Валентин Вишневский - Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика
Я, Вишневский Валентин Иосифович, по квалификации радио-инженер, окончил в 1955 году Харьковский политехнический институт им. В. И. Ленина. Незадолго до защиты дипломного проекта из г. Москвы приехал представитель Министерства Обороны подполковник Романов и отобрал мое личное дело для оформления назначения меня на инженерную работу в рядах Советской Армии.
Личное согласие на работу в армии я не изъявлял, что было оставлено без внимания. Мне, как и многим другим, сообщили, что нас берут по специальному постановлению Совета Министров о привлечении молодых специалистов из вузов для работы в рядах Советской Армии. В беседе с представителями Министерства Обороны выяснилось, что мне присваивают звание инженер-лейтенанта и я буду работать согласно квалификации радио-инженера. Приказом Министра Обороны от 11 июня 1955 года за № 00106 мне было присвоено звание младшего инженер-лейтенанта, а в августе я был прикомандирован к в/ч 04201 и послан на переподготовку в в/ч 93929. Там я прошел девятимесячный курс обучения по специальности «радиотехника» и дополнительно по специальности «автоматика». Здесь же за успешные показатели в учебе мне досрочно было присвоено звание инженер-лейтенанта.
После переподготовки я прибыл в распоряжение отдела кадров Управления, где происходило распределение на работу. Мне было предложено ехать на должность инженера к тов. Товмачу. Я не мог дать своего согласия на это назначение, так как по состоянию здоровья в тех климатических условиях мне работать нельзя. Другое место, куда мне предложили ехать — к тов. Филиппову, но не на должность инженера и даже не на должность старшего техника, а просто техника службы хранения. Других мест не было, так как штаты были полностью укомплектованы. Я подал рапорт тов. Грачеву о предоставлении мне работы на производстве инженером-приемщиком, но удовлетворительного ответа не получил. Мне ничего не оставалось делать, как ехать к тов. Филиппову.
По прибытии на место назначения меня определили на работу техником, но даже не по специальности, т. е. на такую работу, которую на моем месте с таким же успехом мог бы выполнять любой офицер даже без среднего технического образования. Числясь по штату в службе хранения, я работаю в службе сборки, что не позволяет мне пользоваться даже привилегиями той службы, в которой я работаю — сборки (имеется в виду надбавка к должностному окладу 15 %).
Проработав более месяца, я понял, что никакой надежды на получение инженерской должности (как мне говорили в Управлении тов. Грачев и тов. Бек) не может быть, так как штаты полностью и твердо укомплектованы, работать же техником — нецелесообразно.
Мотивируя причинами, указанными ниже, прошу уволить меня в запас из рядов Советской Армии. Причины эти следующие:
1. По квалификации радиоинженер-конструктор, я вынужден работать техником не по специальности. Считаю, что государство тратило средства на обучение меня в течение пяти лет в институте для того, чтобы я приносил пользу на том участке работы, которая соответствует моей специальности и квалификации. Только в этом случае средства, вложенные государством в мое обучение, могут быть оправданы. Таким участком являются промышленные предприятия страны. Если бы я не был инженером, меня бы не взяли в армию. А получилось просто нелепо: взяв в армию из-за того, что я инженер, меня сделали техником. Нет инженерских должностей — следовательно, не нужны в данный момент и инженеры, а раз так, то дайте мне возможность работать на производстве, которое в данный момент нуждается в инженерах.
2. У меня — длительное заболевание глаз — острый хронический блефарит и конъюнктивит, которые при моем назначении в армию не учитывались, так как медицинской комиссии я не проходил (если не называть комиссией пятиминутный опрос: болел или не болел той или иной болезнью). При этом заболевании глаз вредно сказывается действие искусственного освещения, а тем более, вредна работа при постоянном недостаточном искусственном освещении. В этом я мог убедиться, проработав более месяца, так как из-за острого воспаления век и глазных яблок вынужден был несколько раз обращаться за медицинской помощью и пролежать несколько дней с больными глазами. Медицинское вмешательство, ввиду того, что в санчасти нет опытного окулиста, не принесло никакого облегчения. В результате этого я в данный момент освобожден от работы и вынужден лежать дома. Моим глазам требуется длительное квалифицированное лечение и другие условия работы, а этого сейчас нет.
Исходя из этих основных причин, прошу меня уволить в запас. Думаю, что на предприятиях нашей системы все же нужны инженеры.
18 августа 1956 года
Вишневский В. И.Я привожу полностью и без изменений этот многословный рапорт и удивляюсь его наивности. Мне тогда казалось, что мои неопровержимые доводы будут учтены и, конечно, удовлетворены. Я не понимал, что моя персона — незаметный винтик в огромной военной машине, на который никто просто не обращал внимания. А я пытался что-то объяснять и аргументировать. Но желание оставить армию я, как мог, отстаивал. Очень хотелось работать на производстве, даже на предприятиях нашей системы.
Но в рапорте совсем ничего не было сказано о третьей причине — чувстве несвободы, которое тяготило меня больше, чем неурядицы с должностями и неприятности болезни. Я впервые испытал его в Багерово и даже этому удивился. Угнетало отсутствие свободы собственного выбора. Любое ограничение действий и желаний, принудительное навязывание того, с чем я был не согласен, уже тогда свидетельствовали о том, что в армии мне быть противопоказано.
Но не мог же я написать в рапорте, что не могу жить за колючей проволокой, не могу выполнять нелепые приказы и быть полностью зависимым от воли командира. И эта третья причина, как я сейчас понимаю, была основной.
Выждав удобный момент, я зашел в кабинет Филиппова.
— Здравия желаю, товарищ полковник! Я к вам — по двум вопросам. Первый касается пятнадцатипроцентной надбавки к должностному окладу, которую у меня сняли.
— По распределению Управления вы прибыли в службу хранения и такая надбавка вам не положена.
— Тогда — второй вопрос: я принес вам рапорт об увольнении из армии и хотел бы, чтобы его передали в Управление.
— Он у вас подготовлен? Давайте.
Я подал рапорт, после чего наступила длительная тишина. Филиппов молча прочел рапорт и спокойно сделал два замечания, с которыми я согласился. Так он посчитал мелочным упоминание о пятнадцати процентах и посоветовал это опустить.
Филиппов Б. Н. (в центре) на одной из встреч с бывшими сослуживцами. 1982 г.
В это время в кабинет вошли подполковник Новиков и майор Марков. Филиппов ознакомил их с рапортом, и началась утомительная и бесплодная дискуссия трех против одного.
В ней было все: от обвинений меня в пренебрежении интересами государства и неуставной подачи рапорта до призывов к терпению и обещанию в ближайшее время решить вопрос об инженерской должности. С горечью Филиппов сетовал на то, что сейчас молодые офицеры не так понимают смысл военной службы, как они — когда-то. Новиков пытался призвать на помощь идеалы Родины и партии. Марков предлагал не спешить с принятием решения об увольнении.
Но мои доводы, подробно и убедительно изложенные в рапорте, они опровергнуть не могли. Временами я так обезоруживал их простыми фактами, что мои начальники, значительно сильнее меня в демагогии, вынуждены были замолкать. Разговор длился часа полтора. Надо отдать должное моим оппонентам: они вели дискуссию корректно, не оскорбляя мое достоинство и не переходя на личности. Была избрана тактика убеждения, а не подавления. Но обе стороны остались при своих мнениях. Несмотря на советы Новикова не принимать мой рапорт, как «необоснованный и неубедительный», Филиппов рапорт принял и обещал дать ему ход. Я счел необходимым заметить, что о рапорте никому не говорил, на что командир части живо среагировал.
— Боитесь, что другие последуют вашему примеру? Этого не будет…
— О других не знаю, но еще несколько из бывших студентов готовы написать рапорты.
Свежая струя, которую хотели влить в армию, распылилась еще в отделе кадров Управления, — ответил я.
— Уж не Дубикайтис ли? Но он добровольно согласился приехать на объект. Это я точно знаю, так как присутствовал при его назначении, — заметил Марков.
Уже во время нашего длительного словесного турнира мне стало становиться ясным, что мои доводы по поводу того, где и как меня лучше всего использовать, в армии не будут учитываться, тем более — в нашей системе. А вот на состояние здоровья они должны будут отреагировать.
Я продолжал осаждать своего глазного врача, но ничего, кроме капель и мазей, он предложить не мог. Старался избегать меня, но в конце концов настолько привык к моим визитам, что пообещал отправить в больницу райцентра к опытному офтальмологу.
