция в горах. Арсеньев лично вручил Николаеву ленты для бескозырок с надписью "Ростов".
- Выдать всем. Пусть носят и знают!
Предстояло пройти километров сорок по горной дороге в направлении хутора Фанагорийского. Там завязались бои с горно-стрелковыми войсками. Хутор несколько раз переходил из рук в руки, но немцы упорно держались на горе Фонарь, откуда контролировались все подходы к хутору.
Теперь моряки едва ли могли встретить своего обычного противника танки. Гораздо опаснее была авиация, поэтому все были очень довольны безлунной ночью. Пожалуй, никто, кроме командира дивизиона Николаева, выезжавшего в разведку вместе с Земсковым, не представлял себе, как затрудняет продвижение эта глубокая тьма, когда в двух шагах исчезает силуэт человека.
Как только свернули с шоссе, Николаев остановил колонну и еще раз предупредил всех водителей:
- Ехать как можно осторожнее. Фар не включать ни в коем случае. Броды переезжать на низших передачах, чтобы не заглох мотор.
Тронулись. Тропа вела по краю обрыва. Потом она спустилась в каменистое русло горной речки. Машины то и дело натыкались на камни. Ехали со скоростью пешехода, потому что перед каждой машиной шел человек, указывая путь. Но это мало помогало. Шоферы не видели проводников. Высокие автомобили цеплялись за ветки деревьев, застревали в рытвинах. Ежеминутно останавливались, чтобы вытащить то одну, то другую застрявшую машину.
На одной из вынужденных остановок к командиру дивизиона подошел краснофлотец. В его руке что-то светилось холодным сиянием.
- В чем дело? - спросил Николаев. В темноте он не узнавал подошедшего. - Что это у вас?
- Я - Газарян, - боец протянул светящийся предмет, - это гнилушка, товарищ старший лейтенант. Видите, как светит? Если идти перед машиной, водителю будет видно, куда ехать.
- Молодец! Хорошая мысль! - Николаев позвал командиров обеих батарей. - Прикажите, чтобы перед каждой машиной шел боец с такой щепкой.
Идея оказалась действительно удачной. Гнилушки давали очень мало света, но, следуя за ними, водители уже не теряли из виду проводника. Осторожно лавируя среди камней и деревьев, машины продвигались вперед.
Тропа расширилась. Горы чуть отступили вправо и влево. Это была площадка, заранее выбранная разведчиками для огневой позиции. Тут встретил машины дивизиона полковой разведчик Иргаш. Он повел Николаева на наблюдательный пункт. Вероятно, густая чернота ночи казалась Иргашу только серой. Он ни разу не оступился, уверенно шагая между рытвинами и камнями, в то время как Николаев то и дело натыкался на препятствия. Ветки хлестали его по лицу, камни подкатывались под ноги.
Они долго карабкались по скалам, цепляясь за деревья, которые росли прямо из расселин. Николаев не переставал ругаться вполголоса. Наконец взобрались на кручу. Здесь уже ждал Земсков. С горы было видно, как в отдалении взлетают ракеты. Иногда мелькали цепочки трассирующих пуль.
- Хутор Фанагорийский, - показал Земсков, - а правее - высота Фонарь.
Послышался гул самолета, и вдруг все озарилось вокруг - лесистые склоны гор, узкая тропа, по которой прошел дивизион, и площадка, выбранная под огневую позицию. В воздухе висела гроздь белых шаров. Они медленно опускались на невидимом парашюте, заливая всю окрестность мертвенно-зеленоватым, но довольно ярким светом. В отдалении выплыла из мрака гора Фонарь. Осветительная ракета разгоралась все ярче. При этом свете можно было даже читать. Светящийся сок стекал с белых шаров. Капли падали вниз и пропадали, а наверху кружил самолет, высматривая добычу. Так продолжалось минут десять. Постепенно свет слабел. Глубокие тени снова сомкнулись над дивизионом.
Николаев не стал терять времени. Раздался залп. Глухо загудело в горах многократное эхо. Еще не успели стихнуть отголоски разрывов, как снова появились самолеты. Приближаясь справа и слева, они выпустили по две ракеты.
- Засекают! - сказал Николаев. - Уходим!
Машины тронулись в обратный путь. В глубоком ущелье, заранее выбранном разведчиками, дивизион встретил рассвет.
- Ну, как нравится горная война? - спросил Земсков.
Командир дивизиона не ответил на шутку. Он думал о следующей ночи, когда придется давать залп с той же позиции, уже, вероятно, засеченной врагом. День прошел спокойно, если не считать того, что над ущельем много раз проходили вражеские самолеты. Одни из них шли своим курсом, другие, видимо, что-то искали. Ненавистная бойцам "рама" не уходила в течение нескольких часов.
- Вот горбыль проклятый! - Тютькин замахнулся камнем на самолет.
- Это тебе не хататут! - мрачно заметил Лавриненко.
Сомину очень хотелось открыть огонь по корректировщику, но Николаев строжайше запретил стрелять по самолетам до того, как они обнаружат дивизион. Кроме того, по опыту было известно, что сбить "раму" почти невозможно. Она висела прямо в зените, переваливаясь с боку на бок и еле заметно продвигаясь вперед. Скоро на корректировщика перестали обращать внимание. Но он, видимо, что-то заметил. Над ущельем просвистел снаряд, потом второй. Для боевых машин дивизиона, стоявших в ущелье, эти снаряды были практически не опасны, но орудия Сомина, установленные на гребне возвышенности, легко могли попасть под артиллерийский огонь.
Стрельба усилилась. Теперь каждые полминуты падали два снаряда. Сначала в отдалении раздавался звук выстрела, потом свист снаряда, наконец близкий разрыв. Бойцы Сомина помрачнели. Одно дело вести бой, отвечая огнем на огонь, а другое - сидеть и ждать, пока в тебя попадет снаряд.
- Прямо по нашему склону лупят! - сказал Омелин. Он хотел предложить Сомину временно отвести орудия в ущелье, но потом раздумал и промолчал. Зачем давать советы командиру? Сам понимает. Если сочтет нужным, то и без советов прикажет сменить позицию, а не сочтет - нарвешься на замечание.
- Это все ты, Тютькин, с твоим хататутом! - злобно прошипел Лавриненко. - Накроемся мы тут. Это точно.
- Ну тебя к лешему с твоим "точно"! - вскочил обычно спокойный Писарчук. Лавриненко обиженно отошел от него и обратился к Куркину: - Мне сон снился, будто переезжаем на другую квартиру. Городилось, городилось, а потом вижу новый дом под железом, и я туда несу швейную машину. Ты знай, Куркин, ежели в новый дом переезжаешь или, не дай бог, полешь грядки во сне, это... и говорить не хочу к чему.
- Так тебе ж снилось - не мне! - огрызнулся Куркин.
Со зловещим фырканьем приближался снаряд. Все инстинктивно пригнулись. Чиркнули по листьям осколки, полетели камни.
- Гаубица крупного калибра, - понял Сомин, - значит обнаружили дивизион. Хотят поразить навесным огнем.
Его позвали к телефону. Сомин услышал голос Земскова:
- Комдив разрешил тебе увести людей в ущелье. Оставь по одному наблюдателю на каждое орудие.
- Пожалуй, не стоит, Андрей. Может налететь авиация. Они нас обнаружили.
- Я тебе сейчас не Андрей! - вспылил Земсков. - Выполняй приказание командира дивизиона!
Новый разрыв прервал разговор. Осколком была повреждена линия связи. По-прежнему кружилась "рама" и время от времени рвались снаряды.
Пока летит тяжелый снаряд, успеваешь многое передумать. Кажется, за время от звука выстрела до разрыва можно свернуть папироску.
"Командир дивизиона не приказал, а разрешил увести людей, - рассуждал Сомин, - а Земсков на меня прикрикнул только потому, что беспокоится о нас. Но в данном случае он не прав. Корректировщик сейчас сообщит по радио, что артиллерийская стрельба не эффективна, и тут же появится авиация".
Снаряд разорвался с оглушительным грохотом.
- Белкин! - позвал Сомин. - Спустись в ущелье к командиру дивизиона, скажи, что я не понял приказания. Нам нельзя сейчас уходить, - пояснил он.
Артобстрел прекратился, но тут же, как и предполагал Сомин, появились самолеты. Они шли прямо на дивизион. Сомин открыл огонь.
Точные короткие очереди заставили головной бомбардировщик изменить курс. Бомбы легли на склоне горы. Ни один осколок не залетел в ущелье.
Сомин, разгоряченный, в расстегнутой гимнастерке, крепко сжимая бинокль обеими руками, следил за самолетами. Совсем недавно он скинул повязку, которую носил около трех месяцев. Теперь на правой руке не хватало одного пальца, но это не мешало ни стрелять, ни держать бинокль. Большего сейчас не требовалось.
