Екатерина Вторая - Екатерина Вторая и Г. А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791)
И да увидят языцы, каков возпитанник и любимец мой, и да будет он в славе попечителей и в благополучии не горд, но точно таков, как я его видеть желаю. Ты, может быть, будешь смеяться сим моим изражениям и скажешь, что оне излишние, а я тебе на то скажу: пусть излишны, с кем говорить излишнее, естьли не с другом. Прощай, друг сердечный, будешь здоров, а я буду спокойна.
Сентября 2 ч., 1787
Естьли б я была теперь в Севастополе, то бы я села с Войновичем на том корабле, на котором я находилась в бытье моем в том порту. Его роля блистательна быть может, естьли Бог их благословит, как я от сердца желаю, щастьем и смыслом и храбростию. Adieu, mon Ami.
786. Екатерина II — Г.А. Потемкину
Друг мой Князь Григорий Александрович. Письмы твои от 28 августа я вчерашний день получила. Не страшит меня состояние дел наших, ибо все возможное делается, не страшит меня и сила неприятельская, руководима[я] французами, понеже из опытов известно мне, колико коварство то было уже опрокинуто раз, но страшит меня единственно твоя болезнь. День и ночь не выходишь из мысли моей, и мучусь тем заочно нивес[ть] как. Бога прошу и молю, да сохранит тебя живо и невредимо, и колико ты мне и Империи нужен, ты сам знаешь.
Прошу тебя всячески приложить весь свой смысл к избежанию того, что здоровью твоему быть может вредно, или употреблению того, что тебе может возвратить силы и прекратить немочи. Сказав сие и полагая надежду на Бога, который меня в нужде никогда не оставлял, приступлю к ответу по твоим письмам. Не дай Боже слышать, чтоб ты дошел до такой телесной болезни [и] слабости, чтоб ты принужден был сдавать команду Графу Петру Александровичу Румянцеву, как ты о том ко мне пишешь. Но естьли бы случай таковой нещастный состоялся, либо по делам находишь то за необходимонужное, то сам о сем перепишись с ним, а в запас я к нему написать велю, чтоб он принял команду тогда, когда от тебя о том получит предложение.
Касательно хлеба, который пишешь, что везде скудно, мне пришло на ум послать сего дня курьера к Генералу Поручику Де Бальмену, который отправился уже отсель в Курск, где по известиям значится, что с миллион четвертей в продаже, а у него уже и приказание есть тысяч десятов пять закупать, чтоб он, Де Бальмен, тебе, да и Фельдмаршалу Румянцеву дал знать, сколько у него закуплено и где тот хлеб, чтоб вы из того могли сами судить, удобно ли тот хлеб к вам обратить и не получите ли от него себе пособие.
Пишешь ты ко мне то, чего естественно выходит из теперешнего положения нашего: то есть, что до лета наступательно действовать нельзя. Но до тех пор, что войски в границы и не перейдут, оныя мы почитать не инако можем, как в оборонительном состоянии. И так еще время довольно имеем установить того, что делать надлежит, когда Бог велит оборонительное состояние переменить в наступательное. Ты уже известен, что Цесарь ко мне пишет, что он признал Казус федерис, что войски его получили приказание итти к границам и что посол его здесь подал словесное изъяснение о сем и о том, чего им желается знать от нас. По сем дружественном поступке Императорского я велела принести к себе все касательные до сего союза бумаги от 1781 года до нынешнего дня. Из оных явствует: первое, что Император, не ожидав ныне от нас реквизиции,[310] уже решился действовать противу турок. Второе, сие быв зделано, по силе секретного артикула майя 24 ч. 1781 г. уже сепаратный мирный договор либо перемирие места иметь не может. Третье, буде по сему общему делу иная держава наступательно действовала противо которого Императорского двора, тогда колико можно силами обоюдными отражать оное, не давая однако в опасности собственные границы каждого. Четвертое, в письме Императора ко мне от 13 ноя[бря] 1782 г. он признает приобретение Очакова с землею и несколько островов в Архипелаге за дело, не подлежащее затруднению, а себе выговаривает Хотин с округом для закрытия Галиции, да Буковину и часть Валахии до Ольты. Пятое, в записке твоей по сим делам нахожу я следующие изражения, «что касается до сил военных, как их обращать на действие, в сем затруднений не будет. Ежели Император обратит на турков только сорок тысяч, сего будет довольно. Пусть он вспомнит, с чем мы воевали. За таким отделением много еще останется у него против Прусского короля. Что берет он в Валахии, это точно то, что Вы назначили. Хотин уступить можно, ибо он уже вокруг почти обрезан».
Шестое, — в моем письме к Императору от 4 генваря 1783 года записано тако:
«L'armee d'observation que V.M.I. aura en Boheme et en Moravie suffira je m'assure de ce cote la, et j'aurai de voir d'entretenir les corps de troupes dans mes provinces voisines de la Suede et de la Pologne en les portant au point d'assurer non seulment mes frontieres, mais aussi d'etre prets a agir en cas de besoin, ce qui suffira je pense pour tenir en respect ceux qui pourroient etre tentes de s'opposer aux succes communs».[311]
Седьмое, в рескрипте к Князю Голицыну1 в Вену от 8 генваря 1783 году написано, что «взаимные обязательства, особливо же секретный Артикул с доброю верою исполним, поколику силы наши в продолжении турецкой войны, хотя уже в оборонительную тогда превращаемую, дозволить нам могут… и что ожидаем откровенного сообщения мысли Его Вел[ичества], дабы единообразный план учредить». NB сии мысли не были присланы. Восьмое, в рескрипте к послу Князю Голицыну от 8 июня 1783 года паки писано, «что на случай открытия у нас с Портою войны и на всякий другой подобный охотно представляем мы готовность нашу войти с Его Вел[ичеством] в ближайшее и точное определение, как пропорциональных и на обе стороны приобретений, так и запасных операционных планах, и что ожидаем от двора его сообщения проекта постановляемой о том конвенции». Девятое, в твоей записке 1784 года при случае умножения войск упоминается о корпусе, который ввести надлежит в Польшу в соседстве новых приобретений Короля Прусского.
Сию краткую выпись, друг мой сердечный, я нарочно зделала для тебя, чтоб ты на одном листе имел перед глазами то, что в больших пуках записано, дабы нас не могли попрекать, что чего проронили или пропустили.
Еще пришло мне на ум к тебе писать и требовать твоей мысли: ты знаешь, что Муловски[й] наряжен обходить Кап де Бон Эсперанц[312] и поехать к Камчатке. Вместо того — не лутче ли будет под видом той экспедиции оборотить его деятельно в Красное море, на Мекку и Медину, незаметно делать туркам пакости. Я отъезд его уже под рукою остановил [а], а естьли ты мысли мои похвалишь, то отправлю его заподлинно, и он не будет знать, куда едет, дондеже доедет до Кап де Бон Эсперанс. Прощай, Бог с тобою.
Сент[тября] 6 ч., 1787
787. Екатерина II — Г.А. Потемкину
Друг мой Князь Григорий Александрович. С великим нетерпением ожидаю известия о твоем здоровий и о том, что у вас делается. И естьли посреди хлопот тебя смею чем трудить, то прошу тебя прислать сюда архитектора Неелова с планами Бахчисарайскими ханского дома. Я, чаю, что Вам в нем теперь нужда мала, а мне он надобен. Прощай, мой друг, я молю Бога, чтоб тебе дал здоровье да силы телесные и душевные и успехов тьму на море и на суше.
Сен[тября] 9 ч. 1787
788. Екатерина II — Г.А. Потемкину
[15 сентября 1787]
Поздравляю тебя, мой друг Князь Григорий Александрович, с доброю обороною фрегата «Скорого» и бота «Битюга». Естли по сему сметь судить, то о успехе Марка Войновича за верно полагать можно.
Бога прошу, да поможет тебе и всем. Adieu, mon Ami.
789. Г.А. Потемкин — Екатерине II
Матушка Всемилостивейшая Государыня! Почти один за другим возвратившиеся курьеры привезли мне дражайшие письмы Ваши. Ты мне покровительница пишешь подлинно, как родная мать, но не в силах соответствовать столь неописанным твоим милостям.
Прежде всего начну, что Кинбурн неприятель жестоко притесняет, направя все свои бомбарды, и 4 сутки безпрестанно канордирует и бомбардирует, как днем, так и ночью1. Вред он причинил еще небольшой. Убито у нас 4, а ранено 10. Бог вливает бодрость в наших солдат. Они не унывают. Я приказал всем тамо находящимся производить винную порцию и мясо. Командует тем отрядом Генерал-майор Рек2, курландец, храбрый и разумный, по-русски разумеет, как русский, и сие много значит для людей. Комендант тамо Тунцельман3 — человек испытанный. Над всеми ими в Херсоне и тут Александр Васильевич Суворов. Надлежит сказать правду: вот человек, который служит и потом, и кровью. Я обрадуюсь случаю, где Бог подаст мне его рекомендовать. Каховский в Крыму — полезет на пушку с равною холодностию, как на диван, но нет в нем того активитета, как в первом5. Не думайте, матушка, что Кинбурн крепость. Тут тесный и скверный замок с ретраншементом весьма легким, то и подумайте, каково трудно держаться тамо. Тем паче, что с лишком сто верст удален от Херсона. Флот Севастопольский пошел к Варне. Помоги ему Бог.
Граф Петр Александрович прислал ко мне два полка пехотных, два карабинерных и Генералу Каменскому приказал следовать с его частию из Орла. Но он еще не двинулся, кроме Ростовского пех[отного] полку, который из Белагорода пришел уже в Кременчуг. Легче мне будет, как он сюда придет. Тогда я его введу в Польшу, а стоящими отрядами по Бугу буду действовать, ибо граница будет тогда безопасна.
