Виталий Чечило - Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)
— Да не мне докладывайте, а генералу!
Власенков оглянулся. Не видя привычных погон и лампасов, спрашивает у Карпенко:
— Этот, что ли, генерал?
Яшин делано спокойным тоном холодного бешенства:
— Товарищ подполковник, я Вам дам умный совет. Когда в следующий раз докладывать пойдёте, Вы ноги поднимайте пониже, а то валенок соскочит и солдату по носу. И вообще, Вы сколько служите?
— 28 лет.
Генерал тут же подозвал порученца:
— Через десять минут проект приказа мне на стол.
Власенков потом сокрушался:
— А я думал, он промышленник.
Лемешинский так о себе рассказывал молодым, вновь прибывшим офицерам:
— Я был такой дурак, что два срока капитаном ходил. Думал, ничего путного из меня не выйдет. А видите — стал полковником.
Старший лейтенант Андрюша Новиков, шланг, каких свет не видел, донимал его просьбами о повышении. Лемешинский подвел претендента к плакату с формами одежды военнослужащих. Среди прочих был изображен и старлей с орденами и медалями:
— Когда будешь служить, как он, тогда и получишь.
Лемешинский по простоте считал, что на плакате изображены отличники боевой и политической подготовки.
В ракетной бригаде автотранспорту присвоили номера с литерами: АИ и БК, что расшифровывалось народом как «Бригада Командует, А мы Исполняем».
Петр Зосимович бурчит:
— Капустяну дали БК, а мне АИ. И тут обошел армянин хитрый.
Комбригу шутка понравилась:
— Дайте и ему тоже БК.
Фамилия замкомбрига по общим вопросам — Кононок — читалась с обеих сторон. Он ничего не делал. Только выйдет с КПП, кинет «бычок», если утром найдет его на прежнем месте, дерёт наряд немилосердно. Дежурные приловчились и внимательно следили за Кононком, куда он бросал окурок. Окурок бережно изымался и наряд впадал в спячку, зная, что завтра их ждет благодарность, так как Кононок на чужие окурки не реагировал.
Начпрод
Кто тебя будет уважать, если на складе мешок проса. Теперь на склады или шеф-поварами назначают в принудительном порядке на месяц, за это время даже мяса не наешься.
Прежде, по уровню жизни начальник полкового продсклада не уступал Генеральному секретарю ЦК КПСС, только не мог принимать политических решений. Зарплату такой прапорщик получал по пятому разряду, ниже его уже не было. Но получать её мог не ходить по полгода, это считалось нормальным. А ведь были ещё и дивизионные, и даже окружные склады.
Наш Витя Шабанов ленился даже списывать, умудрился даже сделать недостачу на 800 рублей. Я знавал только одного подобного лентяя начвеща, у того на складе образовалась недостача кокард и форменных пуговиц, но о нём ниже. Хотя казалось бы, что проще: дал командиру десять банок красной икры — спиши на караул, мол получили доппаёк. Однажды я обнаружил, что мой караул уже месяц, как ест копчёных кур, ещё ночное питание — масло, сгущёнка.
Опросил солдат:
— Что ели?
— Тушёнку.
— А кур, масло?
— Нет, ни каких кур не было.
И правда, откуда в армии куры. Я — к прапорщику, говорю:
— Сейчас вообще оцеплю твой склад, устроим проверку. (Я был председателем комитета народного контроля.) Тот, сопя, достал две, больше у него не было. Одну мы с замполитом и старшиной сразу разорвали в каптёрке на три части. Ничего, куры из Башкирии, упитанные. В мотовозе от меня пахло так, что все принюхивались.
— Что это ты ел?
— Лещей, — говорю. Сгущёнку и масло забрал домой. Такая пища разлагает солдата. А поленись я сходить на склад, меню раскладки проверить…
На военно-торговых складах работали в основном сверхсрочники. Наиболее симпатичной из всех была казашка Манат — ефрейтор продслужбы. Службу она несла исправно, писала меню раскладки, накладные на выдачу продуктов. Начальник продслужбы Миша Тюхменев по кличке «Гнилозубый», ходил на склад только поесть дифициты. Имел гараж, заставленный рыбными консервами. О существовании каких-либо документов даже не подозревал. Когда после ухода Манат с него потребовали годовой отчет, он был страшно удивлен и подался в инженеры. В наряды его не ставили, не имел сапог, ходил в засаленных погонах, я его иногда выгонял на развод. Может, из-за симпатии к Манат, я до сих пор её помню, она были «беби». Сожительствовала с замполитом Коневым, солдаты докладывали. Решительная была женщина, не боялась гнева «Всемилостивейшего и Милосердного» и грудь для казаши большая…
Как-то Миша, ещё в бытность его начальником продсклада, заснул в дренажной канаве. Она узкая и глубокая. Пока спал, кто-то вынул изо рта золотые коронки. Тащили его из канавы, как свинью живым весом килограммов под двести. Ёбу было!
Солдат на кухне в наряде как-то залез в котел для приготовления пищи — поспать. Прапорщик увидел и решил «проучить», закрыл крышку, включил электричество. Солдат обмочил весь котел, выскочил, ошпаренный кипящей мочой.
У нас в части служил лейтенант Арбузов, язвенник. Язву он лечил спиртом. Любимой его пищей был квашеный армейский огурец огромных размеров, процентов на семьдесят состоящий из соли. Держит, чавкает, из огурца брызжет рассол, а в другой руке ржавая селедка с хлебом. Если бочка течет и рассол выливается, она и лежит в кристаллах соли. В армии повар для скорости квашеную капусту не вымачивает, кидает в варево так. После таких щей уксус пить можно.
В макаронах сварили крысу (она проела нору в мешке с вермишелью). При раздаче, в одном бацильнике оказалось половина облезшей крысы.
— Товарищ сержант, кот что-ли?
Пришел начальник тыла:
— Какого хуя ты хуйло раскрыл. Не видишь — это кусок свинины. Поставь ему другой бацильник.
Действительно, резали свиней на хоздворе, смалили плохо, на спине шкурка черная, с «овчинкой», — на крысу похоже.
Яйца сварились, повар их помнёт, чтобы всем хватило, сидят шелуху выбирают.
У нас одного таки посадили. Складывал в подсобке трехлитровые банки, крыша и обвалилась. Судя по бумагам, банок разбилось на огромную сумму. Ему — два года.
… Захожу в штаб полка, слышу дикие крики:
— Ёб твою мать, аккумулятор новый. Я тебе…
Оказалось, прапорщик Никитин напился и пошел облегчиться, перепутал туалет с аккумуляторной и пустил струю в поставленный на зарядку аккумулятор. Начальник тыла удивлялся:
— А если б тебя током ебануло?
— Нет, товарищ подполковник, только щипало.
Аккумулятор с хлебовозки, хлеб везти надо, начальник столовой мечется с воем, ему спешно привезти хлеб и съёбнуть на мотовоз. Солдат-водитель плачет.
Получить хлеб было подвигом. В хлебовозку, как в фильме «Место встречи изменить нельзя», нужно было запихнуть двух «эфиопов». На водителя полагалось иметь санитарную карту, водитель проверенный на дизентерию, а он одновременно возил и ГСМ, ходил черный, как танкист. Поэтому втихаря брали с собой грузчиков, сидеть на железных уголках было невозможно, те завязазывали шапки-ушанки под подбородком и толклись головой о крышу на каждом ухабе. Хлеб приходил в вагоне, из него развозили по площадкам. Прибыв на место, прапорщик хитро оглядывается, нет ли врачей, наконец открывает дверцу и выпускает грузчиков. Так, как к моменту получения невъебенное количество хлеба было продано казахам и предстояло продать ещё, все и выдающие и получающие, норовят друг друга объебать на пару лотков. За барханами уже мелькают малахаи или «апа» на верблюде норовит залечь за гребнем. Я за одной такой «покупательницей» погнался на ГАЗ-66: верблюд-иноходец, не догонишь, только мозолями сверкает, меж горбами два вещмешка с хлебом трясутся. Ещё чуть-чуть и скрылся бы в барханах. Хорошо, я приспустил колеса, врубил два моста, отрезаю от барханов. Догнал, верблюда под бок. «Апа»:
— Вай-вай-вай!
— Отдавай сюда хлеб, пока я тебя…
Хлеб белый — чёрный казахи не ели, зачем им жизнь себе укорачивать. Хотел ещё продавцов пугнуть, но те уже на поезде умчались.
Дознания
Как-то, согласно приказу, я проводил дознание по делу о краже полушубков. Утром в понедельник в кабинет командира полка прибежал запыхавшийся прапорщик Саид Мирзоев, вопя:
— С субботы на воскресенье строители ограбили вещевой склад.
Я отправился на место преступления. Я любил проводить дознания, было во мне что-то от Шерлока Холмса. Хотя некоторые недоброжелатели и утверждали, что мне просто нечего было делать. Дознавателями в части обычно назначали известных бездельников: начхима, начфиза, инструкторов политотдела — тех, чья деятельность была не видна и не отражалась на боеготовности полка. Капитан Королёв пробыл дознавателем двадцать лет, все время, пока пребывал в капитанском звании. Его в полку никто видел, числился за прокуратурой. Организовал кооператив по покраске автомобилей. Мало того, стребовал себе помощника, прапорщика Шпака. Того прикомандировали к прокуратуре завхозом — ездил по площадкам, выбивал стройматериалы «на прокуратуру» и выгодно их продавал. Прапорщик, уверовав в могущество такой крыши, начал нагло носить фуражку с красным околышем. А Бобровский не терпел красных фуражек. Как-то Шпак попался ему на глаза, когда получал деньги в кассе.
