Злой рок. Политика катастроф - Нил Фергюсон
Первая мировая война, предсказуемый «серый носорог» (в том смысле, что опасность общеевропейской войны была всем прекрасно известна), но в то же время и неожиданный «черный лебедь» (если вспомнить, как поразились современники, узнав, что она разразилась), стала истинным «драконьим королем» в свете ее огромных исторических последствий[557]. Начало войны дал террористический акт, совершенный 28 июня 1914 года: больной туберкулезом 19-летний босниец Гаврило Принцип смертельно ранил наследника престола Австро-Венгрии, эрцгерцога Франца Фердинанда, прострелив тому яремную вену, и убил его жену. Эти выстрелы спровоцировали войну, которая уничтожила Австро-Венгерскую империю и позволила одной из ее колоний, Боснии и Герцеговине, стать частью нового южнославянского государства. В сущности, именно этого Принцип и хотел достичь, так что, возможно, он устроил самый эффективный террористический акт в истории, пусть даже и не мог предвидеть такого масштабного успеха[558]. Но у его действий были и не только предполагаемые последствия. Война, сигналом к началу которой стали произведенные им выстрелы, вышла далеко за пределы Балкан и оставила уродливые шрамы и по всей Северной Европе, и на Ближнем Востоке. Поля ее сражений, словно гигантские скотобойни, затягивали и убивали юношей со всего земного шара. В самих боях погибло примерно 10 миллионов человек. Еще война создала предлог для геноцида, устроенного османскими властями против подданных-армян. И более того, даже когда объявили перемирие, война не прекратилась; после 1918 года она переместилась на восток, как будто вырвавшись из хватки миротворцев, и перешла в Арктику, Сибирь, Монголию и другие регионы, где прежде бои не шли. Если говорить о Польше и Украине, например, то нелегко сказать, когда там завершилась Первая мировая война и началась другая – гражданская, порожденная большевистской революцией в России.
Первая мировая война была чрезвычайно разрушительной и в экономическом плане. Летом 1914 года мировая экономика процветала, возможно, довольно знакомым нам образом. Перемещение товаров, капитала и труда достигло уровней, сравнимых с нашей эпохой. Морские пути и телеграфные кабели в Атлантике никогда еще не были так загружены, поскольку капитал и рабочие отправлялись на Запад, а товары и промышленные изделия – на Восток. Война в буквальном смысле потопила глобализацию: немецкие военно-морские силы, прежде всего подлодки, отправили примерно 13 миллионов тонн грузов на морское дно. Международная торговля, инвестиции и эмиграция – все почти остановилось. После же войны произошло возвышение революционных режимов, принципиально враждебных международной экономической интеграции. Рынок сменился планированием; свободная торговля – автаркией и протекционизмом. Потоки товаров сократились, а людей и капитала – почти иссякли. Война преобразила все и в политическом аспекте. Она смела династии Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов и Османов, правившие на протяжении столетий. Власти европейских империй над миром – фундаменту глобализации – был нанесен пусть пока еще и не смертельный, но очень серьезный удар. Возникли национальные государства. Ускорился процесс демократизации: расширились избирательные права, во многих странах женщины получили возможность голосовать. К власти приходили социалисты – через выборы или революции. Росла власть профсоюзов[559].
Вместе с тем война убедила многих граждан, а среди них и бывших солдат, не только в том, что с династическим правлением покончено, но и в том, что даже либерализм с его представительными парламентскими учреждениями и правовыми процедурами уже устарел. Альтернативные политические отношения, радикально снижающие роль свободных выборов и личных свобод, предлагали не только коммунисты, но и фашисты. И, наконец, усилия, направленные на то, чтобы «перестроить буржуазную Европу» и возродить довоенный порядок, были подорваны структурной неустойчивостью международного порядка, возникшего после войны[560]. Восстановленный золотой стандарт работал очень плохо и в конце концов выродился в глобальный передаточный механизм американской Великой депрессии[561]. Многие важные элементы мирных соглашений так и не удалось претворить в жизнь. Новые институты, отвечавшие за общую безопасность – та же Лига Наций, – оказались слабы перед лицом откровенно непокорных национальных государств. В более широком плане, Соединенные Штаты не смогли сделать так, чтобы геополитическая роль страны оказалась соизмеримой с ее многократно возросшей экономической важностью[562]. Несоразмерная власть осталась в руках победоносных европейских империй – Британской и Французской, – но у обеих было так много проблем с финансами и во внутренней политике, что они не сумели сохранить плоды своей победы.
Но если говорить о потерянных жизнях, то сколь бы многих ни погубила война, по прямому воздействию в этом смысле она уступила пандемии гриппа, начавшейся в последний год боевых действий. Где именно появился новый штамм N1H1, неизвестно, но обычно считается, что это произошло на военной базе в Форт-Райли, штат Канзас, а точнее – в Кэмп-Фанстоне, одном из тренировочных лагерей, где обучались сотни тысяч юных американцев, призванных сражаться в Европе в составе Американского экспедиционного корпуса. Впрочем, есть и свидетельства того, что пандемия зародилась в британской армии в 1917 году, хотя изначально состояние больных определяли как «гнойный бронхит с бронхопневмонией»[563]. В этом и был ключ к торжеству гриппа в XX веке. Еще никогда и никто не мобилизовал армии с таким размахом – военную форму надели более 70 миллионов человек. Никогда еще так много юношей не отрывали от родины и работы, не заставляли жить в примитивных постройках и не отправляли в дальний путь на кораблях и в поездах. Была идея, что вирус впервые появился у свиней, но ее опровергли (скорее всего, истоки инфекции следует искать у птиц)[564]. И, если уж на то пошло, вирус, наоборот, передавался от людей к свиньям[565]. А почему бы и нет? Ведь не просто так немецких новобранцев называли «фронтовыми свиньями» – Frontschweine!
В Америке болезнь впервые зафиксировали в Кэмп-Фанстоне 4 марта[566]. Неделю спустя в госпиталь попал солдат из пищеблока Форт-Райли, а в последующие дни вслед за ним хлынул настоящий поток зараженных. К концу месяца было зарегистрировано уже более тысячи случаев, 48 человек умерли. Как будто насмехаясь над попытками людей убить друг друга, вирус стремительно распространился по Соединенным Штатам, а потом отправился в Европу на битком набитых американских военных кораблях. Возможно, именно из-за пандемии доля немецких солдат, летом 1918 года доложивших о болезни, почти удвоилась, что сыграло ключевую роль в грядущем падении рейхсвера[567]. И, конечно, мы располагаем отчетами, подтверждающими грипп у немецких военнопленных с июля[568]. К тому времени болезнь достигла Индии, Австралии и Новой Зеландии. Несколько месяцев спустя вторая, еще более смертоносная волна почти одновременно захлестнула французский Брест, Фритаун в Сьерра-Леоне и Бостон[569]. Вирус снова явился в США, «высадившись» на бостонском пирсе
