Петр Рябов - История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II
В 1875–1876 годах «восточный вопрос» (вопрос о дележе наследства разваливающейся Османской Империи) – ключевой вопрос мировой политики Х1Х века – привёл к новому взрыву на Балканах, надолго ставших «пороховым погребом Европы». В Боснии, Герцеговине, а чуть позже и в Болгарии – турецких провинциях, населенных преимущественно христианами, вспыхнуло национально-освободительное восстание, вызванное притеснениями со стороны османской администрации (христиане были обложены тяжелыми податями, им запрещалось владеть землей). Турецкие власти жестоко подавили восстание, устроив массовые побоища христиан. В одной Болгарии были перебиты 30 тысяч человек обоего пола (включая стариков и детей) и были сожжены 300 селений. В качестве ударной силы турецких карателей нередко использовались отряды исполненных религиозного фанатизма башибузуков – кавказских горцев, недавно бежавших на Балканы со своей родины от российских захватчиков. Зверства русских солдат на Кавказе отозвались зверствами против болгар на Балканах. На стороне восставших, против турок выступили полунезависимые от Стамбула княжества Черногория и Сербия, летом 1876 года объявившие войну огромной, но слабеющей Османской Империи. Однако силы были все же слишком неравны: турки брали верх.
Известия о зверствах турецких карателей будоражили европейское общественное мнение, а в России вызвали взрыв негодования и сочувствия к «братьям-славянам». В России все слои образованного общества жаждали войны с Турцией: реакционеры ждали от нее имперских приращений и сплочения народа вокруг трона; либералы рассчитывали на рост освободительных настроений в России, ведущий к дарованию стране конституции; революционеры-народники воспринимали движение на Балканах как «настоящую социально-революционную борьбу» и полагали, что освободительная война оживит политическое самосознание нации и приведет к крушению царизма. Общество требовало от Александра II вступить в войну – помочь «единоверцам» свергнуть турецкий гнет, отомстить туркам за их зверства, отплатить за позор Крымской войны, порвать стратегический союз с Австро-Венгрией – «врагом славянства». В обществе царили шапкозакидательские настроения: казалось, что Турция мгновенно развалится при первом ударе (о чем сообщал и граф Игнатьев, российский посол в Стамбуле).
По словам историка начала ХХ века А.А. Корнилова: «Александр Николаевич с неудовольствием видел, что благодаря той агитации, которая по этому вопросу поднята была славянофилами и которая весьма сильно влияла тогда на общественное мнение страны и очень чутко воспринималась и за границей, он как будто представлялся обойденным и опережённым этим общественным мнением страны и уже не являлся, таким образом, в глазах Европы, истинным представителем и вождем своего народа». Впервые самодержавие стояло перед реальной опасностью – упустить инициативу в формировании внешней политики России и отдать ее обществу (подобно тому, как лишь поспешные «великие реформы» 1860-ых – 1870-ых годов позволили самодержавию удержать за собой инициативу в политике внутренней). Это, по словам А.А. Корнилова, «отразилось и на настроении самого императора Александра, который увидел себя в значительной мере вынужденным, в видах сохранения положения истинного вождя нации в глазах всего мира, более решительно действовать в защиту славян… Под влиянием общественного мнения, которое сильно было настроено в пользу войны после болгарских ужасов, император Александр всё-таки решился воевать».
И в самом деле, традиционно экспансионистская политика России на Балканах, стремление самодержавия поживиться за счет гибнущей Османской Империи и ослабить недовольство государством внутри страны, требовали военного вмешательства. Александр II из дипломатических соображений не одобрил план взятия Константинополя, официально дал гарантии Британской империи в том, что русские войска не войдут во «Второй Рим» и публично заявил: «Никакие присоединения земель Турции не входят в политику России». (Разумеется, государь лукавил. Когда главнокомандующий русской армией явился к императору за инструкциями перед началом войны, он услышал единственное слово: «Константинополь»).
Однако Александр II медлил: он осознавал, что казна России совершенно пуста (и что война будет для неё непосильным бременем), что Черноморский флот всё ещё не воссоздан, что армия находится только в самом начале всеобъемлющих реформ (лишь в 1874 году рекрутчина была заменена всеобщей воинской повинностью). Да и панический страх повторения кошмара Крымской войны, возможная перспектива оказаться один на один против всей Европы, давали о себе знать. Перед Александром II маячила вполне реальная перспектива создания Австро-Венгрией, Турцией и Британией коалиции, направленной против России.
В те дни сотни русских добровольцев, в том числе, из среды народников и славянофилов, хлынули на Балканы. По всей стране создавались «славянские комитеты» для отправки добровольцев и сбора пожертвований в помощь восставшим. Завоеватель Ташкента, русский генерал М. Черняев (прославившийся жестокими расправами с жителями Средней Азии) возглавил армию Сербии. Знаменитые врачи – Н.В. Склифосовский, Н.И. Пирогов и С.П. Боткин, писатели В.М. Гаршин и Г.И. Успенский, художники В.Д. Поленов и Е.К. Маковский, революционеры С.М. Кравчинский, А.П. Корба, Д.А. Клеменц и М.П. Сажин – отправились добровольцами воевать на Балканы, не дожидаясь вступления в войну Российской Империи. Льва Николаевича Толстого едва удалось отговорить от подобного же начинания. Один из вождей славянофилов – Иван Аксаков выступал с пламенными призывами: поддержать «братьев-христиан». Все в обществе – и в России, и на Балканах – воспринимали грядущую войну, как «освободительную» и приветствовали её начало. Писатель-«западник» И.С. Тургенев в романе «Накануне» воспел героического болгарина Инсарова – революционера и борца за освобождение своей родины. Болгарский поэт Иван Вазов в ноябре 1876 года писал:
«По всей Болгарии сейчасОдно лишь слово есть у нас,И стон один, и клич: Россия!»
Со времён войны 1812 года в российском обществе не было такого невероятного энтузиазма и желания сразиться с неприятелем. Имперские интересы самодержавия на краткий миг совпали с освободительным и патриотическим порывом общественности; экспансионистские и освободительные замыслы причудливо переплелись между собой.
Между тем становилось ясно, что восстание на Балканах потоплено в крови, что небольшие и плохо вооруженные сербская и черногорская армии со дня на день будут уничтожены турками, и что всё это повлечет десятки тысяч новых жертв среди мирного населения и потерю лица самодержавным режимом. После того, как сербская армия была разгромлена, князь Милан обратился к царю с просьбой о помощи. И империалистические интересы Петербурга, и соображения международного престижа государства, и настойчивое давление со стороны общественности, не оставляли Александру II возможности далее медлить. Как только русским дипломатам удалось обеспечить нейтралитет Австро-Венгрии в войне (посулив отдать ей Боснию и Герцеговину и не допустить создания единого славянского государства на Балканах), 12 апреля 1877 года российский император объявил войну Османской Империи. Вслед за Россией в мае в войну против Турции вступило и небольшое самопровозглашенное королевство Румыния (возникшее из соединившихся Молдавии и Валахии). Россия искусно воспользовалась возмущением мировой общественности действиями турецких карателей: еще в марте 1877 года в Лондоне представители великих держав потребовали от Стамбула провести реформы в пользу своих христианских подданных, но султан отклонил эти требования. У русских генералов были развязаны руки – дело было за военным успехом, который казался скорым и несомненным.
Русские войска на Балканах (185 тысяч человек, которым противостояли 160 тысяч турок) возглавлял брат царя великий князь Николай Николаевич Романов («дядя Низи», как его называли в семье императора) – бездарный полководец, почти не имевший военного опыта: до этого он лишь однажды, много лет назад, присутствовал при одном сражении. Его за глаза называли «высочайшим идиотом», а когда он на старости лет сошёл с ума, многие удивлялись – как можно сойти с того, чего не имел. Русскую армию на втором – Кавказском фронте (108 тысяч человек против 100 тысяч турок) возглавлял другой брат царя, наместник Кавказа, великий князь Михаил Николаевич («дядя Михи»), о котором знающие люди говорили, что он тоже «совсем не орёл».
В целом, состояние русской армии было плачевным. Она не имела большого обученного резерва, обладала в основном устаревшим вооружением, находилась в состоянии реорганизации. В армии царили казнокрадство, показуха, недооценка противника, взяточничество, назначение командиров не по способностям, а по близости к «верхам». Командование корпусами раздавалось великим князьям – в надежде на лёгкие победы, призванные упрочить шатающийся авторитет династии Романовых. При штабе армии Николая Николаевича находился и сам государь. Подавляющая часть генералов была дряхлыми бездарными немцами «николаевской школы» – консервативными и пассивными, практиковавшими военное искусство начала Х1Х века: палочную дисциплину, лобовые атаки, наступление парадным шагом и сомкнутыми колоннами.
