Эдуард Макаревич - Восток - Запад. Звезды политического сыска
«Американские бизнесмены стали важным источником информации... Особенно хорошие информаторы... по возвращении из Советского Союза писали рапорты и звонили по специальному номеру в управление... Многих бизнесменов, помогающих управлению, приглашали в Лэнгли на «совещание директоров». В 1984 году через семинары... проводимые небольшими группами в отделах ЦРУ, прошли почти 200 человек. Перед ними обычно выступал сам Кейси (директор ЦРУ. — Э. М.). Рассказав о том, что грозит современному миру, он приступал к делу: «Директора корпораций оказали управлению неоценимую услугу. Они не только сообщали информацию, но и указывали нам на тех граждан в других государствах, которые могли быть полезными...»
Те граждане из руководящих верхов, которые могли быть полезны, вероятно, и были кандидатами в «агенты влияния» и в «нетрадиционные источники», которых не вербовали, но приобретали и воспитывали. И которые стали основой «пятой колонны» в СССР наряду с теми «номенклатурными» коммунистами, которые давно похоронили коммунистические идеи и были одержимы только карьерой и личным благосостоянием. Такие коммунисты, начиная с секретарей обкомов партии, были на учете в фондах ЦРУ, которыми занимался Алан Уайттэкер, профессор-психолог, обрабатывавший информацию о советских руководящих деятелях.
КГБ не разрабатывало их из-за партийных запретов. Их разрабатывало ЦРУ. И в годы кризиса советского общества, в годы перестройки в СССР, ЦРУ знало, чего ждать от лидеров компартии и государства. Не в деталях, но в общих контурах можно было прогнозировать, как поведут себя в чрезвычайное время секретарь столичного горкома, министр иностранных дел, секретарь ЦК партии Союза или секретарь ЦК компартии Украины — республики в составе СССР.
Свидетельство (бывший член Межрегионалъной депутатской группы, радикальный демократ 80-х годов С. Сулакшин)«19 августа I991 года, во время путча ГКЧП, за спиной у Ельцина стояли сотрудники американского посольства. Они приносили ему расшифрованные шифротелеграммы Генштаба СССР, министра обороны СССР Язова, члена ГКЧП, и направляли Ельцина в его тактических решениях в борьбе с гэкачепистами».
Но Ельцина КГБ не разрабатывал.
«Выходит, он знал...»
В конце 1990 года Бобков спешно разрабатывает план сохранения советской власти в Латвии. Меры намечались решительные, но в границах закона. О плане доложили Горбачеву. Он одобрил. Но Бобков с председателем КГБ Крючковым настояли, чтобы он их принял.
Воспоминания (Филипп Бобков) :«Мы считали, что Горбачев должен знать суть акции, осуществляемой по его указанию, видеть ее возможные последствия и как Президент дать на нее правовое согласие. Не скрою, что к тому времени Президент уже успел зарекомендовать себя «неведающим о том, что происходит в стране», если общественность хотела иметь достоверную информацию. Для него «как снег на голову» обрушились события в Тбилиси в апреле 1989 года, он «не знал» о том, что вот-вот вспыхнет карабахский конфликт, да и в других случаях уклонялся от того, чтобы принять на себя хотя бы малую часть ответственности за происходящее в стране. А посему, когда он сказал В. А. Крючкову, доложившему ему о готовности к проведению акции: «Действуйте!» мы попросили его принять нас для подробного доклада.
И доложили. Получили одобрение. Особенно настойчив был Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Он сказал даже, что хорошо бы эту акцию начать с Грузии, где у власти был Гамсахурдия.
Но здесь вышла заминка. Мы попросили не только устного разрешения. Горбачев и Шеварднадзе высказали удивление.
До сих пор звучат слова Шеварднадзе:
— Зачем? Это акция спецслужб. Она не должна санкционироваться государством. В каком положении окажется МИД?
Горбачев:
— Но я же даю свое согласие.
— Мало, Михаил Сергеевич, ибо это акция не спецслужб, а государственной власти. Она наводит порядок в стране, а спецслужбы и армия выполняют ее волю.
По предложению Горбачева окончательное решение отложили на неделю, затем еще на неделю... Стало ясно, что Президент смел тогда, когда есть на кого свалить вину».
А девятого января 1991 года Горбачев у себя в кремлевском кабинете вновь принял Бобкова и председателя КГБ Крючкова. На сей раз повод был печально простой. Президент СССР должен был подписать указ об освобождении от должности первого заместителя председателя КГБ Филиппа Бобкова и переходе его в «пенсионную» группу — в группу генеральных инспекторов Министерства обороны.
Вот уже исчерпаны необходимые формальности, взаимные благодарности за службу и доверие. Но не тот человек Бобков, чтобы уйти просто так.
Не стесняясь торжественности момента, высказал то, о чем неотступно думал последние месяцы, что томило душу. О том, что власть теряет страну, межнациональные конфликты рвут ее на части, что люди, обеспокоенные ценами, преступностью, коррупцией, ожесточаются. Горбачеву не верят ни коммунисты, ни демократы. Никто не может понять, какую линию ведет руководство страны.
Не доклад звучал — обвинительный монолог.
Горбачев не перебивал. Потом была долгая пауза. И вдруг президент сказал то, чего никто не ожидал:
— Внуков жалко...
Осознанно или эмоционально вырвавшаяся фраза выдала сокровенное. Потом Бобков не раз возвращался к ней. Удивительно, но она совпадала с его ощущением перестройки.
И пришедшая следом догадка: выходит, Горбачев знал, куда завел страну. Знал, знал...
Но знал ли, куда заведет?!
Вопрос профессионала. Но запоздалый.
На каком-то этапе жизни и службы Бобков осознал главного противника высшую партийную бюрократию. Но его трагедия была в том, что он не мог «работать» по ней, ибо был членом этой партии, членом ее ЦК и выполнял ее решение — партийных чинов не «осквернять» разработками КГБ. Силы были израсходованы на второстепенного противника — националистов и диссидентов. А главный враг, как опухоль, точил изнутри. И скальпель КГБ, ведомый им, бережно обходил эту опухоль, пока метастазы не умертвили страну — Советский Союз. Драма разорванного сознания была в том, что не мог он больше служить этой партии и этой власти, окутанной флером перестройки. В осознании этого у него не было и союзников в руководстве КГБ. И он покинул эту службу. Ушел в полноте сил. Ушел тогда от плевков истории. Но спустя годы из уст новой России он принял их полной чашей, принял от власти, от диссидентов, от националистов.
ЗАПАД
ВИЛЬГЕЛЬМ ШТИБЕР
В БОРЬБЕ С МАРКСОМ
И ПРИЗРАКОМ КОММУНИЗМА
В ожидании большого будущего
Карл Маркс, революционер, основатель теории коммунизма, автор фундаментального сооружения в четырех томах под названием «Капитал», появился на свет спустя два дня после рождения Вильгельма Штибера, будущего директора прусской политической полиции и будущего гонителя марксистов. Гонитель и гонимый родились в одном месяце — в мае 1818 года; один третьего, другой — пятого дня. Один в семье налогового инспектора, другой адвоката. В детстве и отрочестве Карл, который был Маркс, дышал семейным счастьем и интеллектуальной свободой, шедшей от отца, приверженца Вольтера, Руссо, Лессинга. Штибер рос под аккомпанемент слов, грохочущих, как гром в непогоду: подати, налоги, рента, прибыль, укрывательство. Их жизненные судьбы удивительно пересеклись спустя 30 лет, когда в Пруссии состоялся известный процесс над коммунистами. Не счесть за полтора века ниспровергателей и критиков Маркса. Но Штибер — первый. Первый, значит, в чем-то и учитель, неважно, что из политической полиции.
Сначала он готовился в лютеранские пасторы. Проповеди, исповеди, церковный суд очень привлекали. Потом решил: лучше быть юристом, чем священником. Уголовные дела, версии, улики, доказательства... Как и Маркс, он окончил юридический факультет. В юридическом деле ему нравились адвокаты — трибуны, защитники. Но первая практика была не адвокатская. Дядя его жены, коллега по застолью, оказался либералом и агитировал рабочих против короля. От Штибера узнала полиция о политических увлечениях дяди, который так и не догадался, почему на него свалились неприятности.
А Штиберу после этого дорога лежала в негласные полицейские агенты. В своем адвокатском звании он рядился под убежденного социалиста-радикала, друга рабочих. А тем, кого тащили в суд за связь с революционерами, он предлагал себя как адвоката — и безвозмездно. Его яркие адвокатские речи в защиту гонимых впечатляли. Он стал популярен и стяжал доверие в либеральных кругах. Он проник туда, куда безуспешно лезла полиция. После восстания ткачей в Силезии в 1844 году только благодаря ему возникло судебное дело по обвинению группы интеллигентов и рабочих в коммунистическом заговоре.
