Максим Зарезин - В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории
В самом начале своего правления, Борис заключил союз с Римским императором Рудольфом, и, отправив его величеству в подарок, на несколько сот тысяч рублей, дорогие меха черно-лисьи, куньи, собольи, изъявил готовность выставить 10 000 воинов против Турков, на помощь христианам. В то же время султан Турецкий прислал в Москву своего посла, с весьма значительными дарами, предлагая дружбу и мир Борису Феодоровичу. Царь не принял даров и отвечал султану, что не хочет быть другом закоренелому врагу христианства, неприятелю любезного брата своего, императора Римского, что во всю жизнь свою не примирится с Турками и будет вредить им, сколько сил достанет. Вместе с тем отправил султану свиную шкуру для шубы и большой кожаной мешок, обтянутый серебряною парчою, туго набитый свиным навозом. С тех пор ни один Турецкий посол в Москве не являлся.
Кроме того, Борис Федорович заключил вечный мир с королем Шведским, перемирие на 21 год с королем Польским, дал слово не воевать с Татарами и сделался другом ныне царствующему королю Датскому, решившись отдать за королевского брата, герцога Иоанна, единородную дочь свою. Герцог прибыл в Москву; но, чрез шесть недель по приезде, умер горячкою. Его похоронили, как выше сказано, в Немецкой церкви с приличным великолепием; до сих пор уцелела гробница, где покоятся его бренные остатки, хотя церковь и сожжена вторым Дмитрием; имущество герцога, привезенное им из отечества, также и царские подарки, все было послано в Данию, вместе с находившимися при нем господами и служителями, коих царь наградил щедро, не забыв и последнего конюха.
4 октября 1601 года, Борис принял под свое покровительство многих Ливонцев, покинувших родину по следующим причинам: Ливония издревле зависела от Польши; потом, быв оставлена Поляками на произвол судьбы, она подпала власти Шведского герцога Карла, который почти всю ее покорил; когда же счастье ему изменило, и Поляки снова овладели той страною, разбив Шведов при Эларе и Кокенгаузене, тогда многие честные люди, бросив свои поместья, искали убежища, вместе с женами и детьми, в крепостях Сесвегене, Мариенбурге и Кириенбурге. Но как ветхие замки, лишенные войска, не могли оградить их от злобы неприятелей, то 35 Ливонских дворян и граждан отправились в крепость Нейгаузен, находившуюся близ Русской границы, в надежде найти пристанище и защиту от преследовавших Поляков.
Комендант ея, Ливонский дворянин Отто Фитингоф, возведенный в достоинство герцогом Карлом, не хотел принять изгнанников, под предлогом, что в крепости была теснота, хотя вскоре после того для Поляков нашлось довольно места. И так, по милости этого коменданта, бедные странники должны были перейти на Русскую сторону и искать убежища в Печорском монастыре. Игумен, известив о том царя Бориса Федоровича, испрашивал повеления, что делать с пришельцами: оставить ли их в покое, или прогнать за границу? Царь велел немедленно дать им убежище, объявить благоволение, уверить их в своем участии к бедственной судьбе их, угостить в монастыре от своего имени и предложить, не угодно ли будет им отправиться в Москву, где он даст им втрое более того, что они потеряли в Ливонии. Игумен исполнил приказание в точности. Только Ливонцы не желали ехать в Москву: они любили свободу и не хотели быть рабами; посему, изъявив признательность за царскую милость, за христианское сострадание и великодушные щедроты его величества, просили одного убежища на краткое время и остались близ монастыря в одной деревне, где было пристанище.
В следующие дни, посетили их бояре и монахи, которые советовали им отправиться в Москву, уверяя, что они, по милости царя, не будут раскаиваться. Однако ни один Немец на предложение не согласился. Чрез несколько дней, пришел к ним из монастыря переводчик, природный Русский, знавши язык Немецкий, коему научился он в Швеции, где был прежде в плену: воспоминая с живейшею благодарностью одолжение Немцев и стараясь сам оказать им услугу, он со своей стороны убеждал Ливонцев не отвергать царского предложения, говоря, что война Шведов с Поляками не скоро может прекратиться, что презирая милость государя, странники навлекут на себя его негодование, исполнив же его волю, будут счастливы; притом открыл им, по доверенности, что игумен и Печорские дворяне получили царское повеление следующего содержания: просить Немцев неотступно ехать в столицу; если же они на то не согласятся, не отпускать их в отечество, задержать, как лазутчиков, и прислать в Москву скованными.
Эти слова привели в удивление бедных людей; они весьма сокрушались и проклинали Фитингофа, который не принял их в крепости, а Поляков между тем впустил. «Не было нам места в Ливонии», думали они; «еще теснее будет в России, где иностранцы или навсегда должны остаться, или испытать всю тяжесть царского гнева». Наконец посоветовавшись друг с другом, они решились из двух зол избрать меньшее: объявили игумену, что согласны ехать в Москву, если только там не будут считать их пленниками. Игумен старался их утешить, советовал не думать ничего дурного и клялся Христом Богом, что они не встретят никакой неприятности.
Успокоенные несколько клятвою, унылые Немцы явились в монастырь, где игумен и монахи говорили им приветствие царским именем; поместили их на постоялом дворе и содержали иждивением государя так, что никто из них не истратил ни гроша, как в самой обители, так и во время пути чрез Псков, Новгород, Тверь и другие города; ежедневно давалось им столько вина, пива, меду, кушанья рыбного и мясного, вареного и жареного, что всего было вдоволь и в излишестве. Псковской воевода Андрей Васильевич Трубац, провождаемый всеми гражданами, встретил Немцев с особенною почестью; спрашивал, кого как зовут, не исключая ни жен, ни детей, ни служителей, какого кто звания, чего лишился в отечестве, и сделав всему ведомость, послал ее вперед к государю. Потом угощал их истинно по-царски 8 дней кряду; советовал им продать своих лошадей и взять вырученные деньги себе, говоря, что для них довольно у царя подвод; сверх того, одарил их шубами. И так, во имя Божие, они отправились в Москву на казенных подводах и благополучно прибыли в столицу 21 ноября. Царь велел немедленно отвести им боярские дома, недалеко от дворца на Арбате, и снабдить их всем необходимым для хозяйства: дровами, рыбою, мясом, солью, маслом, сыром, вином, пивом, медом, хлебом. Сверх того, каждому дому назначен был пристав для разных покупок.
23 декабря, Немцы получили приказание нарядиться в лучшее платье, для представления государю на другой день по утру. Многие из них желали отказаться от сей чести, говоря, что не смеют предстать пред его величество в своей бедной одежде; но царь велел им сказать, что им нечего стыдиться, что он желает видеть их, а не платье, и что, приехав к нему, по его высокому приглашению, они получат все нужное.
24 декабря, Немцы явились во дворец. Государь сидел со своим сыном в приемной зале; его окружали князья и бояре, в парчовых платьях, украшенные золотыми цепями и дорогими каменьями. Потолок, стены и пол были обиты дорогими коврами Турецкими. Немцев подводили к государю по старшинству лет: сперва старых, потом средних, напоследок молодых. Они кланялись ему и сыну его по своему обычаю. Царь сказал им чрез переводчика: «Поздравляю вас, чужеземцы, верноподданные Римского императора, и вас, Немцы из Ливонии и Шведского королевства, с прибытием в мое государство; радуюсь благополучию вашего путешествия; меня трогает несчастье, которое принудило вас покинуть родину и собственность; вы получите втрое более того, что потеряли в своем отечестве. Вас, дворяне! я сделаю князьями; вас, граждане! боярами; ваши жены и в моем царстве будут свободны; одарю вас землею, слугами, работниками; одену в бархат, шелк и золото; наполню пустые кошельки ваши деньгами; я вам не царь, не господин, а истинный отец; вы будете не подданные, а Немцы, дети мои; никто, кроме меня, не станет судить и рядить ваших споров. Дарую вам свободу в обрядах богослужения. Присягните только Богом и верою своею не изменять ни мне, ни сыну моему; не уходить тайно к Туркам, Татарам, Персам, Шведам, Полякам; не скрывать, если узнаете какой против меня замысел; не посягать на мою жизнь ни ядом, ни чародейством: тогда получите такую награду, что об ней будет говорить вся Римская империя!»
Ливонский дворянин Детлеф фон Тизенгаузен, муж весьма красноречивый, произнес от имени всех Немцев краткую речь, в коей благодарил царя за милостивое, отеческое предложение, и клялся, что все они будут до гроба верны отцу своему, государю Всероссийскому. Царь ответствовал: «Молитесь, Немцы, Богу о моем здоровье, пока я жив, вы не будете ни в чем нуждаться», и указав на жемчужное ожерелье свое, примолвил: «и этим поделюсь с вами». Потом протянул к ним руку с жезлом и дозволил каждому целовать ее; царевич также всех допустил к своей руке. За тем приглашены они к обеду.
